Дуан Шульц - История современной психологии
В этой работе описывается ряд исследований, направленных на то, чтобы определить, действительно ли человек способен полностью сознавать причины своих поступков. Вывод был следующим: человек зачастую не способен определить, каким именно стимулом вызывается та или иная реакция, или же как происходят те или иные действия. Удалось также установить, что даже в тех случаях, когда испытуемые сообщали о связи определенных стимулов и последующих действий, эти сообщения часто основывались не на данных интроспекции, а на предшествующей вере в то, что такая причинная связь непременно должна быть.
Например, если вы убеждены, что вслед за событием А всегда наступает событие Б, то. если имеется некоторая реакция (событие Б), то вы, скорее всего, станете объяснять ее присутствием определенного стимула (событие А). Причем основанием для вывода будет именно это первоначальное долговременное убеждение, а не интроспекция. «Мы делаем вывод о том, что данные стимулы послужили причиной тех или иных наших поступков не на основании интроспективного рассмотрения мыслительных процессов, а через соотнесение данного стимула с определенной категорией [стимулов], которые ранее обычно были причиной подобного рода действий» (Farthing. 1992. P. 156).
Экспериментальные исследования Нисбетта и Уилсона, показавшие, что далеко не всегда может иметь место интроспективный доступ к высшим психическим функциям, заставили многих психологов занять более скептическую позицию по поводу достоверности интроспекции как метода психологического исследования. (Если нечто вам в этих сомнениях покажется знакомым, обратитесь еще раз к тем разделам книги, в которых излагается критика интроспекции бихевиоризмом.) Правда, некоторые исследователи занимают по этому вопросу более оптимистичную позицию, полагая, что интроспекция все же дает достаточно надежные результаты (Farthing. 1992: Pekala. 1991). От того, удастся ли разрешить данное затруднение, и зависят в значительной степени судьбы когнитивной психологии, поскольку многие ее положения основаны на использовании интроспективных сообщений.
Бессознательное познаниеБурное развитие исследований сознательных психических процессов вызвало вспышку интереса к бессознательной познавательной деятельности (Jacoby, Lindsay & Toth. 1992). «После ста лет непризнания, подозрительного отношения и замалчивания проблемы бессознательного вновь занимают в умах современных психологов значительное место» (Kihistorm, Bamhard & Tataryn. 1992. P. 788).
Это, правда, не то бессознательное, о котором говорил Зигмунд Фрейд. — переполненное неудовлетворенными вожделениями и воспоминаниями, которые можно поднять на уровень сознания в результате длительной психоаналитической работы. Новый взгляд на природу бессознательного представлял его более рациональным и эмоциональным. Бессознательное проявляет себя уже на начальной стадии человеческого познания — на стадии реагирования на стимул. Бессознательное — это интегральная часть процессов научения и обработки информации, а потому его можно изучать в ходе контролируемого эксперимента.
Для того, чтобы отделить понимание бессознательного в когнитивной психологии от бессознательного в психоанализе (а также от ряда чисто физических состояний отсутствия сознания — обморока, сна или комы), некоторые представители когнитивного движения предпочитают говорить о неосознанном. Это понятие оказалось для когнитивной психологии столь важным, что многие исследователи считают, что бульшая часть психических процессов у человека проходит на неосознанном уровне. Это обстоятельство было подтверждено экспериментально для таких поведенческих актов, когда воспринимаемая информация не осознается, а действие носит автоматический характер.
В одном из популярных исследований испытуемым предъявляют некие стимулы на подпороговом уровне восприятия, либо же на время, меньшее его индивидуального порога осознанного реагирования. В этих случаях испытуемые не могут сознательным образом обрабатывать получаемую информацию, однако они все же реагируют на стимулы. На основании этих экспериментов исследователи пришли к выводу, что человек способен реагировать на стимулы, которые в действительности не видит и не слышит, то есть на подпороговые стимулы (Greenwald.1992).
Эти и другие исследования подобного рода привели когнитивную психологию к заключению, что процесс познания, как в экспериментальных условиях, так и в естественных, развертывается на двух уровнях — сознательном и несознательном. Причем наибольший объем психической деятельности в процессе познания происходит как раз на несознательном уровне (Loftus & Klinger. 1992). Кроме того, исследования показывают, что именно на этом уровне обработка информации протекает быстрее и эффективнее (даже если это касается достаточно сложной информации).
