Анна Фенько - Люди и деньги
Анализируя чувство эйфории, которое возникает при быстрой езде в автомобиле, французский философ видит ее причину в «чудесном» перемещении без усилий, приостанавливающем существование и отменяющем ответственность. Именно это сочетание скорости и пассивности приводит человека в состояние блаженной созерцательности:
«Механическая эйфория скорости — это чудесное перемещение «само собой»… Эйфория от езды в автомобиле, питаемая чувством своей неподвластности миру, не имеет ничего общего с активным жизненным тонусом: здесь происходит пассивное удовлетворение в постоянно меняющихся декорациях».
Со скоростью, по мнению Бодрийяра, связана и «эротическая» значимость автомобиля: снимая социальные табу, а одновременно и непосредственную ответственность, автомобиль своей подвижностью устраняет целый ряд психологических сопротивлений. В автомобиле, в ситуации, где ни за что не требуется расплачиваться, человек обретает и тонус, и блеск, и обаяние, и дерзость:
«Таким образом, эротизм автомобиля связан не с активно-наступательным сексуальным поведением, а с пассивно-нарциссическим самообольщением каждого из партнеров».
Несмотря на подчеркнутую пассивно-созерцательную позицию автомобилиста, обладание автомобилем дает нечто большее — как бы свидетельство о гражданстве:
«Водительские права служат дворянской грамотой для новейшей моторизованной знати… А изъятие водительских прав — это ведь сегодня своего рода отлучение, социальная кастрация».
Бодрийяру вторит Маршалл Маклюен, отмечающий, что достижению возраста, позволяющего получить водительские права, американская молодежь придает гораздо больше значения, чем достижению возраста, дающего право голосовать. В отличие от Бодрийяра, использующего метафору дома, Маклюен сравнивает автомобиль с «предметом одежды, без которого мы в городской среде чувствуем себя неуверенными, раздетыми и несовершенными».
М. Маклюен рассуждает об изменениях не только в образе жизни, но и в окружающей среде, к которым привело массовое распространение автомобилей, начиная с 1950-х годов.
«Все большее смущение вызывает превращение автомобилей в реальное население наших городов, в результате которого произошла утрата человеческого масштаба в энергиях и расстояниях. Планировщики городов пребывают в раздумьях о том, какими способами и средствами выкупить наши города для пешеходов у крупных транспортных компаний.
Автомобиль разделил, как никогда раньше, работу и место жительства. Он взорвал каждый город на дюжину пригородов, а затем разнес многие из форм городской жизни вдоль автомагистралей, пока открытая дорога не стала, наконец, казаться непрерывным городом».
Автомобиль покончил с сельской местностью и в то же время разрушил город как игровую среду, где могла встречаться молодежь:
«Улицы и даже тротуары стали слишком интенсивной сценой для спонтанного взаимодействия подростков. Когда город наполнился мобильными чужаками, даже ближайшие соседи стали друг для друга посторонними».
Маклюен спорит с точкой зрения «венских аналитиков», уподобляющих автомобиль сексуальному объекту: «Автомобиль является сексуальным объектом не больше и не меньше, чем колесо или молоток». Не согласен он и с разговорами об автомобиле как статусном символе. Наоборот, он полагает, что на протяжении нескольких последних десятилетий автомобиль был великим уравнителем не только физического пространства, но и социальной дистанции.
В середине 1960-х Маклюена раздражали только что появившиеся автостоянки у магазинов — «эти чуждые островки, заставляющие пешехода чувствовать себя одиноким и лишившимся тела». Однако он был уверен, что засилье автомобилей продлится недолго: «В электрический век само колесо безнадежно устарело. Время автомобиля уходит…». Маклюен предрекал автомобилю триумф еще на десять лет. Интересно, что бы он сказал сейчас, увидев, как американские города ощерились многоэтажными автостоянками, а пригороды расплющились и окончательно слились друг с другом, плавно перетекая от одного приземистого торгового центра к другому?
В отечественном исследовании автомобиль назван наиболее знаковым предметом нормативного мужского потребления (Чернова, 2003). В медиа-образе успешного российского мужчины, который конструируют мужские журналы, автомобиль относится к «доспехам настоящего мужчины» — наряду с дорогой одеждой, мобильным телефоном, темными очками, часами Rolex и прочими статусными символами. Не случайно женщина-репортер из журнала «Медведь» (1999) формулирует установку, позволяющую ей тестировать мужчин:
«Мне, когда знакомлюсь (с мужчиной), интересны две вещи: чем занимается и какая машина. У нас в стране марка машины дает понять о человеке достаточно много».
