Борис Братусь - АНОМАЛИИ ЛИЧНОСТИ
Рассматриваемая проблема не решается, если идти по пути приписывания атрибута бессмертия лишь "историческим личностям", "творческим деятелям" и т. п. При таком чрезвычайно распространенном подходе сама проблема внутреннего поиска отношения к смерти и бессмертию затушевывается, подменяется задачей усвоения, принятия готовых социальных оценок и штампов социальной памяти. Встав на эту точку зрения, мы в известной мере уподобляемся полушутливой французской традиции именовать избираемых в члены Академии "бессмертными", и тогда вековая проблема бессмертия решается весьма просто — надо всеми силами и путями стараться стать академиком, лауреатом, орденоносцем. Данный подход, конечно, весьма удобен, прост и безопасен: уж если и ошиблись в присуждении "бессмертности" при жизни, так время покажет и через 40—60 лет точно постановит, кто смертей, а кто нет. Однако удовлетворить жажду понимания проблемы смерти и бессмертия такое решение не может, ибо нахождение не устранимого смертью смысла жизни есть, повторяем, насущная потребность человека,— потребность, ждущая своего удовлетворения в этой его жизни, в его индивидуальном самосознании. И возникает она не из себя самой и не как извне заданная или кем-то надуманная, но в силу объективных, неустранимых внутренних причин, а именно как следствие действия основного родовидового противоречия между ограниченностью, конечностью, заведомой уничтожимостью, смертностью индивидуального бытия и всеобщностью, безмасштабностью родовой сути. Причем в фокусе данной проблемы это противоречие достигает порой наивысшего накала и драматизма. И понятно: на смысловом уровне (в отличие от уровня социальных решений) оно должно быть разрешено сейчас, для меня живущего, а не откладываемо на будущее, когда меня уже не станет и кто-то иной (будь то единичное лицо или общество) ретроспективно оценит мою жизнь.
Психология до сих пор этих проблем не касалась, и их исследование — дело будущего. Но одно ясно: главное и, пожалуй, единственно верное направление пути обретения подлинного смысла жизни связано с выходом за границы узкого "я", служением обществу, другим людям. Если человек "живет, отрекаясь от личности для блага других, он здесь, в этой жизни, уже вступает в то новое отношение к миру, для которого нет смерти и установление которого есть для всех людей дело этой жизни" 63.. Это отношение можно определить как сопричастность и единство с живущими, с историей и будущим, потеря заданных здесь-и-теперь строгих границ "я" и свободный переход в любое там-и-тогда человека и человечества. Понятно, что речь идет не о декларации, не об абстрактно мыслимых представлениях, а о состояниях, переживаемых, развертывающихся как насущная внутриличностная смысловая реальность. И тогда действительно нет времени и нет границ, а значит, при всем осознании "своей очевидной смертности человек обретает почву и смысл, смертью не уничтожимые. "Я чувствую себя настолько солидарным со всеми живущими,— писал во время тяжелой болезни молодой еще, 37-летний А. Эйнштейн,— что для меня безразлично, где начинается и где кончается отдельное" 64..
Итак, смысл жизни будет зависеть от того, какую позицию выбрал и осуществил человек: например, относится ли он к другому как к самоценности, к своему делу как к самоотдаче на пользу и радость людям или видит в человеке средство, вещь, в труде — докучную обязанность и т. п. Первое отношение — залог непосредственного приобщения к родовой сущности, осмысленности жизни, не уничтожаемой неизбежностью смерти. Второе — залог отчужденности от рода, обрывочности, лоскутности жизни, лишенной общего сквозного смысла, дорога в никуда [22].
Непосредственной формой, в которой представляется, репрезентируется человеку дух ответственности перед жизнью, миром и людьми, является совесть. Муки совести — это в конечном счете муки разобщения с родовой сущностью, с целостным общечеловеческим бытием. Психология, занимаясь в основном частностями душевной жизни, отступает перед этими явлениями (можно сказать и так — не поднимает глаз на эти явления), зато в художественной литературе они представлены с потрясающей глубиной и силой. Вспомним пушкинского царя Бориса. Средством, подножием восхождения к власти он сделал одну, "всего лишь" одну человеческую жизнь — жизнь ребенка. И эта власть, такая внешне удачная ("шестой уж год я царствую спокойно"), полезная народу ("я отворил им житницы"), не приносит радости царю, не рождает любви к нему народа, ибо попранная им жизнь разобщила его с людьми, с народом, с самой человеческой сущностью и, следовательно, с самим собой, лишила сна и покоя, превратила жизнь в муку и трагедию, а все его дела и даже благодеяния — в мертвые, не приносящие плода ответных чувств и связей с миром.