Но если основной объем информации обрабатывается на несознательном уровне, это значит, что никакие интроспективные методы не смогут помочь нам проникнуть в эти тайны. Какой толк изводить человека расспросами о том, чего он не знает, да и знать не может? «Не имеет значения, насколько хорошо подготовлены наши испытуемые. Они все равно не смогут нам рассказать, каким образом они обрабатывают информацию… Все это потому, что они не только ничего не знают о внутренних бессознательных процессах, но и никогда не узнают» (Lewicid, Hill & Czyzewska. 1992. P. 796). Понятно, что такого рода выводы не могут не ограничивать применения интроспекции в когнитивной психологии в качестве исследовательского метода.
Познавательные процессы у животныхКогнитивная психология восстановила роль сознания не только на уровне человека, но и на уровне животных (Hulse. 1993). Зоопсихология, или сравнительная психология, можно сказать, проделала полный круг: от наблюдений за психической деятельностью животных Романе — са и Моргана в 80–х и 90–х годах прошлого века — через механистическую схему «стимул — реакция» бихевиористов в 50–е и 60–е годы века нынешнего — до признания элементов сознания у животных в когнитивной психологии.
Начиная с 70–х годов XX века зоопсихологи постоянно пытались доказать, что «животные способны воспринимать, трансформировать и обрабатывать символические образы, относящиеся к пространственным, временным и каузальным характеристикам реального мира в процессе целесообразного и адаптивно организованного поведения» (Cook. 1993. P. 174). Другими словами, они утверждали, что компьютерные модели процессов обработки информации имеют отношение не только к характеристике человеческого познания, но и к познавательным процессам у животных.
В ранних работах по исследованию познавательных процессов у животных использовались в основном простые стимулы, такие как цветные огни, звуки и щелчки. По всей видимости, подобные стимулы оказались слишком просты для такой сложной задачи, как исследование познания у животных. Они не давали возможности проявиться всему диапазону возможностей животных. Впоследствии стали использовать более реалистичные стимулы, такие как цветные фотографии привычных объектов. Сложные зрительные стимулы позволили раскрыть такие когнитивные способности у животных, о которых раньше даже не подозревали.
Современные исследования показывают, что память у животных имеет сложный и гибкий характер и что по крайней мере некоторые познавательные операции у животных протекают так же, как у человека. В лабораторных условиях животные оказывались в состоянии усваивать довольно разнообразные и сложные понятия. Удалось доказать способность некоторых животных работать с символическим представлением информации, а также умение образовывать базовые абстракции пространства, времени и числа (Gallislel. 1989: Roitblat, Bever & Terrace.1984: Wasserman. 1993).
Тема познания у животных оказалась настолько популярной, что ее стали обсуждать в средствах массовой информации. Такие журналы, как «Тайм» и «Ньюсвик», опубликовали в 1993 году пространные статьи по этому поводу. Однако некоторые зоопсихологи продолжают настаивать на том, что прямое сопоставление познавательных процессов у человека и животных недостаточно обосновано. Та пропасть между человеком и животным, на которую в XVII веке указал Декарт, все еще продолжает тяготеть над умами исследователей.
Бихевиористы, в свою очередь, продолжают отрицать осмысленность разговоров о сознании как по отношению к человеку, так, естественно, и к животным. Один из современных бихевиористов так отозвался о представителях когнитивной психологии: «Они похожи на Джорджа Романеса: фантазировать по поводу памяти, рассудка и сознания у животных в наше время столь же смешно, как и тогда, сто лет назад» (Baum. 1994. P. 138).
Комментарии
По мере того, как когнитивное движение в экспериментальной психологии, гуманистическая психология и постфрейдовский психоанализ вводят проблему сознания в научный обиход, она вновь, как и сто лет назад, выходит на первый план в современной психологии. Проанализировав 95 ежегодных выступлений президентов Американской психологической ассоциации, Гибсон пришел к выводу, что предмет психологии описал своего рода круг — «от власти субъективности к безраздельному господству объективных явлений и вновь к признанию субъективных феноменов» (Gibson. 1993. P. 43). Можно сказать, что сознание одержало в этой борьбе решительную и серьезную победу.
