Эрнест Цветков - Досье на человека
Я человек категорически непьющий был и никаким опытом в этом деле не обладал. Но напиться-то надо. Через дорогу от нашего дома – пивная. Ну что ж, вперед.
Пить было противно, ужасно противно и тошно, но я ж таки заставил процедить себя две кружки горького вонючего пива. Заказываю третью… и чувствую, что мне легко и весело. Голова приятно кружится, и все люди – братья. Впору только слюни пустить. И меня вроде уважать стали, стороной обходят. Уж тут-то я и вырос в своих глазах непомерно. А чем не герой? Вот пишут, что Наполеон тоже пузатеньким был и коротышкой. Да я, пожалуй, вершить судьбы могу, оратовать, проповедовать, за собой вести. С победным видом оглядываю пивной зал, как свои владения. Но только чувствую – что-то не то. Хихикает кто-то сзади. Оборачиваюсь – стоит компания дружков и один из них, долговязый и патлатый, с длиннющими бакенбардами, тыкает кружкой в моем направлении и говорит им: «Смотрите, как пузанчика разобрало. Ишь, твою мать, индюшоночек какой. Хохолка не достает» А те ржут. У, мужичье. Но я тоже терпеть не могу, просто не имею права, раньше бы протерпел, а теперь нет.
Теперь я на принцип пойду. А принцип превыше всего. Он превыше совести даже. И тем больше превыше моей трусости.
Я медленно подошел к нему.
– Простите, что вы сказали? – но только благородный тон, который я старался вложить изо всех сил иронию, спокойствие, презрение и леденящий холод, сорвался у меня на визг.
– Да пошел ты, – спокойно и тихо сказал детина.
Далее все произошло молниеносно. Я рванул рукой и выплеснул ему в лицо пиво. Какое-то мгновение длилась немая сцена. Я, маленький, пузатенький, на коротеньких ножках держусь неуверенно, коленки дрожат, ладони вспотели, липкая ручка стала скользкой, я из накренившейся кружки янтарной струйкой стекает веселящая жидкость. Напротив – здоровенный детина со вздутыми мускулами. На кончике носа его повисла и осталась висеть дрожащая пивная капелька.
В следующий момент я почувствовал, как кто-то легко приподнял меня за воротник, так, что сдавило горло, я болтал ножками, но пола не ощущал, дыхание перехватило, глаза полезли из орбит, потом больной пинок в зад и – улица. Сырой снег. Лязганье трамваев. Сволочь, гадина. Унизить! Так унизить! Тебе это не пройдет даром. Я встал, быстро отряхнулся и собрался было опять в пивзал, чтобы отомстить ему, жестоко отомстить, так отомстить, чтоб помнил всю жизнь, но чьи-то участливые руки удержали меня, и произнес хриплый добродушный голос: «Не надо, дядя. Ведь прибьет он тебя. Сохатый это. Просто удивляюсь, как он тебя щас не прибил. Считай, дядя, что в рубашке родился. Иди отсюда подобру-поздорову».
Вы слышали? Я с самим Сохатым сцепился, перед кем дрожат местные бандиты и хулиганы. Я в рубашке родился. Пусть пинок под зад, пусть смешки. Ну и что? Молодец, Сохатый, уважаю таких, как ты. Гордость распирала меня. Теперь мне все нипочем, если я с самим Сохатым сцепился и жив и здоров. Глядишь, еще популярен v народа буду. Может быть, конкуренцию Сохатому составлю. Ну а теперь куда? Как куда? Теперь к женщинам. У меня должно быть много женщин! Но нет ни одной. Хотя нет, одна есть, Сонечка. Ну что ж, начнем с нее.
И семенящими шажками я направился к цели.
Уверенный звонок.
Сиплый голос:
– Кто там?
– Сонечка, открой, – заигрывающим голосом пропел я, – это я.
Дверь медленно открывается.
– Ох ты, господи, да откуда же вы, Дзопик?
– Что, Сонечка, удивлена?
– Да уж… проходите, что ж вы в дверях-то стоите?
Я хотел было распоясаться, но увидел на кухне косматого небритого мужика. Мне почему-то больше всего запомнились его полосатые носки. На столе – початая бутылка водки, два мутных стакана, миска с солеными огурцами вперемешку с квашеной капустой.
Мне стало неприятно. Я начал злиться на Сонечку, потом на этого мужика, потом на себя, потом на всех вместе. Я опять начал нервничать.
Мужик встал, на хмурой физиономии изобразил подобие ухмылки и пробасил:
– Гугин.
– Дзопик.
– Не понял?
– Мое имя Коля, но зовут меня Дзопик.
– А-а… ну проходи, Колян, садись. Сонь, давай еще стакан. Доставай вторую беленькую, – подмигивает мне, – ты, Колян, правильно держишь курс, она баба крепкая. Такая напоит и успокоит.
– А вы… а ты ей кем, простите, будете?
– А я бывший муж ее. Хороша баба, да не сошлись мы с ней в некоторых вопросах… Ну скоро ты, Сонька?
– Иду, иду, – суетливо отозвалась Сонечка.
Сонечка семенит со стаканом, бутылкой. Ах, чертовка Сонечка!
При виде водки меня затошнило, но Гугин настаивал.
