Валерий Лейбин - Психоанализ: учебное пособие
Практика показывает, что прежде всего сопротивление пациентов направляется против основного технического правила психоанализа. Согласно этому правилу, пациент должен говорить буквально обо всех своих ассоциациях, которые в состоянии спокойного самонаблюдения возникают у него. При первых же встречах с пациентом аналитик разъясняет смысл совместной работы и говорит о важности соблюдения основного технического правила, поскольку от этого во многом зависит и продолжительность лечения, и его успех. Любые воспоминания пациента, его чувства и мысли – все является существенным, независимо от того, представляются ли они таковыми ему самому или нет.
Казалось бы, во имя своего выздоровления пациент готов сотрудничать с аналитиком. Однако нередки случаи, когда, понимая суть основного технического правила психоанализа, пациент без какого-либо видимого желания следует ему, а подчас даже, напротив, делает все для того, чтобы не соблюдать его. Он может ничего не говорить, молчать и ждать наводящих вопросов со стороны аналитика. При этом пациент начинает оправдываться, утверждая, что ему ничего не приходит в голову, у него нет никаких воспоминаний и будет лучше, если аналитик сам станет расспрашивать его обо всем, что считает нужным.
Подобного рода сопротивление напоминает ситуацию, когда часть обучающихся психоанализу студентов вдруг обнаруживают, что у них пропали сновидения. Стоит только обратить внимание студентов на то, что отныне они должны записывать свои сновидения и анализировать их, как тут же некоторые из них заявляют, что им перестали сниться сновидения. Проходит какое-то время, прежде чем эти студенты вновь обретают способность не столько видеть, сколько помнить, воспроизводить свои сновидения. Нечто аналогичное происходит и с соблюдением основного технического правила психоанализа, когда пациент уверяет, что ему ничего не приходит в голову. И в том и в другом случае возникает сопротивление, в результате чего аналитик лишается необходимого для работы материала.
Подчас пациент жалуется на то, что ему действительно ничего не приходит в голову. Всем своим поведением он демонстрирует готовность следовать основному техническому правилу, но что поделаешь, если у него нет никаких воспоминаний и никакие мысли не посещают его в данный момент. Но как только выясняется, что он умалчивает о чем-то, пациент тут же заверяет, что пришедшая ему в голову мысль или возникшая ассоциация не имеют никакого отношения к обсуждаемым проблемам. Спрашиваешь: «Откуда вы знаете, что то, о чем вы умолчали, не относится к делу?» В ответ на этот вопрос пациент начинает приводить различного рода аргументы, мол, ему так кажется, пришедшая в голову мысль является совершенно абсурдной, нет никакой логической связи между его болезнью и случайно возникшей ассоциацией, а его воспоминание совершенно неинтересно и не представляет никакой ценности для понимания его душевного состояния. Чаще всего подобного рода сопротивление возникает на начальной стадии аналитической работы, когда пациент настороженно относится к аналитику, как бы изучая его и решая для себя вопрос о том, стоит ли ему доверять. Требуется время и терпение, прежде чем сопротивление против основного технического правила психоанализа оказывается преодоленным или, по крайней мере, ослабленным настолько, что пациент начинает рассказывать о своих чувствах и мыслях, не задумываясь об их содержании, ценности, пригодности для анализа.
Иногда приходится иметь дело с таким пациентом, который занимает противоположную позицию. В отличие от «молчуна», он без всяких расспросов со стороны аналитика готов рассказывать часами о своей жизни, переходя от одного сюжета к другому. Создается впечатление, что ему все равно, кому и о чем рассказывать, лишь бы находился благодарный слушатель, вроде аналитика, способный молча присутствовать в момент откровений пациента и ничем не нарушать его поток речи. Беспрестанное говорение пациента может продолжаться несколько сессий подряд. По крайней мере у меня были случаи, когда на протяжении первых пятнадцати – двадцати сессий я почти безмолвно выслушивал пациента, давая возможность ему выговориться и не перебивая его, если даже подчас возникало желание что-то уточнить из того потока слов, который обрушивался на меня.
