Альманах - Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1
История показывает, что только наличие этих двух факторов – разумный приказ и доверие властям – приводит к хорошим результатам, особенно в условиях нестабильности.
Провал советской системы произошел в значительной степени потому, что партия умела искусно врать, а это в конце концов надоело и привело к отторжению правителей от народа. Сегодняшние власти пытаются говорить с людьми в форме публичных выступлений, однако этого явно недостаточно. Президенты постоянно находиться на экранах телевизоров не могут. Должна быть поэтому и специально приспособленная для такой миссии группа людей. Прежние спичрайтеры уже не годятся. В стране с достаточно высоким интеллектуальным уровнем развития подходящих людей уже другого поколения при желании всегда можно найти.
Управление же процессами на уровне интуиции оказывается, как правило, успешным тогда, когда с самого начала оно согласуется с объективным стихийным развитием событий. Но их тоже надо умело корректировать и направлять в нужное русло. В условиях разразившегося глобального кризиса встает все тот же извечный русский вопрос «Что делать?».
Во-первых, сохранять целостность страны с громадной территорией и относительно малой заселенностью. Это возможно только при наличии хорошо оснащенной и обученной армии. Давно известное правило, что боеспособность армии уменьшается с увеличением числа генералов, в силу возраста и привычек всегда готовящихся к прошедшей войне, с неизбежностью приводит к отторжению армейской верхушкой любых радикальных реформ. В России вплоть до 1917 г. престиж армии подчеркивался службой в ней верхушки дворянства, в тех условиях – элиты общества.
Во-вторых, обеспечение безопасности страны, не обладающей превосходством своих сил и экономического потенциала, возможно только при очень умелой дипломатии, базирующейся на равновесии интересов многих стран. Хотя Россия географически находится между Европой и Азией, но она явно ближе к Европе. Но ясно и то, что надо опираться на обе стороны и использовать противоречия между ними в своих интересах.
Наконец, последнее, но, может быть, самое главное. Государство скрепляется не столько идеологией, сколько нравственностью. Императорский Рим погиб не от вражеских нашествий, а от варваризации общества. Рыночная экономика без достаточного уровня нравственности не работает. С нравственностью же после неудавшегося построения коммунизма дело обстоит плохо. Это находит отражение и в выплеснувшейся наружу дикой коррупции. Процесс возрождения нравственности – длительный, и его нельзя ускорить простыми постановлениями и денежными вливаниями. Здесь требуются усилия всего общества, и прежде всего интеллигенции. Нельзя, к сожалению, перепрыгнуть овраг в два прыжка с опорой то на социализм, то на капитализм. Усилиями одного правительства, даже самого идеального, каким оно никогда не может быть, задачу решить нельзя. Всем надо жить, как писал Солженицын, «не по лжи».
Но требуется еще и вера в то, что наступит в России такое время, когда умирать в боях станет ненужным, а воровать – невыгодным!
Что с нами было и станет
И.Р. Шафаревич, академик РАН
Предлагаемый очерк объединяет три статьи известного ученого и публициста академика Игоря Шафаревича, почти одновременно появившиеся в журналах «Наш современник» (№ 2, 2009), «Москва» (№ 3, 2009) и газете «Слово» (23.01.2009). Первая из них называлась «Народ и власть», вторая – «Что с нами будет» (с подзаголовком «По следам евразийцев»), третья – «Будущее России». По своему замыслу каждая последующая была продолженем предыдущей. Однако они связаны между собой не столько хронологически, сколько тематически. В этих статьях речь идет об одном и том же – что с нами было в прошлом веке и что может стать в новом столетии. С любезного согласия автора, с которым встречался составитель альманаха, воспроизводятся эти три статьи с некоторыми сокращениями, в основном за счет содержавшихся в них повторов и приводимых общих цитат. Но главная общая их идея сохранена. Это – все еще не закончившийся поиск народами и властью некой общей национальной идеи, которая выражала бы не только геополитическое «местонахождение» страны (нации), но и то, что в книге Л. Медведко «Россия, Запад, ислам: столкновение цивилизаций?» (М., 2003) определяется как «геоцивилизационное условие-пребывание» России на мегаконтиненте Евразия. Совместить то и другое до сих пор так и не удавалось. Отсюда, очевидно, и возник такой исторический парадокс, когда пришедший с Запада коммунизм с его изначальной русофобией появился и на какое-то время сумел утвердиться в России раньше евразийства.