– Ты, Колян, зажми дыхалку и разом хлопни, и все ништяк будет. Вот увидишь. А потом огурчиком зажуй. Огурчики знатные, хрустящие.
– Выпейте, Дзопик, – умильно проверещала Сонечка, захлопав длинными крашеными ресницами.
– Я… я… конечно же… разумеется, я выпью. Я водку люблю в общем-то.
– Ну вот и отлично, – обрадовался Гугин, – славный ты паря, Колян. Ну, пьем.
Я опрокинул стакан, и содержимое огненным комком ворвалось в мое горло. Было ощущение, словно захлебываюсь. Слезы полила, полило из ноздрей. Мне казалось, что водка тоже сочится из глаз, из носа и вот-вот хлынет из ушей. Дыхание сперло.
– Водички, водички возьми запей, – заволновался Гугин.
От воды стало легче, и я уже ощущал только приятное тепло разливающееся по телу, да пробуждающийся голод. В голове приятный гул. Робость и злость прошли.
– А ну-ка, Сонюшь, приготовь чего-нибудь горяченького, – забрасывая ногу на ногу, по-барски распорядился я.
Сонечка недоуменно посмотрела на меня, потом вопросительно на Гугина, но тот кивнул и радостно заорал:
– Вот это правда, Колян! Что правда, то правда. Пожрать надо. Иди, Сонька, готовь, а мы с Коляном побалагурим. Давай, Колян еще хлопнем. За знакомство.
– Давай.
Разливает. Водка булькает, пенится.
– Холодненькая.
– Да уж.
– Ну, твое здоровье.
– Со свиданьицем.
– К-ха, а, здорово.
У меня получилось не так здорово, но вторая уже лучше пошла. В пьяной голове закружились веселые мысли: вот если б кто сослуживцев увидел, как я водяру… А Леночка, секретарша Ленка с длиннющими стройными ногами, любовница шефа, посморела бы она сейчас на меня. Влюбилась бы, ей богу. Умеет, чертовка, ножки показывать. И видно прелести, и не скажешь, что нарочно. Мне живо представилась Леночка и разные соблазнительные картинки, с нею связанные. Но мои грезы прервал Гугин.
– Закуси, Колян, а то разобрало тебя.
– Н-не хочу закусывать. Налей еще.
– Нет, поешь сначала.
– Не буду.
– Сонь, скажи ты ему.
– Дзопик, скушайте что-нибудь, а то плохо вам будет.
– Дзопик, Дзопик, – передразнил я. – Сами ешьте. Хочу еще водки. А ты, Сонька, дура.
– Послушай, Колян, ты ж ведь сам просил, – начал Гугин, но его перебил, не дав ему договорить о пользе горячей пищи.
– Заткнись, козел.
– Да ты что?
– А ты чего? Да я сегодня самому Сохатому в морду пиво плеснул.
– И живой?
– Как видишь.
– Значит, сочиняешь, – весело поддразнил Гугин, – а откуда Сохатого знаешь? Небось разговорчик подслушал?
– Я сказал, заткнись.
Краешком глаза я увидел побелевшую Сонечку в засаленном фартуке, стоптанных шлепанцах, рукой она прикрывала свой большой рот и неподвижно смотрела на нас.
– Он что, всегда так хамит? – обратился к ней Гугин.
– Да нет, он тихий, интеллигентный. Непьющий он. Не знаю, что случилось. Ой-ой, котлеты пригорают.
– Послушай, Гугин, уйди, а? Мне нужно с твоей женой в спальню сходить, – мне стало весело, и я обратился к Сонечке. – Но теперь ты, плутовка, уже не получишь порошку. Гы-ы-ы-гы-гы. – Я ржал, гоготал, визжал, грозил пальцем смущенной и вконец растерявшейся Сонечке, корчил рожи Гугину. – Ну, слушай, Гугин, ну уйди, потом мы тебя позовем.
Гугин молчал. Его каменное лицо показалось мне гладко выбритым, глаза смотрели темно, не мигая. Потом он медленно встал, аккуратно и неторопливо надел пиджак в мелкую клеточку. Меня еще больше развеселили его косолапые лапищи, мелкая клеточка пиджака и полосатые носки.
– Ты куда, Гугин? – заныла Сонечка.
Гугин, не обращая на нее никакого внимания, направился в коридор, одел ботинки, пальто. Сонечка металась по кухне, картошка выкипала, котлеты горели, Гугин уходил, а я оставался. Все шло, как надо.
Виктория! Виктория! Я торжествовал. Я утвердил себя. Да здравствует новая жизнь! Теперь я не неврастеник, не хлюпик. Теперь я уважать себя начал.
Но ликование мое длилось недолго.
Одетый Гугин обратно зашел на кухню, схватил меня за шиворот своей цепкой ручищей (О! опять за шиворот!) и поволок в прихожую. Хмель с меня мигом слетел.
– Ты что, Гугин? – жалко пролепетал я.
– Я? Ничего. Просто я сейчас тебе кое-что покажу. Это интересно. Значит, водку, говоришь, любишь?
– Что ты, Гугин, прости, я пошутил.
– А… ну если пошутил, тогда прощаю. Я понимаю тебя, Колян, ведь раньше ты ни капли в рот спиртного не брал. А сейчас взял и перебрал. Вот и развезло с непривычки. Одурманило. С каждым может случиться.
