Петр Люкимсон - Фрейд: История болезни
Я не ожидаю произвести на Вас какое-либо впечатление. Необходимый базис для этого отсутствует в наших отношениях. Потребность в явной независимости, как мне кажется, в Вас сильнее, нежели Вы это осознаёте. Но, по крайней мере, я сделал все, что мог, в своей отцовской роли. Теперь Вы можете продолжать».
Суть письма ясна: нарастание интимности в отношениях между психоаналитиком и пациентом непременно приведет к тому, что интимные отношения между ними станут чем-то само собой разумеющимся, что превратит психоанализ в «лечение сексом». Это, возможно, прибавит ему скандальной популярности, но никак не будет отвечать достижению тех целей, которые видел в своем методе Фрейд.
Отношение Фрейда к новым идеям Ференци, разумеется, не было тайной для ближайших учеников. Вокруг Ференци начал образовываться вакуум, который он, разумеется, не мог не почувствовать. Тем не менее Ференци продолжал считаться одним из самых близких к Фрейду людей и наиболее реальным кандидатом на пост президента Международного психоаналитического общества — вместо Макса Эйтингона, у которого начались серьезные проблемы со здоровьем. Однако в августе 1932 года, незадолго до открытия очередного Международного конгресса, Ференци вдруг объявил, что из-за своих разногласий с Фрейдом считает нечестным баллотироваться на этот пост. Абрахам Брилл, вернувшийся из Будапешта, рассказал, что ему крайне не понравились ни настроение Ференци, ни его высказывания о том, что он разочаровался во Фрейде, который уже далеко не тот, что прежде, а что касается проницательности, то она у него всегда была не больше, чем у ребенка. Сообщил Брилл и о том, что Ференци собирается навестить Фрейда, прежде чем он примет решение об окончательной линии своего поведения на конгрессе.
Вот как рисует Эрнест Джонс их последнюю встречу:
«В день роковой встречи Ференци вошел в комнату Фрейда и, не сказав ни слова приветствия, произнес: „Я хочу, чтобы Вы прочитали мою работу, подготовленную для конгресса“. В то время как Фрейд всё еще читал эту работу, вошел Брилл, и, так как он с Ференци недавно в деталях обсуждал эту тему, Фрейд позволил ему остаться, хотя Брилл и не принимал участия в их разговоре. Фрейд явно пытался сделать всё возможное, чтобы пробудить у Ференци некоторое понимание, но напрасно. Месяц спустя Ференци написал Фрейду, обвиняя его в том, что тот нечестным образом ввел в их беседу Брилла, чтобы тот действовал в качестве судьи между ними, а также выражал свой гнев на то, что Фрейд в тот день попросил его не публиковать работу в течение года. В своем ответе Фрейд сказал, что последнее предложение было сделано исключительно в интересах Ференци, в той надежде, которую всё еще склонен был питать Фрейд, что позднейшие размышления могут показать Ференци его некорректность в используемой им технике и заключениях. Он добавил: „В течение последних лет Вы систематически отходили от меня и, вероятно, развили по отношению ко мне личную вражду, которая идет дальше, чем Вы были в состоянии ее выразить. Каждый из тех людей, которые одно время были близки ко мне, а затем меня покинули, мог бы найти больше причин, чтобы укорять меня, чем Вы… Такое Ваше поведение не оказывает на меня никакого травматического эффекта; я готов к этому и привык к таким событиям. Объективно, как мне кажется, я мог бы указать Вам на технические ошибки в Ваших заключениях, но что от этого изменится? Я убежден, что Вы будете недоступны каким-либо сомнениям. Поэтому не остается ничего другого, как пожелать Вам всего наилучшего“».
Джонс также сообщает, что Ференци к тому времени был болен раком крови и знал об этом. Как известно, это заболевание нередко сопровождается и негативными изменениями психики, и именно ими Джонс пытался объяснить поведение и настроения Ференци в последние годы его жизни. 24 мая 1933 года Ференци скончался, и его смерть означала конец целой эпохи в истории психоанализа.
«Таким был трагический конец этой яркой, обаятельной и выдающейся личности, человека, который в течение четверти века был самым близким другом Фрейда. Скрытые демоны, таящиеся внутри его, против которых Ференци в течение многих лет боролся изо всех сил, и с большим успехом, победили его в конечном счете, и на его болезненном опыте мы еще раз убедились в том, сколь могущественна может быть их власть», — констатирует Джонс.
