Татьяна Девятова - 5 наболевших вопросов. Психология большого города
Разные одиночества
– Как переживают одиночество люди разного возраста? Кажется, существует даже такой научный термин «одиночество стариков». А молодые люди – психологи выделяют такой особый возрастной кризис, – чувствуя себя безвыходно одинокими, могут даже покончить жизнь самоубийством…
– Да, они разные – эти одиночества, это правда. Механизмы формирования этого чувства разные. Старики потеряли свою «пирамиду» окончательно и бесповоротно. У нас, людей среднего возраста, остается хотя бы какая-то иллюзия, надежда на то, что мы еще успеем найти, во что нам встроиться, в какую-нибудь другую «пирамиду», получше. А постперестроечное поколение – оно и вовсе не в курсе, что такое социальная «пирамида», поэтому, с одной стороны, они не так переживают по этому поводу (ностальгировать не о чем), но, с другой стороны, они себя «уместными» не чувствуют, как перекати-поле какое-то.
Вдобавок к этому люди пожилого возраста, как правило, уже успели пережить реальную, физическую утрату нескольких близких людей, своих сверстников, и эта утрата невосполнима. Они похоронили и своих родителей, и нас не воспринимают как «живых». Мы же с ними мало общаемся. Они нас «грузят» нашим общим прошлым, а мы от этого прошлого пытаемся откреститься, поскольку, если начать в него нырять, в новой жизни ничего не поймаешь. В общем, это такой системный поколенческий кризис. Мы же, со своей стороны, с молодыми людьми не чувствуем близости. Они для нас какие-то все непутевые, поверхностные.
Молодые люди, которые не помнят никакой «пирамиды», испытывают неосознанную, не пережитую прежде и, соответственно, не оформленную в переживании тягу к какой-то социальной общности. Поскольку же действительного эмоционального объединения на базе той или иной социальной «платформы» не происходит, они тяготятся не меньше уже зрелых людей и стариков, но просто не способны этого понять и осмыслить. У них сердце не замирает, когда они слышат словосочетания «пионерский лагерь», «собрание актива», «утреннее построение для подъема флага». Не могут они понять, как это вообще может кого-то воодушевлять. А воодушевляться хочется, вот и тоска-печаль накатывает.
Если же ты не можешь реализовать свою социальную потребность в коллективе, то надсадно ищешь близкого человека – мол, если нельзя со всеми, то, может быть, с кем-то одним получится? Такова логика рассуждений. А где его найдешь-то, если вас опять же ничего не объединяет, нет общей платформы – целей, ценностей, смыслов, ориентиров… Надолго таких отношений, как правило, не хватает. Все держится на одной только межличностной симпатии, которая, к сожалению, если нет никаких дополнительных факторов, скрепляющих пару, имеет срок годности.
– Именно в такой последовательности – сначала человек ищет себя в социуме, а лишь затем обращается к отношениям «с глазу на глаз»? То есть что важнее?
– А вы на маленьких детей посмотрите – они сразу друга-не-разлей-вода ищут, родственную душу? Или сначала пытаются в группе функционировать, затвердиться в ней, место свое в ее иерархии определить? Второе, конечно. И лишь затем, когда не получается в группе получить искомое, когда взаимные конфликты и трения в ней возникают, дети делятся на парочки. Ну или страдают поодиночке, мечтая о «настоящем друге»: «Мама, купи собаку!» В целом для нас группа, социум, конечно, важнее. Хотя, возможно, взрослый человек с этим и не согласится. Но это так. Просто хроническое разочарование в отношении социума, разочарование в возможности быть счастливым в большой группе уже вызвали у взрослого человека стойкую неприязнь к «массовости». Вообще, когда мы ищем одного из тысячи тысяч, как говорит где-то Ницше, – это, с одной стороны, свидетельство разочарования в «обществе», с другой – симптом внутреннего роста.
Так что изначально, как это ни парадоксально, важнее социум. Но потом, когда мы понимаем наконец, что со всем социумом нам никогда не договориться, что он никогда не примет нас целиком – то есть такими, какие мы есть, мы начинаем искать человека. Диоген это хорошо иллюстрирует. Однажды он говорил на площади о чем-то весьма серьезном и важном, но никто не обращал на него ни малейшего внимания, потом мудрец защебетал по-птичьи, и вокруг собралось множество людей. Диоген прекратил свое пение, посмотрел на собравшихся и сказал: «К серьезным вещам вы относитесь пренебрежительно, а слушать всякую чепуху готовы всегда!» Ну и ходил потом по городу среди бела дня с зажженным фонарем, выкрикивая свою знаменитую фразу: «Ищу человека!» По-моему, весьма симптоматично.
