Виктор Каган - Воспитателю о сексологии
Даже для самого предвзятого взгляда очевидно, что филогенетические половые различия не только не исчерпывают, но и не могут косвенно, опосредованно объяснить весь практически необозримый круг связанных с полом различий в человеческом поведении.
Половые роли
Человек, живущий в той или иной культуре, а нас сейчас интересует культура психосексуальная, соотносит свое поведение с присущими этой культуре стереотипами. Он может стремиться как можно полнее соответствовать или, наоборот, не соответствовать им, но в любом случае они служат для него точкой отсчета. Даже если он вырос в условиях одной культуры, а ориентируется на стереотипы другой, он отталкивается все же от «своей», хотя она по каким-то причинам и не удовлетворяет его. Соответствовать определенному социально-культурному стереотипу — значит играть определяемую им социальную роль.
Понятие роли как социальной функции личности ввел Дж. Мид, обозначив им отвечающий принятым нормам способ поведения людей в системе межличностных отношений, зависящий от их позиции или статуса в обществе. Под половой ролью понимают систему средовых стандартов, предписаний, нормативов, ожиданий, которым человек должен соответствовать, чтобы его признавали как мальчика (мужчину) или девочку (женщину).
Самая простая модель половых ролей, как и различий, построена по альтернативному принципу «или-или». В ней мужская роль ассоциируется с силой, энергичностью, грубостью, агрессивностью, рассудочностью и т. п., а женская — со слабостью, пассивностью, нежностью, миролюбивостью, эмоциональностью и др. Существенной чертой этой модели, отмечает И. С. Кон, является ее иерархичность: альтернативные функции дополняют друг друга «по вертикали», так что женщине отводится подчиненная, зависимая роль. В канонических культурах эта модель была незыблемым правилом, а исключения, если они и были, лишь подтверждали его. Однако, по мере того как половое разделение труда переставало быть главным принципом организации общества и утрачивало свою жесткость, круг исключений из правила альтернативности расширялся и отношения господства-подчинения хотя и сохранялись, но начинали требовать еще и взаимодополнения. Реальная модель маскулинности-фемининности обретала черты континуальности, предполагавшей, что мужчина может быть сильным и энергичным, не будучи при этом непременно грубым и агрессивным, а женская нежность совсем не обязательно пассивна. С одной стороны, черно-белая альтернативная модель, с другой, выдержанная в более мягких тонах модель континуальная, допускающая переходы, вариации, причем в довольно широких пределах: от женщины тургеневской — нежной, маленькой, с не тронутой загаром кожей, напоминающей миниатюрную мраморную статуэтку, до женщины некрасовской, которая «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Перекликающиеся слова Н. Гоголя: «Есть случаи, где женщина, как ни слаба и бессильна характером в сравнении с мужчиною, становится вдруг тверже не только мужчины, но всего, что ни есть на свете» и И. Анненского: «У женской нежности завидно много сил» — рисуют более глубоко воспринимаемую фемининность. Да и маскулинность не укладывается в прокрустово ложе альтернативной модели: вспомним хотя бы известного советского разведчика Михаила Орлова (Гленна Майкла Соутера) — человека, по свидетельствам знавших его близко, сильного и мужественного, но в то же время впечатлительного, легко ранимого романтика. Альтернативность остается правилом для обучения («мальчики не плачут», «девочки не дерутся»), а в реальной жизни достаточно, чтобы у женщины (девочки) фемининность преобладала над маскулинностью, а у мужчины (мальчика) — наоборот.
Социальный прогресс с его демократизацией отношений полов, стиранием границ между «мужескими» и «женскими» профессиями, совместные обучение и работа изменяют и нормативные представления о мужских и женских половых ролях, нивелируют многие казавшиеся раньше «естественными» различия. Изменения эти происходят довольно быстро и вызывают у многих людей адаптивное напряжение, сопровождающееся психологическим дискомфортом. В тоне дискуссий о феминизации мужчин и маскулинизации женщин звучит тревога едва ли не за биологическое вырождение тех и других. На самом же деле сохраняющиеся филогенетические различия проявляются в условиях меняющейся психосексуальной культуры, выступают в иных ролевых одеждах, удобных не только для мужчин, как это было раньше, но и для женщин.
