Карл Юнг - Отношения между эго и бессознательным
В обоих случаях инфляция вызывается коллективным бессознательным, и в результате страдает независимость индивидуальности. Но поскольку отнюдь не все индивидуальности имеют силы быть независимыми, фантазия ученика, возможно, есть верх того, на что они способны. Сопровождающие инфляцию удовольствия хотя бы отчасти компенсируют утрату духовной свободы. Не следует недооценивать и то обстоятельство, что жизнь настоящего или воображаемого пророка полна страданий, разочарований и лишений, так что кричащая осанну шайка (band) учеников обладает компенсаторным значением. Все это по-человечески так понятно, что появился бы повод для удивления, если бы вдруг обнаружилось наличие какой-то более отдаленной цели происходящего.
Вторая часть. ИНДИВИДУАЦИЯ
I. Функция бессознательного
Предназначение, возможная цель находится за пределами тех альтернативных представлений, о которых шла речь в предыдущей главе. Это путь индивидуации. Индивидуация означает становление “не-делимым” (“in-dividual”) (От лат. in-dividuus — “неделимый”, но еще и “неразделенный”. “неразведенный”, “нерасщепленный”. — Прим. пер.), и коль скоро “индивидуальность” заключает в себе нашу глубочайшую, крайнюю и бесподобную особенность, она также подразумевает становление человека самим собой. Поэтому мы могли бы истолковать индивидуацию как “путь к себе” или как “самоосуществление".
Рассмотренные в предыдущих главах возможные пути развития, были, по сути, отчуждением самости (- отдалением от себя. — А. А.), способами лишения самости ее реальности в пользу внешней роли или воображаемого значения. В первом случае самость отступает на задний план, уступая место социальному признанию; в последнем — она отступает перед самовнушенным значением изначального образа. В обоих случаях коллективное имеет превосходство. Отказ от себя в пользу коллектива соответствует общественному идеалу; самоотречение даже слывет общественным долгом и добродетелью, хотя им также можно злоупотреблять в эгоистических целях. Эгоистов (egoists) называют “заботящимися о себе” (selfish), но это слово конечно же не имеет ничего общего со значением слова “(сам)ость”, в каком я его здесь употребляю. С другой стороны, самоосуществление кажется противостоящим самоотречению. Это довольно распространенное заблуждение, вызванное недостаточным разграничением индивидуализма и индивидуации. Индивидуализм означает умышленное подчеркивание и возвышение предполагаемого своеобразия личности в ущерб коллективным интересам и обязательствам. Индивидуация же подразумевает как раз лучшее и более полное осуществление человеком своих коллективных качеств, так как соответствующее внимание к своеобразию индивидуума в большей мере способствует лучшему исполнению социальных ролей, чем пренебрежение этим своеобразием или его подавление. Своеобразие индивидуума нельзя понимать как всякую необычность или странность его субстанции (substance) (Вероятно, Юнг использует здесь понятие субстанции и самом общем смысле, как носители явления. — Прим. пер.) или его компонентов; гораздо правильнее будет понимать своеобразие как уникальное соединение или постепенную дифференциацию функций и способностей, которые сами по себе универсальны. На лице любого человека есть нос, два глаза и т. д… но эти универсальные, родовые особенности вариабельны, и именно их вариабельность делает возможным факт индивидуальных особенностей каждого лица. Поэтому индивидуация может лишь означать процесс психологического развития, осуществляющего данные индивидуальные особенности; другими словами, индивидуация — это процесс, благодаря которому человек становится определенным, уникальным существом, каковым он в действительности и является. Осуществляя себя, он однако не становится “эгоистичным” (selfish) в обычном смысле этого слова, но просто реализует своеобразие своей натуры, а это, как мы уже говорили, совсем не похоже на эготизм или индивидуализм.
Далее, коль скоро человеческий индивидуум, как живая единица, состоит из исключительно универсальных факторов, он целиком и полностью коллективен и потому ни в каком отношении не противопоставлен коллективной организации. Следовательно, индивидуалистическое подчеркивание своей собственной специфичности противоречит этому основному факту живого бытия. С другой стороны, индивидуация стремится к живому взаимодействию всех факторов. Но поскольку универсальные факторы всегда проявляются лишь в индивидуальной форме, то их полный учет также будет производить индивидуальный результат, при том единственный в своем роде, который невозможно превзойти ничем иным, и менее всего индивидуализмом.
