Джеймс Холлис - Призраки вокруг нас. В поисках избавления
И заметим, в какой момент пришел этот сон – именно когда он уезжал, чтобы снова жертвовать собой ради третьего поколения раненых женщин. Конечно же, человек должен проявлять сочувствие к своей жене, к ребенку, к другу, однако для Джеффри это стало миссией длинной в жизнь. Не должны ли мы сделать вывод, изучив всю эту глубокую образность Самости и весь контекст, что ему надо хотя бы попытаться измерить масштаб его жертвы, совершаемой ради взрослой дочери? Пока я пишу эти строки, он уже спешит на помощь с привычной решимостью миссионера. А я жду отчета о том, как все пройдет. На следующей неделе мы снова объединим свои усилия, чтобы проникнуть в его дом с привидениями, в эту историю, которая не хочет завершаться, восстает из могилы и снова пытается диктовать свои ужасные императивы. Как кто-либо из нас может полностью освободиться от этих историй, осознанно изгнать всех призраков и стряхнуть с себя это наваждение?
Остановившись и сознательно поразмыслив над теми моделями и структурами, на которых строится наша жизнь (особенно это касается разрушительных и саморазрушительных моделей, от которых труднее всего освободиться), мы вдруг понимаем, что действительно являемся источником всех наших проблем. Где же выход из этого неприятного противоречия? Ответом явно окажется головоломка, над которой все мы бьемся и будем биться в течение жизни. А заключается она в следующем: наше Эго стоит на службе у могущественных, запечатленных в нашей психике «императивов», одни из которых были порождены травмой, другие – постоянным воспроизводством, третьи – «истолкованием» мира вокруг нас. И неважно, верны эти толкования или нет, они в любом случае превращаются во фрактальные сценарии, которым хрупкое Эго следует (верит в них и сверх меры полагается на них). И чем бессознательнее это служение, тем самостоятельней и независимей становятся эти императивы.
Например, женщина, в свое время испытавшая травматичный опыт покинутости, очень тяжело переживала поездки мужа в командировки. Когда он задерживался (к примеру, из-за плохой погоды), она представляла, что он погиб, а затем представляла, как она продает их дом и переезжает в другой штат, чтобы быть ближе к дочери. Когда же он возвращался, она ощущала отвращение к себе и тревожное облегчение. По существу она была жертвой призрачного действия истории, порожденной чувством неизбежности покинутости. Подобные неадекватные реакции и фантазии насторожили ее и ее мужа настолько, что они решили вместе пройти курс психотерапии. Муж умолял ее воспринять его смерть (если однажды он умрет раньше нее) не как ситуацию, в которой он ее покидает, а как естественный ход жизни. Он не хотел, чтобы его смерть усиливала ее чудовищный комплекс покинутости. Аналогичным образом человек, выросший без отца и воспитанный сногсшибательной матерью, будет навязчиво преследовать свою жену, контролировать ее телефонные звонки, так как будет постоянно ожидать предательства и того момента, когда она оставит его, как это сделали его родители. Такова власть истории, особенно ранней травмы, которая так скручивает наши брови, что нам уже никогда не отбросить эту хмурь.
Как много людей (в том числе моих пациентов и знакомых) корили и уничтожали себя за то, что снова и снова становились жертвами одних и тех же разрушительных моделей поведения. Но мы должны научиться прощать самих себя, ведь эти призрачные наваждения есть у нас постольку, поскольку у нас есть история. А история жирно вписывает себя в нашу неврологию и психологию. На семинарах меня часто спрашивают: «В какой части вашей жизни вы застряли?» Но ни в Южной, ни в Северной Америке, ни в Канаде, ни в Европе, ни в России никто ни разу не спросил: «Что означает застрять?». Ведь все мы можем, не раздумывая, сказать, где мы застряли. Вопрос в том, почему не получается выбраться? Мы бичуем себя за то, что снова застряли, и обещаем себе завтра (или в новом году) начать жить по-другому. Одна из причин нашего бессилия – блокировка нашей воли комплексом, который так же силен, как и наше намерение двигаться вперед. Порой решимости, намерения, силы воли и усилий бывает достаточно, чтобы прорвать блокаду и вырваться на свободу. Но иногда этого мало. Почему?
