Лин Коуэн - Мазохизм: Юнгианский взгляд
Упадок, меланхолия, судьба, красота и смерть — таковы образы и краски мазохизма. Они дают нам и явную избыточность страсти, и воображаемую структуру или упорядоченность для этой избыточности. Искусство, фантазия и ритуал создают формы для эмоциональных образов души. То, что важно для художника, столь же важно для мазохистской фантазии: композиция и организация, настроение и чувственный тон, упорядоченность и ощущение времени. «Существует не особая мазохистская фантазия, а мазохистское искусство фантазировать». Мазохизм приносит удовольствие, превращаясь в фантазию, воплощенную в произведении искусства или в ритуале.
Со времен Краффта-Эбинга — вот уже более века — мы уделяем мазохизму так много внимания именно в сфере сексуальных отношений и пренебрегаем им как художественной фантазией и как психологической и эстетической деятельностью. Как раз такое буквальное сексуальное истолкование мазохизма, закрепленное в современных порнографических садо-мазохистских журналах, приводит к утрате эстетики. На всеобщее обозрение выставляются дорогостоящие, низкопробные порнографические глянцевые журналы с абсолютным отсутствием утонченности, Эроса и воображения. Здесь отсутствует и ощущение познания и стыда, присущего подлинному мазохистскому эксгибиционизму. На фотографиях изображены позы тела, но не изломы и извилины души. Жалкая картина порнографии ставит нас перед упрямым фактом: отказываясь признать мазохизм психологическим переживанием, мы не устраняем его совсем, но лишь произвольно отодвигаем в сторону.
Произведения Мазоха имеют эстетический смысл, а потому возможна их эстетическая оценка, как бы ее ни замалчивали, ни затушевывали и ни искажали в большинстве произведений мазохистского изобразительного и драматического искусства, в литературных произведениях и фантазиях. В мазохистских фантазиях существуют ритуальные, а наряду с ними — художественные и религиозные черты: чтобы добиться желаемого эффекта, все должно быть «правильно». Величайшая значимость ритуала привела психоаналитическую традицию к тому, чтобы поместить мазохизм в ряд неврозов навязчивой одержимости[18]. Мазохист одержим; для него очень существенно исполнение ритуала, ибо он служит воплощением мира фантазии». Я бы здесь задалась вопросом: всегда ли потребность в совершении ритуала по своей сути означает одержимость или навязчивость как психологический симптом. В той или иной мере всем нам требуется фантазия и всем требуется ритуальная деятельность. Нет никакого основания относить мазохистов к особой невротической категории, а именно «навязчивым состояниям», ибо им требуется во многом то же самое, что и всем остальным людям. Различия больше могут заключаться в том, как он относится к этой потребности, чем в том, в чем именно она заключается. Делюз называет три типа исполнения ритуалов, описанных в романах Мазоха: на охоте, в сельском хозяйстве и в процессе воспроизведения/возрождения; именно они мне кажутся интересными для более подробного рассмотрения. По мнению Делюза, эти три ритуала фактически являются эхом трех фундаментальных элементов мазохизма: «…холода, которому нужно, чтобы его победил мех; охотничьего трофея; скрытой сентиментальности и плодоносности, необходимой для развития сельского хозяйства наряду с правильной и строгой организацией работы; и, наконец, наличия того самого элемента строгости, жесткости, граничащей с жестокостью, которая требуется для воспроизведения и возрождения. Совместное сосуществование и взаимодействие этих трех ритуалов находит свое воплощение в мифическом комплексе мазохизма»). Однако приоритет ритуала вместе с тем означает наличие некоей религиозности, которую мы можем заметить в следующей фантазии одной современной женщины:
Я по-царски безмятежно располагаюсь перед огромной аудиторией в процессе следующего ритуала: мои соски пронзают раскаленной иглой, и после этого в отверстия вставляют огромные кольца. Вскоре границы этого ритуала расширились: и тогда, принимая обыкновенный душ, я готовлюсь к совершению ритуального кругового обрезания, ритуального насилия и к завершающему ритуал жертвоприношению (с потрошением внутренностей) какому-то ужасному богу.
