Зигмунд Фрейд - Знаменитые случаи из практики
Наши гипотезы относительно dispositional фиксаций при паранойе и парафрении позволяют с лёгкостью заметить, что болезнь может начаться с параноидных симптомов, но далее может развиться в раннее слабоумие, и что параноидные шизофренические феномены могут смешиваться в любых пропорциях. И мы можем понять, как может развиться такая клиническая картина как у Шребера, и что она заслуживает названия параноидное слабоумие, так как в своей продукции страстных фантазий и галлюцинаций она проявляет парафренические черты, хотя по своему источнику, своему использованию механизма проекции и своему исходу она демонстрирует параноидный характер. Так как возможна ситуация, при которой сразу несколько фиксаций отстают в процессе развития, и каждая из них по очереди способна вызвать взрыв устранённого либидо - начиная, возможно, с более поздних фиксаций, и постепенно переходя с развитием болезни к более ранним, расположенным ближе к отправной точке (Случай такого рода, переход истерии в невроз навязчивости, играет важную роль в статье «Предрасположенность к неврозу навязчивости») . Было бы очень интересно знать, какие обстоятельства обусловили относительно благополучный исход данной болезни; так как вряд ли можно приписать всю ответственность за исход чему-то столь обычному, как “перевода на более высокую должность”, произошедшему после отъезда пациента из клиники доктора Флехьсига. Но наше недостаточное знакомство с деталями истории болезни не дают возможности ответить на этот интересный вопрос. Тем не менее, можно подозревать, что то, что позволило Шреберу примириться со своей гомосексуальной фантазией, и таким образом дало его болезни завершиться чем-то похожим на выздоровление, это тот факт, что его комплекс отца был в основном позитивно окрашен и что в реальной жизни в последние годы их отношения с идеальным отцом не были ни чем омрачены.
Так как я не боюсь ни чужой, ни собственной критики, у меня нет мотивов избегать упоминаний о сходстве, которое, возможно, повредит моей теории либидо в глазах многих моих читателей. Шреберовы “лучи Бога”, которые сделаны из конденсации солнечных лучей, из нервных волокон и из спермиев, являются ничем иным, как конкретным представлением и проекцией вовне либидных катексисов; и таким образом, они придают его бреду удивительную согласованность с нашей теорией. Его убеждение, что мир должен пережить свой крах , потому что его эго притягивало к себе все лучи, его повышенная тревожность в более поздний период, во время процесса реконструкции, по поводу того, как бы Бог не перерезал их с ним лучевую связь, -- эти и многие другие детали фантастического построения Шребера звучат почти как эндопсихические перцепции процессов, существование которых я на этих страницах принял за основу нашего истолкования паранойи. Тем не менее я могу призвать своих друзей и коллег в качестве свидетелей того, что я сперва построил свою теорию паранойи, а затем уже познакомился с Мемуарами Шребера. Будущему предстоит решить, не больше ли фантастики в моей теории, чем мне было бы приятно признать и не больше ли правды в фантазиях Шребера, чем другие это пока кажется остальным людям.
И под конец, я не могу завершить эту работу, которая вновь является лишь фрагментом некоего большего целого, без того, чтобы предвосхитить два основных тезиса, к установлению которых либидная теория неврозов и психозов постепенно приближается: а именно, что неврозы в основном из конфликта между эго и сексуальным инстинктом, и что формы, которые принимают неврозы, сохраняют след от пути, по которому развивалось либидо - и эго.
Постскриптум. (1912[1911])
Разбирая историю болезни президента сената Шребера , я намерено ограничился минимумом интерпретации; и я уверен, что любой читатель, знакомый с психоанализом, вынес из этого материала больше, чем то, что я в явном виде утверждал, и что он без труда сведёт одно с другим и придёт к выводам, на которые я лишь намекал. По счастливому стечению обстоятельств, тот же номер того периодического издания, в котором была опубликована моя статья, показал, что и внимание некоторых других авторов обращалось к автобиографии Шребера и подсказал, как много материала ещё предстоит собрать из символического содержания фантазий и заблуждений этого одарённого параноика (См. Юнг (1911) и Шпильрейн (1911)).