В беседе с составителем альманаха И. Шафаревич выразил некоторое недоумение по поводу того, что журнал «Наш современник» при перечислении его основных предыдущих работ назвал наделавшую много шума в 1980-х годах книгу «Русофобия» почему-то «культовой». С такой характеристикой, по словам автора, он мог бы ныне согласиться лишь с одной оговоркой: русофобия исторически была присуща не столько появившемуся в России с Запада «еврейству» (это выражение, напомнил он, принадлежит самому Карлу Марксу), сколько намного раньше, со времен раннего Средневековья, самому Западу.
Составитель
Народ и власть без «идеократии»
Большевизм в отличие от евразийских русофилов, с момента своего зарождения, вместе с сионизмом в конце XIX – начале XX столетия был, можно сказать, не просто заражен, а пропитан духом русофобства. Одним из самых влиятельных и авторитетных идеологов появившегося в 20-х годах в русской эмиграции течения евразийцев был князь Николай Трубецкой. В последующие годы в Европе и в мире произошло немало бурных событий. Расцвет и падение национал-социализма в Германии; Вторая мировая война; холодная война; распад «социалистического лагеря». В свете этих грандиозных изменений многие идеи «евразийцев» (как и большинство их предсказаний) оказались малоподтвержденными фактами. Но некоторые из них все же согласуются с современностью.
В свое время Трубецкой писал: «Взгляд на государственно организованное человеческое общество как на живое и органическое единство предполагает существование в этом обществе особого правящего слоя, т.е. совокупности людей, фактически определяющих и направляющих политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общественно-государственного целого <…>.
Правящий слой <…> отбирается из общей массы данной общественно-государственной среды по какому-нибудь определенному признаку, но признак этот не во всех государствах один и тот же: в одних этот признак – имущественный, в других – генеалогический и т.д. ». И дальше он говорит: «Именно типы отбора правящего слоя, а вовсе не типы формы правления существенно важны для характеристики государства».
Мы, в России, испытали этот принцип, так сказать, «на своей спине». В XX веке мы пережили, кажется, все доселе существовавшие формы государственного управления: абсолютную монархию, конституционную монархию, тоталитарный строй и самые крайние формы демократии. И во всех случаях жизнь реально определялась не народом, а неким правящим слоем, который использовал те или иные формы государственного правления. По многим источникам можно судить, что это отнюдь не российская особенность: так происходит и во всем мире.
Связь этого правящего слоя со всем народом может быть более или менее тесной (когда он, например, сражается с внешним врагом, защищая народ от порабощения, или когда «сидит на шее» народа, как его эксплуататор). Эти отличия и составляют разнообразие исторических эпох.
В одном письме Лев Толстой рассказывает о судьбе крестьянской девочки-сироты Акульки, над которой, по словам Толстого, «случайно разжалобилась» местная помещица. Толстой пишет: «Ее благодетельница не ошиблась в том, что нужно для того, чтобы доставить своей воспитаннице то, что считалось ею несомненным счастьем: она дала Акульке образование». Теперь Акулька превратилась в директрису гимназии Акулину Тарасовну, с которой Толстой пил чай, и на вопрос: «угодно ли Вам ягод?» она отвечала: «Пожалуй, что немного: мой милый доктор не велит, да уж очень хороши ягоды…»
Аналогичные рассказы я слышал от людей, живших до революции. Они рассказывали, что университетское образование давало гарантию сытого, спокойного существования жизни в просторной квартире и возможности дать такое же образование и своим детям. Мой отец, например, жил в семье своего отчима – мелкого провинциального чиновника – и рассказывал, что в детстве испытывал ночные страхи, так как ближайшие к нему люди спали в нескольких комнатах от него.
«Люди с образованием» как бы составляли отдельный народ, говоривший на своем языке (хотя, может быть, и не по-французски). Как велик был разрыв между ними и простым народом, я почувствовал, когда как-то был в Михайловском (Пушкинском музее) и мне подарили на память томик их «Трудов». Там были напечатаны воспоминания одной старой актрисы, которую устроили под старость смотрительницей в Михайловское. И она описывала, как в 1918 году окрестные крестьяне жгли домик Пушкиных – причем не с целью грабежа, а весело, с плясками, песнями, под гармошку…
