Гуттаперчевый человек. Краткая история российских стрессов - Миркин Яков Моисеевич

Для других у Лосева – возможность увидеть жизнь не только в фактах, но и в мифах, и, тщательно отделяя их от фактов, гораздо лучше понимать тот механизм причин и следствий, который ведет к выживанию или гибели человеческих обществ. Мифы против фактов – это отличный способ «системного анализа», позволяющего понять, что происходит с Россией, что нами унаследовано, какие силы нами движут, и что с нами может произойти.

Что еще взять у Лосева? Метафору нашей собственной жизни. «Я сослан в XX век, в определенную социально-историческую эпоху… мне навязана борьба, которая мне чужда и непонятна и в которой обе стороны для меня одинаково неприемлемы»^[58]. Такими были 1920-е – 1980-е. Время мифов! И мы тоже полностью погружены в них.

1920-е. Миф о неизбежной мировой революции. Мировая Социалистическая Советская Республика, когда задач – «беспощадное подавление эксплуататоров, установление… победы социализма во всех странах»^[59]. Это выдержка из Конституции РСФСР 1918 г. А вот кусок из Конституции СССР 1924 г.: «Новое союзное государство… послужит… новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику»^[60]. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови – Господи, благослови!». Помним – Блок, 1918 г. Ожидания неизбежного, всеобщего, мирового социалистического преобразования, «пролетарии всех стран, соединяйтесь!», ресурсы, отдаваемые этому 70 с лишним лет – всем этим пронизано мироощущение тех, кто жил в СССР. Будущему «мировому социализму» учили, его ждали, ему посвящали целые жизни.

Сталин, 1928 г.: «Наша революция является частью мировой революции, базой и инструментом мировой революции»^[61]. 1961 г., Программа КПСС: «Мировая капиталистическая система в целом созрела для социальной революции пролетариата»^[62].

А вот еще один миф – о кризисе капитализма, о скором и неминуемом его конце. Все 70 с лишним лет «диктатуры пролетариата» и социализма сопровождались внедрением в массовое сознание представлений о том, что капитализм вот-вот умрет. 1928 г. «Эпоха империализма есть эпоха умирающего капитализма»^[63]. 1929 г. «Мировой кризис будет иметь. губительные для капитализма последствия»^[64]. 1954 г. «Общий кризис капитализма есть всесторонний кризис мировой капиталистической системы в целом. Охватывает целый исторический период, содержанием которого является крушение капитализма и победа социализма во всемирном масштабе»^[65]. 1961 г. «Империализм вступил в период заката и гибели. Неотвратимый процесс разложения охватил капитализм от основания до вершины»^[66]. 1981 г. «Происходило дальнейшее обострение общего кризиса капитализма»^[67].

Капитализм не скончался, а неминуемая победа социализма так и не наступила. Этот миф о грядущей победе распространялся 70 с лишним лет. Что имеем в итоге? Вместо «ликвидации капиталистического строя в большой группе стран»^[68] – наоборот, его распространение, в т. ч. в России. Вместо «развития… мировой социалистической системы»^[69] – ее разрушение. Вместо того чтобы превзойти в 1960-х – 1970-х «по производству на душу населения наиболее мощную и богатую страну капитализма – США»^[70], наоборот, взяли и кратно отстали.

Вся история советского периода усеяна мифами. НЭП – прибежище кулаков и нэпманов. Миф о вредителях, шпионах и врагах народа. Коллективизация – как выдающийся успех. Классовая борьба только обостряется. «Вышибем кулаков из колхозов!». Индустриализация – наш успех (ни слова о массовых поставках оборудования и технологий из США). Индустриализация – марш энтузиастов (о лагерной экономике – ни слова). Денежная реформа – одолеем спекулянтов. Социализм – это сталинские снижения цен. Безродные космополиты – повсюду! «Подлые шпионы и убийцы – под маской профессоров-врачей». К нам проникает низкопоклонство и раболепие перед «иностранным»! Вся наша жизнь – расцвет под мудрым руководством. «Партия – наш рулевой», «в бурях крепка, как скала». Всё у нас – бесплатно. Всё у нас – лучшее в мире. Лучше нас никто не живет.

