Роберт Смит - История психологии
Карл Роджерс (Carl Rogers, 1902–1987) разрабатывал этот вид практической психологии в его наиболее влиятельном варианте. Роджерс создал то, что он назвал центрированной на клиенте терапией, идеи которой лежат в основе современного консультирования. Предпосылкой тому стала его собственная религиозность — он вырос в Висконсине, в протестантской среде, где придавали особое значение индивидуальной душе и непосредственной связи Я с Божественным. Во время обучения в Униатской теологической семинарии (часть Колумбийского университета) в Нью-Йорке — передовом учреждении этого типа — его взгляды стали более либеральными. В 1920-е гг. его интересы постепенно переместились от теологии к психологии, что было характерным для людей его поколения и биографии, и это объясняет, почему многие тогда восприняли психологию эмоционально, как образ жизни, а не только как науку. Из семинарии Роджерс перешел в Колумбийский педагогический колледж, а затем, в 1930-е гг., начал давать консультации по воспитанию детей — сначала в Нью- Йорке, а потом в Рочестере (штат Нью-Йорк). Это повлекло за собой длительный конфликт с медиками, поскольку Роджерс настаивал, что его работа с детьми является терапией, хотя медицинского образования у него не было. Когда он перешел в Чикагский университет, а позднее в университет Висконсина, он применил свой подход к взрослым — психически больным или страдающим от тяжелых переживаний. В Висконсине он даже получил должность профессора психиатрии, что было, мягко говоря, провокацией по отношению к врачам. Успех протеста Роджерса против монополии на терапию, объявленной профессиональными медиками, был очень важен: он открыл новое социальное пространство, в котором впоследствии процветала немедицинская терапия. Это допустило психологов к огромному рынку здравоохранения и создало возможности расширения для медицинской психологии, в результате чего она стала самой большой прикладной отраслью профессиональной психологии. Это также способствовало оформлению психологии как профессии, которая, в отличие от физических или социальных наук, привлекала многих женщин.
В книге «Консультирование и психотерапия» (Counseling and Psychotherapy, 1942) Роджерс описал недирективную позицию по отношению к «клиенту» (термин, который он предпочитал медицинскому «пациент»), а также принимающее отношение, благодаря которому клиент сможет осознать свое состояние. В отличие от психоаналитиков, он видел роль осознания не в том, что оно позволяет попасть в скрытое прошлое, а в том, что оно служит источником изменений. Хотя Роджерс специально не высказывался на философские или религиозные темы, для него характерно убеждение в том, что каждый человек от рождения наделен хорошими качествами и творческой силой. Роль терапевта или консультанта, по Роджерсу, состоит в том, чтобы обеспечить атмосферу принятия, близкого к христианскому отношению любви, которая даст возможность клиенту достичь осознания и найти в себе силы для изменения. Он называл этот процесс актуализацией. Его книгу «Взгляд на психотерапию. Становление человека» (On Becoming а Person: A Therapist’s View of Psychotherapy, 1961) помимо психологов, психоаналитиков и медиков читало множество самых разных людей. Больше всех остальных психологов, Роджерс отдавал приоритет практике перед теорией, разрабатывая свой подход в ходе самой терапии. Хотя сам он не стремился основать психологическую школу, это произошло благодаря его качествам лидера; он даже стал кем-то вроде гуру для тех, кто видел в психологии образ жизни, основной ценностью которого является чуткая и любящая открытость навстречу людям.
В научном изложении своих идей Роджерс использовал психологическое понятие внутреннего смысла — по его мнению, центральное для жизни человека, предполагая, что его можно исследовать, подобно поведенческим переменным. Он анализировал человеческую жизнь в терминах функциональных переменных и в этом отношении был похож на многих других американских психологов. Однако научную функциональную психологию он связывал с запросами обыкновенных людей, считавших, что делом психологии было понять именно «личный мир смыслов». Роджерс предложил план всеобъемлющей науки о «человеке, создающем смысл жизни» и потому стремящемся вести продуктивную жизнь [132, с. 115, 129]. Это не походило на тревожные метания европейского экзистенциализма или феноменологии, хотя они тоже связывали самопознание человека с его базовым ощущением собственного бытия. Но, в отличие от большинства европейских авторов, писавших о смысле жизни, Роджерс выражал свои мысли доступно и конкретно.
Виды терапии и психологических практик, восходящие к работам Роджерса или связанные с ними, бесчисленны. Он обладал влиянием в культуре, которая все более и более «приватизировала» представления о правильном или красивом путем переосмысления социальных ценностей как личных чувств. Роджерс и психотерапия в целом внушали надежду, что этот «приватизированный» мир все же может быть гуманным, человеческим. Они поддерживали веру в то, что есть способы, с помощью которых можно объединить в одно целое личные чувства и чувства других людей — целое, многозначительно названное межличностными отношениями, в отличие от социальных.