Из клинической практики
Одна из пациенток радовала меня теми успехами, которые стали проявляться после нескольких сессий. Между нами установились доверительные отношения. По ее словам, она стала прекрасно спать, а ранее имевшие место мучительные раздумья об отношениях с мужем как бы улетучились и перестали беспокоить ее. Однажды она принесла цветы и, передавая их мне, выразила благодарность за то тонкое понимание ее состояния души, которое я выразил на предыдущей сессии в форме обсуждения одного из ее сновидений. Все это было настолько искренним с ее стороны, что трудно было не только не порадоваться подарку судьбы в виде интеллигентной пациентки, с которой легко и приятно работать, но и не испытать чувства удовлетворения от затраченных на лечение усилий. Однако я понимал, что было бы преждевременно обольщаться результатами работы с пациенткой, относящейся к типу «соглашателя». Напротив, ее постоянные соглашения со мной и восхищенные высказывания по поводу психоанализа вообще и меня как аналитика в частности побудили к более критическому осмыслению предшествующей аналитической работы. В конечном итоге оказалось, что за признательностью и благодарностью пациентки скрывалось сопротивление, направленное против раскрытия ее тайны, связанной с запутанным клубком отношений между нею и отцом мужа, с которым у нее произошла интимная связь. И хотя по отдельным обрывкам фраз можно было составить представление о не совсем обычных отношениях между пациенткой и отцом ее мужа, тем не менее сама она не решалась признаться в своей тайне, предпочитая выражать мне благодарность за «успешное» лечение. Подобного рода сопротивление приняло форму благодарности вовсе не за «успешное» лечение, а за то, что я щадил пациентку и не давил на нее, пытаясь докопаться до ее тайны. На осознание и преодоление этого сопротивления понадобилось определенное время.
Когда же сама пациентка поведала о своей «страшной тайне», она уже не выражала восторга по поводу психоанализа. Напротив, она ощущала душевную боль, оттого что пришлось обсуждать взаимоотношения между нею, ее мужем и отцом мужа. Началась нелегкая, кропотливая работа, вызывавшая у пациентки негативные эмоции и слезы. Но эта работа способствовала пониманию пациенткой того, какие бессознательные конфликты разыгрывались в ее душе. Мне же приходилось неоднократно подчеркивать, что в последующих успехах лечения заслуга принадлежит именно самой пациентке, а не мне или психоанализу как таковому.
Казалось бы, подобного рода говорение должно свидетельствовать об отсутствии какого-либо сопротивления со стороны пациента. И этому можно было бы только радоваться. Но в том-то и дело, что беспрестанное говорение тоже является своего рода сопротивлением. Поскольку чаще всего оказывается, что подобные «потоки речи» служат или защитной реакцией, опережающей возможность постановки вопросов со стороны аналитика, или стремлением заворожить его рассказом о своей многогранной, интересной, содержательной жизни, или шокировать его своей исповедальностью, доходящей до детального описания таких интимных подробностей, о которых иной пациент не решается поведать аналитику даже при длительной совместной работе, когда установлены доверительные отношения между ними.
«Молчун» и «говорун» по-разному реагируют на основное техническое правило психоанализа. Первый не знает, что говорить, настороженно ждет, когда аналитик спросит его о чем-либо, и тщательно обдумывает свои ответы на поставленные перед ним вопросы, словно сдает трудный экзамен и хочет получить высший балл за разумные ответы. Второй без умолку говорит, торопится выложить перед аналитиком обстоятельства своей жизни, как будто боится, что его прервут и не дадут возможность высказаться до конца.
Из клинической практики
Однажды ко мне обратился молодой мужчина, у которого были проблемы в семейной жизни. После пяти лет совместной жизни с женой у него пропало трепетное отношение к ней. Несколько раз он имел случайные связи с другими женщинами и подумывал над тем, как бы сделать так, чтобы его жена оставила его в покое. Питая чувство жалости к своей жене, он не решался на развод, и в то же время переживал по поводу того, что не может жить один. С самого начала наших встреч он приводил массу аргументов в защиту того, почему не может оставить свою жену, и выражал надежду на то, что психоанализ поможет ему сохранить семью. При этом он критически относился и к моим попыткам установления доверительных отношений между нами, и к обсуждению его взаимоотношений с женой, и к осознанию истоков его скрытого, враждебного отношения к женщинам вообще. На первых же встречах выяснилось, что пациент не может спокойно говорить о своем отце. Упрямство по отношению к своему отцу вылилось в интеллектуальное сопротивление против всего того, что было с ним связано. Это упрямство стало своего рода моделью его поведения как в семейной жизни, так и в аналитической ситуации. Любые высказывания о жене сопровождались критикой в ее адрес, так как, по его выражению, ее манера общения с ним напоминала требовательность отца, из-под власти которого он освободился, начав самостоятельную семейную жизнь. По описаниям пациента, я не походил на его отца, и, казалось бы, в аналитической ситуации он мог не проявлять своего упрямства по отношению ко мне. Однако все мои попытки, связанные с пробуждением воспоминаний пациента о раннем детстве, его первом знакомстве со своей будущей женой и решением вступить в брак встречали неизменный отпор со стороны «критика». Он высказывал недоумение и неудовольствие по поводу бесполезной траты времени на выяснение вопросов, неспособных, по его мнению, пролить свет на существо дела.