Мы кратко затронули лишь некоторые аспекты, вытекающие из представления о человеке, но сказанного уже достаточно для того, чтобы иметь основания сформулировать наше понимание психической нормы. Прежде всего из рассмотренного выше следует, что ведущим, определяющим для собственно человеческого развития является процесс самоосуществления, предметом которого становится родовая человеческая сущность, стремление к приобщению, слиянию с ней и обретение тем самым всей возможной полноты своего существования как человека [23]. Нормальное развитие положительно согласуется с этим процессом, направляется на его реализацию, иными словами, нормальное развитие — это такое развитие, которое ведет человека к обретению им родовой человеческой сущности. Условиями и одновременно критериями этого развития являются: отношение к другому человеку как к самоценности, как к существу, олицетворяющему в себе бесконечные потенции рода "человек" (центральное системообразующее отношение); способность к децентрации, самоотдаче и любви как способу реализации этого отношения; творческий, целетворящий характер жизнедеятельности; потребность в позитивной свободе; способность к свободному волепроявлению; возможность самопроектирования будущего; вера в осуществимость намеченного; внутренняя ответственность перед собой и другими, прошлыми и будущими поколениями; стремление к обретению сквозного общего смысла своей жизни.
Обычно оппозицией норме должно являться суждение о патологии. Но, как гласит старая истина, природа не делает скачков, между условными полюсами "нормы" и "патологии" находится обширное поле отклонений, аномалий развития. Поэтому правильнее, на наш взгляд, сформулировать общее представление об аномалиях, имея в виду, что лишь в крайних своих вариантах они переходят в выражение патологические явления. Тогда аномальным, согласно рассмотренным выше положениям, следует считать такое развитие, которое не согласуется, подавляет самоосуществление, ведет к извращению его сути, или, иными словами, аномальным, отклоняющимся от нормального является такого рода развитие, которое ведет человека к отъединению, отрыву от его всеобщей родовой сущности. Условиями и одновременно критериями такого развития следует считать: отношение к человеку как к средству, как к конечной, заранее определимой вещи (центральное системообразующее отношение); эгоцентризм и неспособность к самоотдаче и любви; причинно обусловленный, подчиняющийся внешним обстоятельствам характер жизнедеятельности; отсутствие или слабую выраженность потребности в позитивной свободе; неспособность к свободному волепроявлению, самопроектированию своего будущего; неверие в свои возможности; отсутствие или крайне слабую внутреннюю ответственность перед собой и другими, прошлыми и будущими поколениями; отсутствие стремления к обретению сквозного общего смысла своей жизни [24].
Теперь нам предстоит обосновать еще одно исходно важное положение. Дело в том, что, как заметил, наверное, внимательный читатель, мы практически не употребляли в нашем анализе понятия личности. Это было вполне сознательным приемом, согласующимся с фундаментальным правилом науки — не вводить понятия до той поры, пока нужда в нем не станет совершенно очевидной. И вот оказалось, что можно дойти до представлений о психической норме, ее условиях и критериях, минуя понятие личности — кардинальное, казалось бы, понятие всей психологии. Из этого неожиданного обстоятельства вытекали в свою очередь два следствия, два возможных дальнейших пути: либо и впредь обходиться без упоминания личности, либо найти и твердо обозначить такое ее понимание, которое вносило бы качественно новый аспект в рассмотрение проблемы.
Чтобы разобраться в этом вопросе, мы попытались прежде всего проанализировать, что именно подразумевают, когда употребляют понятие личности. Картина оказалась до чрезвычайности пестрой. Одни отождествляют с личностью черты человека как индивида, другие идентифицируют личность с характером, третьи — с социальным статусом и функциями, четвертые — с родовой сущностью, пятые — с совокупностью различных уровней: от физических качеств до духовного содержания. Эта разноголосица усугубляется, точнее, помножается на разные представления о сроках и возможностях достижения свойства "быть личностью": некоторые считают это свойство присущим чуть ли не изначально, с первого "я сам" ребенка; другие указывают, что личность рождается не сразу, не один, а несколько раз; наконец, есть мнение (его придерживаются главным образом философы), что понятие личности имеет значение идеала, к которому надо стремиться, но который достижим отнюдь не каждым. Таким образом, наше предположение о том, что при анализе психического развития можно обойтись без употребления понятия личности, оказалось вовсе не лишенным основания, ведь в обозначенных выше взглядах личность по преимуществу выступает как редуцированная либо к индивидным свойствам человека, либо к его индивидуальным, характерологическим свойствам, либо к особенностям его социального функционирования и т. п. Тем самым по существу определяется не особое содержание понятия личности, а разные по своим основаниям аспекты понятия человека, и, что самое главное, эти определения, выделяя отдельные, пусть чрезвычайно важные стороны деятельности и сознания человека, обычно не указывают основных функций свойства "быть личностью", цель и назначение этого новообразования в человеке. Не случайно поэтому Е. В. Шорохова отмечала, что в "большинстве психологических исследований советских ученых проводится детальное изучение отдельных психических явлений, их материальных основ, нередко речь идет и об общественной обусловленности этих явлений. Однако же эти исследования... не поднимаются, не доходят до уровня изучения функций личности". В результате "в большинстве современных учебников психологии человеческая психика предстает в виде набора деталей недействующей машины. В лучшем случае в учебниках демонстрируются "узлы", "блоки" деталей, но из этой демонстрации по сути дела ничего нельзя узнать о субъективной жизни человека..." 65.. Что касается личности, то демонстрация "блоков" и "узлов" (пусть талантливая, изощренная и изобретательная, снабженная самой современной математической обработкой) оказывается мало полезной как теории, так и практике [25], потому что она лишена представления о всем "двигателе" в целом, о том, ради чего собраны и взаимосвязаны в нем все эти "блоки" и "узлы".
