Гюстав Лебон - Психология масс. С предисловием Николая Старикова
Не следует думать, что эти предрассудки прошлых веков окончательно изгнаны рассудком. В своей вечной борьбе против разума чувство никогда не бывало побежденным. Толпа не хочет более слышать слов «божество» и «религия», во имя которых она так долго порабощалась, но никогда еще она не обладала таким множеством фетишей, как в последние сто лет, и никогда не воздвигала столько алтарей и памятников своим старым божествам. Изучавшие народное движение последних лет, известное под именем буланжизма, должны были убедиться, с какой легкостью возрождаются религиозные инстинкты толпы. Не было ни одной деревенской гостиницы, в которой не имелось бы изображения героя. Ему приписывалась сила уничтожить все бедствия и восстановить справедливость; тысячи людей готовы были отдать за него свою жизнь. Какое бы место он мог занять в истории, если бы его характер оказался на высоте этой легенды!
Незачем повторять здесь, что толпа нуждается в религии, так как все верования, политические, божественные и социальные, усваиваются ею лишь в том случае, если они облечены в религиозную форму, не допускающую оспариваний. Если бы было возможно заставить толпу усвоить атеизм, то он выразился бы в такой же пылкой нетерпимости, как и всякое религиозное чувство, и в своих внешних формах скоро превратился бы в настоящий культ. Эволюция маленькой секты позитивистов любопытным образом подтверждает это положение. С нею случилось то же, что с тем нигилистом, историю которого нам рассказывает глубокий писатель Достоевский. Озаренный в один прекрасный день светом разума, этот нигилист разбил изображения божества и святых, украшавшие алтарь его часовни, потушил восковые свечи и, не теряя ни минуты, заменил уничтоженные изображения творениями философов-атеистов, таких как Бюхнер и Молешотт, и снова благоговейно зажег свечи. Предмет его религиозных верований изменился, но можно ли сказать в самом деле, что изменилось также и его религиозное чувство?
Некоторые исторические события, и притом наиболее важные, только тогда становятся понятными, — еще раз повторяю это, — когда мы вполне уясним себе ту религиозную форму, в которую всегда в конце концов облекаются все убеждения толпы. Существуют социальные явления, которые надо изучать скорее с точки зрения психолога, нежели натуралиста. Наш великий историк Тэн изучал революцию только как натуралист, вот почему генезис событий часто ускользал от него. Он прекрасно наблюдал факты, но, не зная психологии толпы, не всегда добирался до их источников. Факты испугали его своим кровожадным, анархистским и свирепым характером; он видел в героях этой великой эпопеи только стаю диких эпилептиков, повинующихся без всяких преград своим инстинктам; однако все насилия революции, убийства, потребность в пропаганде, объявление войны всем королям, легко объясняются, если смотреть на них просто как на возникновение нового религиозного верования в душе толпы. Реформа, Варфоломеевская ночь, религиозные войны, инквизиция, террор — все это явления тождественные, совершенные толпой, воодушевленной религиозными чувствами, которые необходимым образом требуют истребления огнем и мечом всего того, что противится упрочению нового верования. Методы инквизиции — это методы всех искренно убежденных людей, и эти люди не были бы таковыми, если бы употребляли другие методы.
Перевороты, аналогичные тем, которые я только что приводил, не были бы возможны, если бы душа толпы не вызывала их. Ни один из самых абсолютных деспотов не мог бы их вызвать. Когда историки рассказывают нам, что Варфоломеевская ночь была делом короля, то они лишь указывают этим, что психология толпы им так же незнакома, как и психология королей. Подобного рода манифестации порождаются только душою толпы; самый абсолютный из монархов, самый деспотичный может только или ускорить их появление, или же замедлить их. Не короли создали Варфоломеевскую ночь, религиозные войны, и не Робеспьер, Дантон или Сен-Жюст создали террор. Во всех этих событиях действовала душа толпы, а не могущество королей.
Отдел второй. Мнения и верования толпы
Глава I. Отдаленные факторы мнений и верований толпы
Изучив духовное устройство толпы, ее способы мыслить, чувствовать и рассуждать, мы переходим теперь к исследованию того, как возникают и устанавливаются ее мнения и верования.