Глубинная психология научила меня тому, что все, что мы видим, компенсирует все то, чего мы не видим. И сознание не всегда понимает, что к чему, не всегда видит суть дела. Если эти два допущения верны, то не удивительно, почему жизнь такая трудная и почему у бихевиоральной психологии столько работы.
Будучи сам человеком, страдающим от действия комплексов, и будучи терапевтом, наблюдающим за комплексами других людей, я понял, что все те места, в которых мы застреваем, так или иначе связаны с двумя экзистенциальными угрозами нашему выживанию и благополучию – с покинутостью и одержимостью. Я уже писал об этих угрозах-близнецах и неизменных доспехах наших стратегий и планов действий, поэтому не вижу необходимости здесь повторяться[38]. Говоря метафорически, наша проблема (место, где мы застряли) связана с архаичной областью нашей психологической истории невидимым проводом. Где бы мы ни переживали опыт одержимости и охваченности, мы также и приобретаем стратегии избегания или борьбы за власть или смирения и податливости. Где бы мы ни переживали опыт покинутости в одной из ее многочисленных форм, мы интернализируем некий недочет как собственную характеристику и начинаем заниматься самовредительством или компенсаторным самоутверждением, зачастую за счет других, или ищем поддержки у других людей, у организаций, у вредных привычек и т. п. Другими словами, наши проблемы связаны не столько с недостатком нашей воли, сколько с могучей способностью призраков нашей истории дотягиваться до нас и «оберегать» от повторного переживания изначального сценария травмы. Рассуждая о навязчивом повторении (комплексе, заставляющем нас застревать в ранящих нас историях), Фрейд утверждал, что мы не просто запрограммированы на повторение, но на определенном уровне мы извращенно стремимся к нему, чтобы испытать ощущение контроля. Удивительным образом это воспроизведение выбранной нами боли оказывается предпочтительнее повторного переживания изначальной боли. Эти перверсивные модели, вступающие в противоречие с сознательной волей, заставляют нас признать могущество призраков нашей истории.
* * *Приведенный ниже рисунок показывает механизм работы комплекса (см. рисунок 1). Иногда мы способны распознать его, так сказать, поймать с поличным. Например, мы можем чувствовать избыток энергии, неадекватность ее объема жизненной ситуации. Проблема в том, что, находясь в мощных объятиях комплекса и смотря через линзу определенной истории, мы воспринимаем неадекватный объем энергии как вполне адекватный. И только потом, сменив линзу, мы уже понимаем, что он был избыточным. Однако, размышляя таким образом о роли призраков историй в нашей жизни, мы способны в нужный момент осознать свою чрезмерную заряженность и немного ослабить хватку. И тогда можно избежать неверных решений и ненужного вреда.
Рис. 1. Механизм действия комплекса
Все мы знаем, что во время стресса или любого состояния, когда сознание теряет бдительность (например, под действием алкоголя или каких-либо препаратов), защитные и сдерживающие фильтры ослабевают и человек склонен действовать импульсивно, порой даже применяя насилие. Большинство случаев домашнего насилия происходит в состоянии стресса, под действием алкоголя или других веществ. Я был на стадионах и видел, как дети превращаются в неистовых монстров. Виной тому – гремучая смесь из жизненных фрустраций, действия алкоголя и анонимности, которую сулит толпа. С точки зрения психологии нет особой разницы между рок-концертом, футбольным матчем (которые подразумевают алкоголь, «травку» и анонимность) и митингом нацистов. Человеческое эго-сознание поддается воздействию комплексов удивительно быстро – этот факт отрезвляет. Каждый из нас может с легкостью принять коллективные ценности, пасть жертвой коллективного безумия. Я был паломником в шести бывших концентрационных лагерях, и я знаю, что все это создано не злодеями и психотиками, а обычными людьми, подпавшими под неизбывное действие комплекса и потерявшими связь с собственной душой. Нет во всем мире стольких злодеев, чтобы наполнить людьми все эти лагеря, обеспечить перевозки, произвести массовые сжигания или просто не обращать на это внимания. Для этого было необходимо сотрудничество миллионов людей. Даже мои соотечественники были близки к оправданию рабства, уничтожению автохтонных культур, расовой сегрегации, порче окружающей среды и признанию пыток частью национальной политики, а все потому, что однажды пробужденный комплекс будет с легкостью находить все новые и новые рациональные оправдания.