Сцена и фантазия весьма специфичны. Это в высшей степени подробное, индивидуальное переживание. Совмещение унижения и удовольствия происходит лишь определенным способом, в определенное время. Эта женщина представляет себя человеческой жертвой во время древних религиозных жертвоприношений. Подобно Ифигении, Христу, Девственным Весталкам, подобно жертвам Молоха, фантазируя, она участвует в безмолвной и возбуждающей драме подчинения коллективной и божественной воле.
Специфический артистизм и ритуал являются очевидными в большинстве, если не во всех, развитых фантазий. Чем искуснее и богаче фантазия, тем более явными и более очевидными оказываются ее ритуальные черты. Еще один пример мы заимствуем из творчества Леопольда Захер-Мазоха.
В его наиболее философском романе «Венера в мехах» сексуальный акт предваряют бичевания и унижения, которых главный герой требует и которые он получает от своей любовницы, но даже эти действия, чтобы доставить ему удовлетворение, поставлены в зависимость от общей композиции сцены. Мазох поразительно внимателен к деталям: герой должен войти в комнату в определенное время, в определенной одежде, вся мебель и картины должны быть размещены определенным образом. И в комнате есть зеркало. Как и большинство истинных мазохистов, Мазох чувствует момент — взгляд в зеркале схватывает этот момент, — запечатлевая в памяти этот образ для последующего осмысления. Общее воздействие — сильное ощущение предвидения, чувственности и эстетики. Все в полном порядке, сцена готова, может начинаться действие.
В мазохизме далеко не всегда заметно проявление артистичной фантазии. Иногда она сосредотачивается вокруг определенных слов, которые нужно произнести с определенной выразительностью и определенным тоном. Теодор Райк называет людей, которые произносят речь для того, чтобы приятно пощекотать нервы, «словесными мазохистами», а затем объясняет свое определение и приводит пример:
В процессе мазохистской фантазии очень часто происходят диалоги. Тогда считаются очень важными определенные акценты и тональности, сладострастно исследуется модуляция той или иной фразы… В одном случае высказывание отца моего пациента: «Постарайся, чтобы это больше не повторилось», — стало содержанием такой реализованной фантазии и должно было снова и снова повторяться в сопровождении определенной мелодии. Сын, который в это время был у него на коленях, внезапно спросил с выражением страха на лице: «Можно я встану?»
Этот вид искусно структурированной фантазии создает основу для испытания жесточайшего унижения и высочайшего удовольствия, при котором они сливаются воедино: жестокое унижение и «изысканная боль» составляют момент мистического переживания экстаза.
Некоторые люди возражают, что унижение, ощущаемое человеком в процессе мазохистского переживания, нельзя считать «реальным», т. е. буквальным, что именно эта «нереальность» боли позволяет получать удовольствие от переживания. Этот аргумент приводится для подтверждения идеи о том, что мазохист имеет полный контроль и над фантазией, и над ситуацией. Являясь сценаристом, режиссером и исполнителем главной роли, «жертва» действительно определяет форму, степень и продолжительность своего унижения.
Противоречие этой идеи заключается в том, что если бы существовала лишь иллюзия силы, то существовала бы и лишь иллюзия унижения. Короче говоря, унижение кажется искусственным, потому что кажется искусственной сама фантазия. Такая установка может существовать лишь в культуре, когда люди могут сказать: «Это всего лишь фантазия», — что ведет к невозможности осознания жизнеспособности и важности фантазии в человеческой жизни и упущению того важного факта, что большинство мазохистов испытывают унижение лишь потому, что вообще имеют мазохистские фантазии. В контексте претенциозной репутации мазохизма это унижение является таким «реальным» или «обусловленным реальностью», как никакое другое переживание. Стыд при мазохизме— это стыд мазохизма: это ощущение, что кто-то его насильно у вас вызывает, что вы его испытываете, что вам плохо удается справиться с его проявлениями и что с ним вообще ничего нельзя сделать. Такой же стыд появляется у человека, испытывающего неподконтрольные инстинктивные потребности и проявляющего соответствующие психологические реакции: невоздержанность, ненасытный голод, несвоевременную неуправляемую эрекцию или желание закурить. Потребность в унижении, основная потребность испытать первичный стыд, — это само по себе унижающее осознание такой потребности.