Одной из техник, выросших из работы Роджерса, были так называемые группы встреч (encounter groups) — распространение подхода, центрированного на клиенте, на группу людей. Группы встреч были направлены на создание условий, в которых человек мог бы осознать особенности своих отношений с другими и, руководствуясь этим, изменить их. Психолог в такой группе отказывался от роли «ведущего» и тем самым подталкивал участников к эмоциональному взаимодействию с другими участниками — творческому, но иногда и деструктивному.
Консультирование — непосредственная заслуга Роджерса — приобрело значение как способ решения каждодневных человеческих проблем. На Западе в 1970-е и 1980-е гг. консультирование стало профессией с большим количеством специализаций, проникло во все области жизни, а в деятельности многих церквей соединилось с пастырским попечением. Оно стало главной особенностью того, что я назвал психологическим обществом. Идеология и методы терапии и консультирования способствовали переосмыслению понятий личной ответственности, гендерной и половой идентичности, смене ориентиров — с общественных на индивидуальные, или субъективные, и вообще привлекли внимание к личностным качествам. В России начала 1990-х гг., после разрушения советской системы и ее замены циничной коммерческой эксплуатацией, психотерапия смогла предложить людям, искавшим, чем руководствоваться в жизни, готовый образ мышления.
Оптимистичный — возможно, типично американский — взгляд Роджерса на человека был одной стороной гуманистической психологии. Другая происходила из европейской философии, вдохновлявшейся не оптимистической верой в человеческую натуру, а ужасами массового истребления и репрессий. Хотя своими корнями эта философия уходила в феноменологию с ее непростым понятийным аппаратом, она использовала и более доступный язык для описания сознательного бытия человека в мире, лишенном сознания. Вместо того чтобы описывать природу человека как проявление иной сущностной, или базовой, реальности — будь то физическая природа, Бог, душа или собственное Я, авторы пытались описать качества самого этого бытия — «человеческую ситуацию». Реагируя на утрату веры в Бога и в нравственный прогресс, философы писали о тревоге, утрате, вине, бессмысленности и даже всепоглощающем страхе. Философию парижского мыслителя Жан-Поля Сартра (Jean-Paul Sartre, 1905–1980) называют экзистенциализмом, хотя он сам неохотно соглашался с этим названием. С конца 1930-х гг. Сартр проводил феноменологические исследования психической деятельности — например, воображения, занимался предельными философскими категориями (его главным трудом стала книга «Бытие и ничто» — L’etre et le neant, 1943), а также писал пьесы и художественную прозу, обнажавшие горькие человеческие истины.
Сердцевиной, сутью человеческой ситуации, вокруг которой вращается все остальное, Сартр считал безусловную свободу — неустранимую и первичную реальность выборов, в результате которых сознательное бытие становится тем, что оно есть. До рефлексии, считал он, не существует никакого Я действие создает Я как свободно выбранное существование. Поэтому не имеет смысла говорить, например, что человек эгоистичен по природе своей, поскольку нет никакой «природы», нет врожденного Я. не Я определяет действия, а, скорее, оно само — результат свободных действий. Как бескомпромиссно подчеркивал Сартр, все мы несем ответственность. В связи с этим он выдвинул широко дискутируемое понятие самообмана — понятие, которое читатели легко перевели на психологический язык, проинтерпретировав его в смысле, близком фрейдовскому представлению о бессознательных мотивах. Под самообманом Сартр подразумевал мириады способов, которыми люди маскируют свои выборы, прячут их от самих себя и таким образом отрекаются от ответственности за свою жизнь. Как типичный мужчина-француз, он приводил такой пример: женщина, которую обольщает мужчина, притворяется перед самой собой, будто мужчину привлекает не ее тело, а ее общество; тем самым она избегает открытого выбора относительно сексуальных отношений. Эта женщина обманывает себя, поскольку не принимает ответственности за то, что в действительности свободно выбирает. Доведенные до логического конца, эти размышления сводили любое причинное объяснение действия — и следовательно, психологию и социологию вообще, поскольку те занимались поиском причин, к акту самообмана. Свобода, казалось, дает действию предельную бессмысленность: состояние, изображенное Альбером Камю (Albert Camus, 1913–1960), бывшим ка- кое-то время другом Сартра, в романе «Посторонний» (L’etranger, 1942). В то же время именно свобода дает человеку достоинство. Во времена немецкой оккупации Франции, Холодной войны и передела мира идея о неотъемлемой свободе бытия внушала надежду.