И для Фрейда, и для Джонса было однозначно, что в конце жизни у Ференци возникла «паранойя», но Феррис напоминает, что параноиками Фрейд считал всех отступившихся учеников. Психическим расстройством Джонс и Фрейд объяснили и предпоследнее, написанное незадолго до смерти, три недели спустя после поджога рейхстага «паническое письмо» Ференци, в котором он призывал Фрейда как можно скорее покинуть Вену и переехать с семьей в Англию, добавив, что сам намерен эмигрировать в Швейцарию.
«Что касается непосредственной причины для Вашего письма, мотива отлета, то я рад, что могу сообщить Вам, что не думаю покидать Вену. Я недостаточно мобилен, я слишком завишу от своего лечения, от различных улучшений и комфортов; далее, я не хочу оставлять здесь свое имущество. Возможно, однако, что я бы всё равно остался здесь, даже если бы я был молод и в полном здравии. За всем этим, естественно, скрыто эмоциональное отношение, но также присутствуют различные рационализации. Гитлеровский режим не обязательно оккупирует также и Австрию. Конечно, это возможно, но все придерживаются мнения, что режим здесь не достигнет той степени жестокости, которая царит сейчас в Германии. Для меня не существует какой-либо личной угрозы, и, когда Вы изображаете жизнь при угнетении нас, евреев, чрезвычайно неприятной, не забывайте о том, какая тяжелая жизнь ожидает беженцев вдали от родины, будь то Швейцария или Англия. По моему мнению, полет был бы оправдан лишь в случае непосредственной угрозы жизни; кроме того, если они намереваются убить меня, то это будет просто один из видов смерти, подобно любому другому», — ответил Фрейд.
Оглядываясь назад, понимаешь, что Ференци в том письме выступал куда большим провидцем, чем Фрейд, что невольно вызывает сомнение в его предсмертной «паранойе». Не исключено, что, говоря Бриллу о том, что по своей проницательности Фрейд ничем не отличается от ребенка, Ференци имел в виду именно его политическую близорукость.
Глава седьмая
ГЁТЕ И СВАСТИКА
«Нация, которая родила Гёте, не может так испортиться», — сказал Фрейд Уильяму Буллиту в 1930 году.
К счастью, ему так и не довелось узнать, до какой именно степени может «испортиться» эта нация, но и того, чему он стал свидетелем в 1930-е годы, было более чем достаточно. В Германии нацизм набирал силу, и Гитлер выигрывал раунд за раундом битву за власть. Хотя практически всё, что он собирался сделать, одержав окончательную победу, было изложено в его книге «Моя борьба», но никто в мире не верил, что подобные бредовые идеи можно осуществить на практике в Европе XX века. Не верили в это и немецкая интеллигенция, и немецкие евреи, бывшие ее органической частью.
В Австрии фашизм развивался первоначально по итальянской модели, позаимствовав, однако, антисемитизм у немецких нацистов. Меньше всего автору хочется пересказывать здесь историю Европы первой половины 1930-х годов — для этого существуют учебники. Повторим: всем здравомыслящим людям было ясно, что мир движется к новой войне, но большинство из них «прятало», отталкивало от себя это знание. Упрятанные в бессознательное страхи порождали всё новые неврозы, и у психоаналитиков прибавилось работы.
Понимал, пусть и не до конца, всю нависшую над миром угрозу и Фрейд — иначе он не подписал бы 28 июля 1932 года призыв Анри Барбюса к делегатам Всемирного конгресса врачей выступить против нарастающей опасности Второй мировой войны.
Еще до этого созданная в 1931 году Международная комиссия за духовное сотрудничество предложила Фрейду выступить вместе с Альбертом Эйнштейном во втором выпуске издаваемой ею серии «Открытые письма». 30 июля 1932 года Эйнштейн направил Фрейду письмо, в котором писал, что будет счастлив вместе с ним представить свои мысли по поводу надвигающейся военной опасности.
Эйнштейн, прочитавший произведения Фрейда по настоянию своего увлеченного психоанализом сына (у которого затем была диагностирована шизофрения), обращался к Фрейду как «знатоку инстинктивной жизни человека». Он в целом был согласен с Фрейдом, что причиной войны является глубоко сидящее в человеческой природе стремление к агрессивности, «вожделение к разрушению», но при этом он ставил вполне конкретный вопрос: что нужно сделать, чтобы помочь человеку преодолеть это «вожделение»?
Фрейд работал над открытым письмом Эйнштейну, которое он назвал «Почему война?», почти месяц. Этот ответ вновь продемонстрировал весь пессимизм Фрейда по поводу человеческой природы: поскольку агрессивность и стремление к смерти являются первичными влечениями, писал он, то войны неизбежны, ибо конфликт между цивилизацией и взаимоненавистью людей является такой же объективной реальностью, как законы физики.