Когда вспоминаешь все это, хочется еще раз громко сказать: «Какое же мифологичное сознание, чем только не напичканное с детства, с молоком матери, втертое в мозги так, что потом никак не избавишься! Мало чем, в общем-то, отличное от сознания древних греков или римлян, или средневековых людей, или даже просто современного человека, в мозгу которого тоже россыпи мифов и предубеждений». А список мифов все продолжается и кажется бесконечным. Миф о быстрой, победоносной, с малыми потерями войне на территории врага. Миф о неизбежной победе коммунизма. «Самое прекрасное – советский человек»^[71]. Новая историческая общность – советский народ (где он?).

А вот и культ. «Строитель (неутомимый), продолжатель (гениальный), учитель (мудрый) и вождь. Теоретик (гениальный). Организатор (великий). Вдохновитель. Гений (полководческий). Любимый. Ты вложил мудрость (свою), энергию (неукротимую), волю (железную). Возглавил. Воодушевил. Поднял всех. Принес победу. Все грядущие поколения будут славить имя (твое). Спаситель цивилизации. Зажег в сердцах. Великий корифей науки. Твои труды освещают путь. Зодчий (великий). Имя – самое дорогое для народа. Имя – символ победы (грядущей). Наш друг (лучший). Наш родной»^[72].

Что ж, закончим мечтой, нас на ней выкармливали: «К станку ли ты склоняешься, в скалу ли прорубаешься, мечта прекрасная, еще неясная, уже зовет тебя вперед… И звезды наши алые сверкают, небывалые, над всеми странами, над океанами осуществленною мечтой». Такими велено нам быть в «Марше энтузиастов».

Но ведь была еще и реальность. Другая, инобытие, как сказал бы Лосев, закончившаяся разрушением и звезд, и станков, и страны. А как быть сегодня? У думающего человека та же проблема, что и 50—100 лет тому назад: как сохранить ясное, рациональное мышление, не утопающее в мифах? Как сохранить чувство реальности, когда на тебя накатывают всё новые волны мифов, когда в них «закатывают» твои мозги?

Золотой народ

Стыдно признаться, но косить я учился только в двадцать пять лет, когда юная жена вывезла мое московское интеллигентное тело почти что в Дикое Поле, к слиянию древнейших Оки и Прони, где тихо мерцают развалины Старой Рязани.

Как бы ни был я мечтателен в тот момент, у нашей бабушки – настоящей, хлопотливой кормилицы бабушки – были в опеке не стада, но все-таки живые и бодрые существа, и среди них козы и овцы, а когда-то корова. Значит, деятельность была почти промышленной и обнимала не остатки трав, а заготовки сена впрок. Конечно, не корова, но все-таки нужно было встать спозаранку, принять к сердцу косу, точно не девичью, и, поблескивая стальным лезвием, побрести, размышляя о росе и дождях, на личный наш лужок.

– Ты что это тут… Тра-та-та? – пробасил у меня за спиной сиплый, утренний голосок.

Я оглянулся и увидел двух деревенских месье, с надлежащими атрибутами: прокуренными рубашками, бурыми куртками и щетиной, не уступающей в силе клеверу.

По моему убеждению, я косил, хотя и проклинал все, что растет, и сообщил им об этом, пожелав доброго утра и, хотя и не вслух, солнца и урожая.

– Тра-та-та… – был ответ, – да разве так… тах-тах-тах!

– Дай-ка я тебе покажу, – тихо сказал другой.

Они скосили почти весь участок, не забывая вручать мне косу и вырывая ее у меня из рук, потому что у них не было сил смотреть на мой извращенный способ употребления лезвий и инструмента. Они дошли почти до ограды, ранним июльским утром, в год бурной травы и высокого солнца.

Зачем мне их забывать? Они дали мне образование. Косить, рубить, точить, сеять – что может быть важнее в самый просвещенный век?

Сделали и пошли. Помогли и испарились. Золотой народ, искалеченный всем, что сделал сам и что сделали с ним. Настоящий народ, за который нужно стоять, – за народ без собственности, теряющий в каждом поколении свое имущество, – стоять даже тогда, когда он пытается сам себя высечь или покончить с собой в последние сто лет.