Автомобиль всегда был символом социального и финансового успеха советского человека. Трудности, связанные с приобретением машины, только увеличивали ее символическую значимость, повышая статус владельца. Отсутствие выбора на советском автомобильном рынке делало главным атрибутом мужественности сам факт наличия машины.
В современных условиях акцент сместился с дихотомии наличие/отсутствие на марку автомобиля. Именно она несет информацию о статусе владельца. В материалах мужских изданий отдается бесспорное предпочтение известным зарубежным маркам («Mercedes», «BMW», «Ford», «Opel», «Peugeot», «Renault»). Владение автомобилем превращает «настоящего» мужчину в «хозяина пространства», делает его мобильным, реактивным, независимым от муниципальной транспортной системы, является подтверждением не только его материальной состоятельности, но и автономии.
Автомобиль действительно радикально поменял образ жизни, самосознание и социальную идентичность современного человека. Однако это еще слишком новое изобретение, чтобы люди сжились с ним так же, как на протяжении тысячелетий сживались с очагом, гончарным кругом, ткацким станком. Его символика в культуре пока не может считаться устоявшейся.
В еще большей степени это относится к персональному компьютеру и мобильному телефону, которые постепенно становятся продолжением руки, уха, глаза и мозга современного человека, настоящими расширениями нашего «Я». Эти технические новинки еще ждут своего осмысления и анализа как составная часть новой субъективности.
Коллекционеры: хозяева или рабы?
Страсть коллекционера очень похожа на лю6овь. Отношения с предметами у него складываются не на разумном, она чувственном уровне.
Польский нумизмат Марианн Гумовский, который лет сто назад написал книжку о психологии коллекционера, говорил:
«Даже если человек, с которым вы имеете дело, друг всей вашей жизни, если он профессор и если ему 60 лет, не оставляйте его наедине со своей коллекцией! Слишком велик соблазн».
Психоаналитики, которые в любом человеческом поведении видят сексуальную подоплеку, считают коллекционирование компенсаторным фактором в критические фазы сексуальной эволюции. Через стадию активного коллекционирования проходят практически все дети в возрасте от семи до двенадцати лет. Затем страсть к собирательству обычно пропадает, но нередко вновь появляется у мужчин после сорока. Иначе говоря, в те периоды, когда человек еще или уже не в силах реализовать свои сексуальные влечения, он заменяет их страстью к манипулированию предметами, к их накоплению и упорядочению.
Страсть коллекционера очень похожа на любовь. В собирательстве, как и в любви, есть нечто необъяснимое, что на посторонний взгляд кажется безумием. Любому коллекционеру знакомо чувство ревности, которое заставляет его утаивать красоту и наслаждаться ею в одиночестве. Отношения с предметом, с вещью у коллекционера складываются не на разумном, а на чувственном уровне — практически каждый коллекционер может признаться, что «чувствует» свою вещь, слышит, как она его «зовет». Он не может ни спать, ни пить, ни есть, а мысль о том, что предмет окажется в чужих руках, доставляет неописуемые муки. Желание обладать предметом заставляет идти на любые жертвы.
Доктор Ричард Форманек из Нью-Йоркского психоаналитического института отмечает, что страсть к коллекционированию часто возникает у людей, которые в детстве или юности пережили расставание с близкими или их предательство и с тех пор боятся положиться на кого-либо в межличностных отношениях (Formanek, 1991). Обладание вещью, которая не может бросить или предать, заменяет им общение с людьми, дает ощущение спокойствия, безопасности и уверенности. Вещь не стареет, не болеет, не портится, она не может восстать против своего хозяина, поругаться с ним или уйти к подруге. Она позволяет своему хозяину наслаждаться чувством абсолютного контроля.
Сам характер собираемых предметов часто отражает бессознательные фантазии человека. Коллекционирование произведений искусства компенсирует сомнения в собственной творческой полноценности. А для коллекционера автографов знаменитостей или предметов, принадлежащих известным людям (принцессе Диане, Жаклин Кеннеди, Мэрилин Монро), обладание ими означает символическую причастность к их славе и известности.