– Мне кажется, успех в группе и искреннее общение тет-а-тет – это вещи невзаимозаменяемые.
– Конечно, незаменяемые. Но я рассказываю о динамике внутренних чувств человека, о том, как трансформируется его социальная потребность. Если бы вы жили в обществе, которое бы абсолютно разделяло ваши взгляды, а количество людей, которые вас поддерживают, было бы значительным, то вы бы не испытывали такого острого чувства одиночества, как это может быть в обществе, которое вас не принимает или игнорирует. Разве это не очевидно? И соответственно, не было бы этой, такой уж надрывной тяги найти «отдушину» в образе «родной души».
В прежние времена рабочий коллектив был, при удачном стечении обстоятельств, еще одной семьей советского гражданина. Почему? Потому что в этом коллективе все разделяли общие ценности, ну или большую их часть. И базовая потребность человека в социальной группе была хотя бы отчасти удовлетворена. А сейчас подобные ситуации возникают крайне редко, потому что, когда каждый придерживается своих ценностей, группа не организуется. Социальная потребность, как следствие, оказывается неудовлетворенной, и начинается та самая тоска одиночества.
Конечно, бывают исключения, и раньше они были, и сейчас случаются. Например, коллектив, который работает над моей телевизионной программой, настоящая команда – один за всех и все за одного. Мы отдаем себе отчет в том, что эта работа не объединяет нас навеки, но, поскольку каждый из нас считает работу над программой о человеке важным и настоящим делом, у нас есть общая ценность. Мы болеем не только за результат, но и за значение этого результата. Можно сказать, что у нас на двадцать человек есть одна общая ценность, которая, хотя бы и отчасти, придает значение и смысл жизни каждому из нас. Разумеется, мы относимся к своей работе без надрывного пафоса, но мы так чувствуем, и именно это – соответствующее чувство – превращает идею в идеологию.
Проблема для нас заключается в том, что у каждого есть (у кого осознанная, у кого – нет) потребность в том, чтобы фактически, а не номинально относиться к какой-то действительной общности людей. Ощущать себя членом какой-нибудь необыкновенной общности, чтобы всем вместе слезы ронять, когда мишка взлетает со стадиона. Но сейчас таких общностей нет. И сначала мы пытаемся удовлетворить свою потребность найти себя в социальной группе, а когда это не получается, мы начинаем искать хоть какой-нибудь общности. Когда вас не приняли в классе, вы ищете еще одного такого же непринятого, с кем вы объединитесь по важному общему признаку, а затем найдете и еще какие-то важные для вас двоих ценности. У вас будет на двоих что-то общее, и вам станет лучше.
Но когда человек выходит на третий уровень развития личности, то содержательные отличия между людьми отступают на второй план, а на первый план выходит сущностное сходство. В конце-то концов, какими бы разными мы ни были, мы в каком-то сущностном смысле очень похожи. И душа – вот эта наша сущность – она есть у каждого. И она вполне может зазвучать эдаким «камертоном», прислушиваясь к «звуковым волнам», исходящим от других. Сначала, правда, человеку не совсем понятно, что ему с этим «камертоном» делать и о чем «поют» соседние. Поэтому возникает какой-то страх, неуверенность, напряжение. Неловко стоять голым перед теми, кто укутался в шубы. Но постепенно человек, ощутивший себя самого, начинает понимать, что в этой эмоциональной, сущностной близости нуждаются все люди. Приходит понимание, что на самом деле это нормальная форма существования по-настоящему зрелых людей. Понимание, что для истинной общности, для истинной близости друг с другом нам даже не нужны некие формализованные «общие ценности». Чтобы чувствовать себя вместе счастливыми, нам достаточно просто… побыть вместе. Зачем, в таком случае, нам какие-то общие ценности, идеология, интересы? И какие они могут быть, если мы объединились не по какому-то общему признаку, а по причине синхронистичности друг другу?..
Долой романтику!
– После всего сказанного я совсем по-другому взглянула на стихи, которые привела в самом начале главы. Они потеряли для меня свою «звонкость»…
