Лора Вандеркам - Книга о потерянном времени. У вас больше возможностей, чем вы думаете
Создание подходящей работы — это первый шаг к использованию рабочих часов самым эффективным способом.
Как выглядит подходящая работа?При всей тоске, которую может вызвать работа, сама возможность задаться вопросом о том, что мы хотим сделать со своей жизнью — с ее рабочей частью из 168 часов — невероятная роскошь. Еще несколько поколений назад такие вопросы в нашем обществе просто не задавались. Недавно я писала рецензию на книгу, автор которой рассказывал, как его дедушка 40 лет проработал в каменоломне. И это не было наказанием за правонарушения. Это была просто работа, доступная при его навыках и образовании, которая позволяла достаточно зарабатывать, чтобы прокормить семью. Поэтому он десятки лет подряд выходил на смену.
Теперь, как говорит Эрл, «мы живем в стране, где есть свобода следовать за своей мечтой». И по данным Бюро переписи населения США, мало того, что 85 % американцев прошли полный курс средней школы, — почти трое из десяти в возрасте старше 25 лет окончили вуз. Экономика стала более разнообразной. И изобилие выбора, которое получают молодые мужчины и женщины, может парализовать. Глядя этим утром из окна на небоскребы Манхэттена, я вижу штаб-квартиры Pfizer, Citigroup и ООН, в каждой из которых найдется место для сотен профессий, а внизу работают кафе и химчистки, полицейские регулируют дорожное движение у тоннеля Куинс — Манхэттен, ремонтная бригада проверяет крышу многоквартирного дома через дорогу, а командир баржи ведет огромное судно на север по Ист-Ривер.
Однако при таком изобилии занятий удивляет не то, что 84 % людей, трудящихся на полную ставку, не получили работу мечты, и не то, что мы довольно часто меняем работу. Я состою в комитете по карьере совета выпускников Принстонского университета. Наш недавний неформальный опрос показал, что из выпускников, приближающихся к 25-й годовщине окончания университета, 72 % сменили работу три или более раз, а 41 % — пять или более раз. Только 6,6 % людей остались на той же работе, куда пришли, получив диплом окончив университет. Удивляет же тот факт, что по данным общего демографического исследования 2002 года, которые приводит президент Американского института предпринимательства Артур Брукс, 89 % взрослых, работающих больше 10 часов в неделю, весьма или отчасти удовлетворены своей работой. Другими словами, хотя большинство людей трудятся не на работе своей мечты, все же им удалось пощупать достаточно персиков на прилавке нынешней экономики, чтобы выбрать что-то, не совсем уж неподходящее.
Исходя из этого, я решила посвятить главу оптимизации — использованию факторов, которые, по данным социальных наук, содействуют высокой результативности, чтобы сделать рывок от хорошей работы к подходящей.
Оказывается, подходящая работа имеет конкретное определение, которое можно найти в статье Терезы Амабиле «Как стимулировать креативность в организациях», опубликованной в California Management Review. Амабиле, профессор Гарвардской школы бизнеса, изучала эту тему десятилетиями. Она пишет: «Делайте то, что любите, и вы полюбите то, что делаете».
Клише из речи на выпускной церемонии? Может быть, но в этом утверждении Амабиле объединены две идеи, подтвержденные результатами исследований. Во-первых, «делайте то, что любите», подразумевает работу, которая «хорошо соответствует вашим умениям, навыкам творческого мышления и сильнейшим внутренним мотивациям». Внутренняя мотивация означает, что вам нравится суть работы сама по себе. А «вы полюбите то, что делаете», подразумевает «рабочую среду, которая позволит сохранить сосредоточенность, поддерживаемую внутренними мотивациями, и одновременно поддержит вас в разработке новых идей».
Другими словами, подходящая работа позволяет по максимуму использовать ваши ключевые компетенции — вещи, которые вы делаете лучше всего и которыми наслаждаетесь, — и соответствует определенным условиям, включая независимость и амбициозные задачи, для решения которых необходимы все ваши способности.
Первая часть — важность внутренней мотивации — подтверждается несколькими исследованиями. Для одного из них Амабиле с коллегами попросила группу начинающих литераторов написать стихотворения, которые должны были оценить эксперты. Но прежде чем писать, участники эксперимента ответили на вопросы о мотивации, которая привела их в профессию. Амабиле обнаружила, что те, кого спрашивали об удовольствии от создания произведения, которым можно гордиться (то есть о внутренней мотивации), получили более высокую оценку, чем те, кого спрашивали о желании стать богатыми и знаменитыми (то есть о внешней мотивации). Это не значит, что хотеть стать богатым и знаменитым — плохо, так же как нет ничего плохого в попытках начальников вытянуть из подчиненных наилучшие результаты с помощью пиццы, премий или других взрослых эквивалентов школьных оценок. На каком-то уровне внешнее подкрепление в виде оплаты необходимо в нашем капиталистическом обществе. Только вот лучшая работа — имеющая самое большое значение — добывается из какого-то другого источника мотивации. Или, как однажды сказала своему агенту поэтесса Энн Секстон: «Я обожаю деньги, не стоит ошибаться на этот счет, но прежде всего я хочу писать хорошие стихи».