С тех пор, как я опубликовал свою работу о Шребере, случайно полученная информация дала мне возможность более адекватно оценить одно из его фантастических убеждений и понять, насколько сильно оно основано на мифологии. Я уже упомянул особое отношение пациента к солнцу, и пришёл к истолкованию солнца как сублимированного “символа отца”. Солнце имело обыкновение беседовать с ним по-человечьи и так открыло ему, что оно - живое существо. Шребер имел привычку оскорблять его и угрожать ему; более того, он заявляет, что когда он стоял лицом к нему и говорил вслух, лучи солнца бледнели перед ним. После своего “возврата” он хвастается тем, что может спокойно смотреть на него, так что оно лишь слегка его слепит, то есть то, что прежде ему не удавалось.
Именно с этой фантастической привилегией быть способным смотреть на солнце и не слепнуть, и связан мифологический интерес. Мы читаем у Райнаха, что естественные историки античности приписывали эту способность только орлу, который, будучи обитателем высших воздушных сфер, оказался в особенно близких отношениях с небом, солнцем и молнией (На самых высоких местах храмов находились картины орлов, которые служили в качестве «магического» громоотвода). Более того, из того же источника мы узнаём, что орёл подвергает своих птенцов следующему тесту, прежде, чем признать в них законное потомство. Если им не удаётся смотреть на солнце не мигая, их вышвыривают из гнезда.
Не может быть сомнений в значении этого животного мифа. Разумеется, это всего лишь приписывание животным того, что является освящённым обычаем среди людей. Процедура, проводимая орлом с его птенцами, является испытанием, тестом на происхождение, который описан у разнообразных народов античности, «ордаль» ((с лат.) суд Богов. Метод выявления виновного при отсутствии надёжных доказательств. Исход применения довольно сомнительного средства доказательства считался авторитетным мнением Бога). Таким образом кельты, жившие по берегам Рейна, погружали своих новорожденных в воды реки, чтобы удостовериться были ли они и вправду их детьми. Клан Псилли, обитавший в современном Триполи, хвастался своим происхождением от змей и приводили своих детей в контакт с ними; тех, кто были законнорожденными детьми клана, змеи или не кусали, или кусали, но те быстро оправлялись от укусов. Допущение, лежащее в основе этих испытаний уводит нас вглубь тотемического мироощущения первобытных людей. Тотем - зверь, или природная сила, воспринимаемая анимистически, к которым племя возводит свою родословную - щадит членов племени как собственных детей, так же как он сам почитается и не истребляется ими как их предок. Так мы подошли к обсуждению предмета, который, как мне кажется, может позволить создать психоаналитическое объяснение происхождения религии (Вскоре Фрейд действительно осуществляет такой психоаналитический подход в работе «Тотем и табу» (1912-13)).
Таким образом, орёл, заставляющий своих птенцов смотреть на солнце и требующий от них, чтобы оно их не слепило, ведёт себя так, словно он является потомком солнца и подвергает своих детей проверке на принадлежность роду. Когда Шребер хвастается, что может смотреть на солнце, так что оно его не ранит и не слепит, он переоткрывает мифологический способ выражения своей родственной связи с солнцем и вновь подтверждает нашу догадку, что солнце является символом отца. Следует помнить, что во время болезни свободно выражал гордость своей семьёй, («Шреберы относятся к наивысшему небесному дворянству») (24 )) и что он находил в своей бездетности человеческий мотив для заболевания страстной фантазией о превращении в женщину.. Так связь между его фантастической привилегией (права смотреть на солнце, не испытывая при этом ослепления его лучами) и основой его болезни становится очевидной.
Этот короткий постскриптум к моему анализу пациента-параноика может послужить доказательством того, что Юнг имел все основания для своего заявления, что мифопоэтические способности человечества ещё не исчезли, но что до сегодняшнего дня благодаря ним происходит возникновение в неврозах тех же психических продуктов, что и в давно прошедшие века. Я хочу вернуться к предположению, сделанному мною самим некоторое время назад («Навязчивые действия и религиозные предписания» (1907)) , и добавить. Что то же самое верно в отношении сил, которые создают религии. И я придерживаюсь мнения, что скоро придёт время, когда мы сможем распространить этот давно пропагандировавшийся психоаналитиками тезис и завершить. То, что до сих пор имело лишь индивидуальное и онтогенетическое приложение прибавлением его антропологического компонента, который следует рассматривать филогенетически. “Во снах и в неврозах”, так утверждал наш тезис, “мы вновь встречаемся с ребёнком и с особенностями, характерными для его способа мышления и его эмоциональной жизни.” “И мы также встречаемся с дикарём,” можем мы теперь прибавить, “с первобытным человеком, каким он предстаёт перед нами в свете исследований по археологии и этнологии”.
