Лев Клейн - Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность
Вызывается лакей Смит. Показывает, что Уайлд обедал с ним и подарил, как пишет репортер, «неизбежный серебряный портсигар». На вопрос обвинителя, не подпаивал ли Уайлд юношей, тот отвечает: «Какие джентльмены подпаивают своих гостей?» На что Карсон: «А какие джентльмены пьют с лакеем и грумом?»
Уайлду называют Уолтера Грейнджера, 16 лет, слугу из отеля. Верно ли, что вы его поцеловали? Уайлд величественно: «Нет, он слишком уродлив». Карсон уцепился за эту обмолвку: значит, решающей в знакомстве является красота парня, а вовсе не беседы на литературные темы! Почему вы назвали именно эту причину? — настаивал Карсон. Уайлд неуклюже выкручивался, он расстроился до слез, речь его стала быстрой и сбивчивой, они говорили одновременно, в протокол ничего невозможно было записать, слышны были только острые, как уколы шпаги, повторы вопроса Карсона: «Почему?.. Почему?.. Почему?..»
Из всех свидетелей мало с кем Уайлд познакомился не через Тэйлора. Таков Эдвард Шелли, молодой приказчик издательства, худой и бледный.
Писатель пригласил его к себе обедать, подарил свои произведения с надписями и оставил ночевать. На другой день Эдвард приходил снова. Служащие стали подсмеиваться над ним, поскольку всем были понятны причины внимания Уайлда. Обзывали его «миссис Уайлд». Хозяин уволил Эдварда. Потрясенный юноша написал Уайлду письмо, что порывает с ним, сжег все его письма, вырезал из книг дарственные автографы (но книги оставил). Теперь в довершение всего — постыдные допросы, суд, фото в газетах… Вот это выступление произвело крайне удручающее впечатление на присяжных.
Затем 5 апреля последовала блестящая речь адвоката Карсона — представителя маркиза, который (маркиз) всё еще сидел на скамье подсудимых. Карсон не выдвигал никаких обвинений касательно связи Уайлда с лордом Дугласом. «Боже сохрани! Но всё показывает, что молодой человек был в опасности от знакомства с доминирующей личностью м-ра Уайлда, человека больших способностей и достижений».
На другой день Уайлд не явился в суд, а его адвокат заявил, что истец отказывается от обвинения. Уайлд опубликовал в газетах заявление, что, не желая допустить, чтобы лорд Элфред показывал на суде против отца, он предпочитает взять всю грязь на себя. Всем было ясно, что такое благородство было гораздо уместнее раньше, до суда. Еще яснее было другое: коль скоро отпало обвинение против маркиза и он оправдан, значит то, что он инкриминировал Уайлду, — правда, теперь уже подтвержденная свидетелями на суде! Значит, доказано, что нарушен закон, и Уайлду грозит неминуемый и скорый арест. Замять это дело не представлялось возможным: старший сын маркиза застрелился, так как был запутан в гомосексуальном скандале с премьер-министром лордом Розбери, и маркиз грозился раздуть это дело, если ему не отдадут Уайлда.
В тот же день Уайлд обедал с лордом Элфредом и его братом Перси в ресторане. Все удивлялись, что он не скрылся. Бернард Шоу советовал ему немедленно бежать из Англии. Жена передала такое же настояние. Уайлд колебался и всё же в конце концов отказался — как писал впоследствии Шоу, взыграла его неистовая ирландская гордость. Возможно, он, очень самоуверенный и убежденный в своем ораторском искусстве, в искусстве диспута, надеялся переспорить обвинителей. Словом, он был в ослеплении. Но самое вероятное — что он не хотел показаться трусом перед возлюбленным. Уже из тюрьмы он ему писал:
«Я решил остаться: так будет благороднее и красивее… Мне не хотелось, чтобы меня назвали трусом или дезертиром. Жить под чужим именем, изменять свою внешность, таиться — всё это не для меня, которому ты был явлен на той горней выси, где преображается всё прекрасное.» (Уайлд 1997: 134)
Вечером того же дня он был арестован и препровожден в тюрьму. 9 апреля он пишет из тюрьмы друзьям, благодарит за добрые слова:
«Они утешили меня, хотя и вызвали у меня, в моем одиночестве, слезы. По-настоящему-то я здесь не одинок. Рядом со мной всегда стоит некто стройный и золотоволосый, как ангел… Я думал только о том, чтобы защитить его от отца; ни о чем другом я не помышлял, а теперь…» И другому другу: «Бози — такое чудо. Он занимает все мои мысли. Я виделся с ним вчера». 16 апреля: «Что до меня, то я болен, страдаю апатией. Мало-помалу из меня уходит жизнь. И ничто, кроме ежедневных визитов Элфреда Дугласа, не возвращает меня к жизни, но даже его я вижу в унизительных и трагических обстоятельствах.» (Уайлд 1997: 130–132)
26 апреля начался новый процесс, на котором он был уже обвиняемым и сидел вместе с Тэйлором в «доке» — специальной клетке для опасных преступников. Толпа встретила его враждебными криками, но он вел себя хладнокровно и надменно. Пожаловался на тюремный режим: на ужин ему дали всего лишь жареную рыбу, пулярку с картофелем, рисовый пудинг и сыр с фруктами. Не хотят ли его «уморить с голоду»? (Для тех, кто сидел в наших тюрьмах, это особенно смешная жалоба — поел бы он нашей баланды!). Это была, конечно, бравада: как видим, наедине он другой, а силы и заносчивости ему придавала любовь лорда Дугласа, в которой он в это время был уверен, и стремление быть на высоте в его глазах.