Вероятно, в вашей жизни вы наблюдали этот источник мотивации. Часто, как в случае Сильвии Эрл, которая называет океаны своей «игровой площадкой» и «задним двором», он связан с вещами, которые мы очень любили в детстве. Хотя, по данным сайта Career-Builder.com, «работа мечты» есть менее чем у одного из шести американцев, более 35 % пожарных сказали, что их работа именно такая. Я уверена, это связано с тем фактом, что 41 % пожарных в детстве хотел тушить пожары.
Глядя на список «100 вещей, о которых я мечтаю», подумайте, есть ли среди его пунктов такие, которые напоминают о детских играх и занятиях, поглощавших блаженные часы в те времена, когда не надо было беспокоиться об оплате счетов или мнении коллег. Я, например, всегда любила писать. Я сочиняла и иллюстрировала книги с детского сада. Когда мне было скучно в старших классах, по вечерам я десятками писала рассказы. Они были не очень-то хороши, что осложняло ситуацию, поскольку с объективной точки зрения мне лучше удавались другие предметы, такие как математика. Но я никогда не царапала дифференциальные уравнения в тетрадях ради удовольствия. К счастью, я поняла это до того, как стала посредственным и несчастным преподавателем математики.
Однако при этом мне нравится писать о науке. Около года я вела ежедневную колонку на веб-сайте Scientific American, которая называлась «Где они сейчас?» и была посвящена финалистам конкурса научных талантов Westinghouse (сейчас это конкурс научных талантов Intel). В ежегодном соревновании, проходящим с 1942 года, участвуют независимые исследовательские проекты старшеклассников, и по его результатам отбирают 40 финалистов. Я проследила за жизнью и карьерой этих людей и обнаружила, что те их них, кто рассказывает о своей работе с настоящим благоговением, непременно проявляли признаки внутренней мотивации уже в детстве.
Например, Илан Кру, ныне профессор аэронавтики в Стэнфорде, рос в сельском районе Орегона в 1960-е годы. Все детство он мечтал о летательных аппаратах и однажды даже сконструировал дельтаплан из бамбуковых палок, скотча и пластика. Вместе с друзьями он принес приспособление на молочную ферму неподалеку, сбежал с холма и взлетел на пару метров над землей, а потом свалился. «Любое приземление, после которого можно было уйти пешком, считалось хорошим», — сказал мне Кру.
К счастью, он пережил этот эксперимент, и в старших классах заручился помощью исследовательской программы Научно-промышленного музея Орегона в Портленде, чтобы создать усовершенствованную аэродинамическую трубу, которая помогла бы ему понять аэродинамику полета. Но была одна проблема — предмет, который тестировали в аэродинамической трубе, надо было закреплять, чтобы он оставался на месте в движущемся воздухе. Однако поддерживающая структура влияла на воздушный поток и искажала данные.
Чтобы решить эту проблему, Кру построил аэродинамическую трубу, внутри которой были закреплены магниты. Фотодатчик следил за испытываемым объектом и посылал сигналы, чтобы менять магнитное поле и с его помощью удерживать объект на одном месте без поддерживающей структуры. Эта разработка обеспечила ему место в финале конкурса Westinghouse в 1974 году, и, добившись такого успеха, дальше он шел только вперед. Он получил докторскую степень по аэронавтике и за годы создал массу инноваций, которые использовала Boeing и другие компании, — всегда учитывая практическую сторону полетов и часто пытаясь сделать больше меньшими средствами. Одно из его самых поразительных творений — транспортное средство под названием «планер с ножным стартом», который бельгийская компания Aériane зарегистрировала как SWIFT. В некотором отношении это более элегантное решение проблемы, с которой он пытался справиться на молочной ферме, — создать летательный аппарат без раздражающего шума двигателя. В детстве никто не платил ему за труд над этой задачей. Он взялся за работу просто потому, что ему этого хотелось. Ему нравилась суть этого дела сама по себе. И когда я попросила Кру описать полет на SWIFT, в его голосе зазвучала такая же радость, как в голосе Эрл, когда она рассказывала о своей игровой площадке — океане. «Наверное, я не смогу описать это должным образом», — сказал Кру. Но «полет со скоростью птиц… в абсолютной тишине, когда ты смотришь вниз и видишь горы и пустыни в двух с половиной километрах под собой, не похож ни на какой другой полет… Это абсолютно потрясающе».