Факторы, определяющие характер мнений и верований толпы, бывают двоякого рода: факторы непосредственные и факторы отдаленные.
Отдаленные факторы — это те, которые делают толпу доступной к восприятию известных убеждений и совершенно неспособной проникнуться некоторыми другими взглядами. Эти факторы подготавливают почву, на которой впоследствии внезапно развиваются какие-нибудь новые идеи, поражающие своей силой и результатами. Впрочем, внезапность появления этих идей только кажущаяся. Действительно, некоторые идеи зачастую возникают в толпе и приводятся в исполнение с быстротой молнии, но это так лишь с первого взгляда, так как на самом деле этот взрыв всегда является результатом долгой предшествующей работы.
Непосредственные факторы, влияющие на толпу, действуют уже на подготовленную отдаленными факторами почву и без этого не вызвали бы никаких результатов; они порождают в толпе активную уверенность, т. е. облекают в известную форму идею и развивают ее со всеми ее последствиями. Благодаря этим непосредственным факторам в толпе возникают решения, увлекающие ее; благодаря им разражается бунт, устраивается стачка, или же громадное большинство вдруг возносит какого-нибудь человека к власти или низвергает какое-нибудь правительство.
Во всех великих событиях истории мы можем наблюдать последовательное действие этих двойных факторов. Возьмем один из самых разительных примеров — Французскую революцию. Отдаленными факторами этого события были творения философов, вымогательства аристократии, успехи научной мысли. Подготовленная таким образом душа толпы легко уже была увлечена непосредственными факторами, как то: речами ораторов и сопротивлением двора по поводу самых незначительных реформ.
К числу отдаленных факторов принадлежат такие общие факторы, которые встречаются в глубине всех верований и мнений толпы, — это раса, традиции, время, учреждения и воспитание. Постараемся теперь изучить роль всех этих разнообразных факторов.
1. РасаЭтот фактор, раса, должен стоять в первом ряду, так как своим значением он превосходит все другие. Ранее мы указали на его влияние и потому не будем больше возвращаться к этому вопросу. В предшествующем труде мы говорили о том, что такое историческая раса и какую она получает силу, благодаря закону наследственности, после того, как сформировались окончательно ее черты; тогда ее верования, учреждения и искусства, одним словом, все элементы ее цивилизации являются уже не чем иным, как только внешним выражением ее души. Влияние расы таково, что ни один из этих элементов не может перейти от одного народа к другому, не претерпев самых глубоких изменений. Среда, обстоятельства и события служат лишь выражением социальных внушений минуты. Все это может иметь значительное влияние, но оно всегда бывает кратковременным, если только идет вразрез с внушенными идеями расы, т. е. целого ряда предков.
Нам еще представится случай не раз вернуться к этому влиянию расы и указать, как оно велико и как оно преобладает даже в специальных чертах души толпы. Этим объясняется, например, тот факт, что толпа разных стран имеет большие различия в своих верованиях и поступках и что на нее нельзя влиять одинаковым образом.
2. ТрадицииВ традициях выражаются идеи, потребности и чувства прошлого расы; в них заключается синтез расы, всей своей тяжестью давящий на нас.
Так как эта высказанная мною мысль еще нова, — историю же трудно понять без нее, — я посвятил ей в своем предшествующем труде («Психология народов») четыре главы. Читатель увидит из этих глав, что, несмотря на обманчивую внешность, ни язык, ни религия, ни искусства, одним словом, ни один из элементов цивилизации не переходит в неприкосновенном виде от одного народа к другому.
Биологические науки претерпели большие изменения с тех пор, как эмбриология показала, какое громадное влияние имеет прошлое на эволюцию живых существ. Такое же изменение произойдет и в исторической науке, когда идея о влиянии прошлого получит большее распространение. До сих пор еще она недостаточно распространилась, и многие государственные люди проникнуты еще идеями теоретиков прошлого века, думавших, что общество может порвать со своим прошлым и может быть переделано во всех направлениях, если будет руководствоваться светом разума.
Народ — это организм, созданный прошлым, и, как всякий организм, он может быть изменен не иначе, как посредством долгих наследственных накоплений.