Допрашивали теперь только часть прежних свидетелей — Паркеров, Ву-да, Эткинса и Эдварда Шелли. Они повторили свои показания, расширив нескромные подробности — для судьи и публики, поскольку присяжных еще п зале не было: суду нужно было сначала сформулировать для них обвинение. Паркеры и Эткинс заявили, что до Уайлда у них не было подобных приключений и он имел на них пагубное влияние. Паркер-младший (во время суда он был уже солдатом) рассказал: на обеде в ресторане «Сольфертино» в отдельном номере с братом и Тэйлором, его усадили рядом с Уайлдом, потом Уайлд сказал: «Чарлз — мальчик для меня» и увез его в отель «Савой», завел в спальню. «Скажите нам, что произошло там». — «Он совершил акт содомии со мной». — «С вашего согласия?» Молчание. Сколько уплатил? Два фунта. Далее Чарлз имел несколько свиданий с Уайлдом и за каждое получил по стандартной сумме за такого рода услуги. «Уайлд просил меня вообразить, что я — женщина, а он мой любовник. Я поддерживал эту иллюзию. Я обычно садился к нему на колени, а он… ну, как мужчина забавляется с девушкой». Уайлд подарил ему серебряный портсигар и золотое кольцо (Hyde 1948: 193).
Вуд рассказал примерно то же: после обеда с ним в номере отеля Уайлд пригласил его в спальню. «Он напоил меня почти допьяна… Потом мы лежали с ним на диване. Прошло, однако, много времени, пока я не позволил ему действительно совершить со мной непристойный акт». Ему Уайлд подарил полдюжины рубашек, серебряные часы и цепочку.
Эткинс рассказывает о совместной поездке в Париж и поселении там в отеле. В эту же ночь Уайлд хотел забраться к нему в постель, чего Эткинс, как он уверяет, не допустил. У присяжных не могут не возникнуть сомнения: зачем тогда соглашался ехать в другую страну со знакомым Тэйлора, вкусы которого были известны? Кроме того, за ним есть другие случаи содомии. Однако обвинение по этому пункту всё же подточено.
Таковы юные знакомцы Уайлда. Хотя их облик и предшествующие эпизоды биографии (воровство, шантаж, содомия) не внушали доверия, публика раз 20 прерывала заседание ропотом, враждебным Уайлду. Всё это время Уайлд сидел невозмутимо с полным самообладанием и глядел на свидетелей своими полуприкрытыми слегка сонными глазами. На перерыве он съел обильный завтрак, а Тэйлор к пище не притронулся.
Обвинитель Джилл, тоже соученик Уайлда по Дублинскому колледжу, заявил:
«Мы доказали, что против Оскара Уайлда и Тэйлора существуют основательные улики для обвинения их в том, что они совместно задумали, подготовили и привели в исполнение безнравственные акты, что они эти акты совершали с разными лицами, известными нам и неизвестными, в числе коих Элфред Вуд, Фредерик Эткинс, братья Паркеры и другие. Кроме того, доказано, что многие из этих лиц не достигли зрелого возраста в тот момент, когда вышеупомянутые акты были с ними совершены».
После этого ввели в зал присяжных и снова повторился допрос свидетелей. Некоторых Дуглас успел обработать. Сидней Мэйвор на вопрос о том, что они делали с Уайлдом в кровати, ответил: «Ничего». Еще один свидетель отпал. Защитник Уайлда Кларк доказывал, что остальные свидетели — подонки и не заслуживают доверия. Это звучало правдоподобно по отношению ко всем, кроме Эдварда Шелли. Тот еще раз повторил историю своего падения, захлебываясь от слез. Уайлд смотрел на его рыдания с презрительной улыбкой. Но Шелли утверждал, что Уайлд только целовал его, а ничего другого не сумел добиться. Упомянутое юношей письмо к Уайлду с упреками в безнравственности не сохранилось и неизвестно, было ли написано. А позже, когда отец выгнал юношу из дому, он обратился всё-таки к Уайлду за помощью и выражал восхищение его творениями и благодарность за всё. Вот эти письма сохранились и были зачитаны по требованию защиты. «Дорогой Оскар… я никогда не забуду Вашу доброту, и я сознаю, что никогда не смогу выразить мою благодарность Вам». Вообще в показаниях Эдварда была масса противоречий, и он выглядел не совсем вменяемым, да и сам признавал, что порою теряет здравый рассудок.