Цель индивидуации — не что иное, как освобождение самости от фальшивых оберток персоны, с одной стороны, и лишение изначальных образов их суггестивной силы, — с другой. Из всего сказанного в предыдущих главах, должно быть достаточно ясно, что такое персона с психологической точки зрения. Но когда мы обращаемся к другой стороне, именно, влиянию коллективного бессознательного, то обнаруживаем, что попадаем в темный внутренний мир, гораздо более трудный для понимания, чем психология персоны, доступная, в принципе, любому нормальному человеку. Всякий знает, что значит “напускать на себя официальный вид” или “играть социальную роль”. С помощью персоны человек пытается выглядеть тем или иным, либо скрывается за маской, а то и сооружает себе определенную персону в качестве баррикады. Так что проблема персоны не должна бы представлять больших интеллектуальных трудностей.
Однако, совсем другое дело общедоступно описать те тонкие внутренние процессы, которые вторгаются в сознательный ум с такой суггестивной силой. По-видимому, лучше всего мы можем изобразить эти влияния с помощью примеров душевных болезней, творческого вдохновения и религиозного обращения. Превосходное описание такой внутренней трансформации, — взятое, так сказать, из жизни, — можно найти в новелле Г. Дж. Уэллса “Отец Кристины Альберты”. Изменения подобного рода описаны также в великолепно написанной книге Леона Доде [Leon Daudet, L'Heredo, Paris, 1916]. Обширный материал содержится в “Многообразии религиозного опыта” У. Джемса. Хотя во многих такого рода случаях замешаны некоторые внешние факторы, либо прямо обусловливающие изменения личности, либо по крайней мере создающие возможность таких изменений, все же это далеко не всегда те случаи, когда внешний фактор служит достаточным объяснением этих изменений. Мы должны признать тот факт, что интересующие нас изменения личности могут быть следствием субъективных внутренних причин, мнений и убеждений, когда внешние стимулы или вовсе не играют никакой роли, или их роль весьма незначительна. При патологических изменениях личности это, можно сказать, даже является правилом. Случаи психозов, которые представляют собой ясную и простую реакцию на губительное внешнее событие, относятся скорее к исключениям. Поэтому, для психиатрии, врожденная или приобретенная патологическая предрасположенность составляет весьма важный этиологический фактор. То же самое, вероятно, справедливо и для большинства случаев творческой интуиции, ибо вряд ли можно предположить чисто причинную связь между падением яблока и теорией тяготения Ньютона. Подобным же образом все религиозные обращения, которые невозможно проследить до суггестии и зарази тельного примера в качестве их непосредственной причины, опираются на независимые or каких-либо внешних влияний внутренние процессы, достигающие апогея в изменении личности. Как правило, эти процессы имеют характерную особенность, являясь подпороговыми, то есть бессознательными, вначале и достигающими сознания только постепенно. Момент вторжения может, однако, быть совершенно внезапным, так что сознание мгновенно затопляется потоком крайне странных содержаний, о существовании которых, казалось бы, трудно было даже подозревать. Именно такое мнение может сложиться у неспециалиста или даже у самого субъекта такого опыта, но профессиональный наблюдатель знает, что психологические события никогда не происходят вдруг. На самом деле это вторжение подготавливается в течение многих лет, а часто подготовка к нему занимает полжизни, и уже в детстве можно было бы обнаружить весь набор знаменательных признаков, которые в более или менее символической манере намекают на будущие ненормальные события. Мне вспоминается, в качестве примера, один душевнобольной, отказывавшийся от любой пищи и создававший неимоверные трудности в связи назальным кормлением. Фактически, каждый раз требовалась анестезия для того, чтобы можно было ввести пищевой зонд через нос. Больной умудрялся каким-то удивительным способом заглатывать свой язык, проталкивая его назад и глотку, что было тогда для меня совсем новым и неизвестным фактом. В период ясного сознания я услышал от него следующую историю. Еще мальчиком он часто обдумывал идею — как можно покончить с собой даже тогда, когда использовались бы любые мыслимые меры, чтобы помещать ему. Сначала он пытался сделать это задерживая дыхание, пока не обнаружил, что в полубессознательном состоянии он против своей воли снова начинал дышать. Поэтому он оставил эти попытки и подумал: может быть, он добьется своего. если откажется от пищи. Эта фантазия удовлетворяла его до тех пор, пока он не открыл для себя, что питание ему могут вливать через назальную полость. Тогда он стал обдумывать, как можно было бы перекрыть и этот вход. Так он натолкнулся на мысль проталкивать свой язык назад. Сначала его постигла неудачу; тогда он начал регулярно упражняться и делал это до тех пор, пока, наконец, не преуспел в заглатывании собственного языка примерно тем же способом, как это иногда непреднамеренно случается под наркозом, а в его случае, по-видимому, и результате искусственно вызванного расслабления мышц корня языка.