Решающий шаг в понимании половых ролей был сделан С. Бэм. Предложенный ею в 1974 г. тест маскулинности-фемининности отличался от всех предшествующих тестов тем, что был построен на представлении о маскулинности и фемининности как о независимых, ортогональных измерениях личности. Ее тест разделял мужчин и женщин на 4 группы так, как показано в таблице.
В итоге можно говорить о 8 полоролевых типах. Термин «андрогиния», возможно, неудачен из-за ассоциаций с патологией, но он привился и утвердился в теории «психологической андрогинии». Она все больше и больше теснит теорию «паспортного» пола, так что многие исследователи, в частности Гюнтер Аммон, видят в ней холистическую (целостную) концепцию личности. Он понимает андрогинию как многомерную интеграцию проявлений эмоционально-экспрессивного (женского) и инструментального (мужского) стилей деятельности; как свободу телесных экспрессий и предпочтений от жесткого диктата половых ролей; как эмансипацию обоих полой, а не борьбу женщин за равенство в маскулинно ориентированном обществе. Г. Аммон расширяет понимание андрогинии до философского принципа, означающего отказ от дуализма «мужское—женское». А так как любое проявление дуализма в обществе прямо или косвенно ответственно за дуалистическое мышление вообще, которое порождает взаимную нетерпимость, то принцип андрогинии, по его мнению, служит развитию общества и человечества в направлении мира.
Гуманистическую направленность такого подхода можно только приветствовать, однако вернемся к андрогинии в ее психологическом смысле. С ней связывают более высокие возможности социальной адаптации. Уже Э. Маккоби и К. Джеклин обращали внимание на то, что высокая фемининность у женщин часто совпадает с пониженным самоуважением и повышенной тревожностью. Позже многие другие исследователи показывали, что высокомаскулинные мужчины и высокофемининные женщины испытывают больше трудностей в тех видах деятельности, которые не совпадают с традиционными полоролевыми стереотипами, тогда как андрогинные личности с их высокими потенциями и маскулинности, и фемининности легче меняют тип и стиль деятельности в зависимости от условий; они поэтому менее подвержены дистрессам.
Связь андрогинии и социальной адаптации — по крайней мере там, где полоролевая демократизация достигает достаточного развития, — не вызывает сомнений. Однако направление этой связи подлежит уточнению. Свойственные андрогинии широта и гибкость полоролевого репертуара, повышая возможности социальной адаптации, зависят, в свою очередь, от индивидуальной адаптивности, психологической гибкости: психически ригидная личность, для которой любая смена стереотипов связана со значительным напряжением, тенденцию полоролевой демократизации воспринимает труднее. Хотя половые роли очень зависимы от социокультурных норм и могут подчас выглядеть подлой противоположностью филогенетическим различиям, все же существуют «мосты» между свойствами психики и психологией полоролевых различий.
Сказанное распространяется и на представления о сексуальном поведении. То, что сегодня называют мифами сексуальности, связано прежде всего с воспринимаемой в альтернативном ключе маскулинностью я фемининностью. В мифах мужской сексуальности решающее место отводится инструментальным характеристикам: размерам полового члена, доминантности и т. д. Это сказывается в бытовых обозначениях полового члена («прибор», «инструмент» и т. д.), в трактовке сексуального взаимодействия как процесса, в котором мужчина делает нечто с женщиной, манипулирует ею. Согласно таким мифам мужчина — это сплав неиссякаемого сексуального желания, силы, наступательности, доминантности и ему не пристало проявлять нежные чувства, говорить о своих тонких переживаниях. Это может приводить и, к сожалению, часто приводит к психофизиологическим срывам. У женщины — потому что такая чисто силовая процедура не приносит истинного удовлетворения; у мужчины — потому что он блокирует свою эмоциональность и одержим «тревожностью исполнения»: так ли он делает, достаточно ли хорошо у него получается (причем «так» — это небылицы, сравнимые разве что с тринадцатым подвигом Геракла, перед которым реальные возможности реального мужчины просто ничто). Мифов женской сексуальности ничуть не меньше. Один из них — о всеобщей обязательности оргазма с «потрясающими ощущениями и переживаниями.
