Рам Дасс - Все еще здесь. Приятие перемен, старения и смерти
Оглядываясь назад, я понимаю, что охватившее меня тогда отчаяние было предпосылкой того, что случилось потом. Столь негативное явление, как депрессия, подтолкнуло меня к позитивному процессу духовного развития, которое, в свою очередь, вытащило меня из депрессии. Нечто похожее происходило с моими спутниками на духовном пути, которые погружались в глубокую депрессию, обернувшуюся впоследствии подготовкой к чему-то новому.
Я верю, что избавление от старых привычек, старого взгляда на себя, старых психологических штампов, от физической силы и положения в обществе, а также вызванная этим депрессия могут рассматриваться как необходимый этап нашего созревания и обретения мудрости.
Всё больше медиков приходят к пониманию того факта, что явление, диагностируемое как «депрессия пожилого возраста», на самом деле является естественным процессом переориентации. К чему бы мы ни апеллировали — к клеточно-биохимическим механизмам, психодинамике или духовным процессам, — налицо определённые подвижки, которые, похоже, являются неотъемлемой частью процесса старения. Я говорю не о паранойе, не о страхе перед жизнью, а об углублении осознания. Мне кажется, что именно близость смерти заставляет многих задуматься над тем, что же такое, собственно, жизнь.
Старость — чудесная возможность спросить себя: «Что я здесь делаю? К чему это всё? Какое место я занимаю во всём этом? Как всё это понять?» Многие люди лишают себя этого драгоценного опыта, считая размышления о сущности жизни чем-то странным или неправильным. Им кажется, что у них никогда не будет времени на «подобные глупости». Однако умиротворение и самоуглублённость могут подготовить нас к обретению весьма плодотворного жизненного опыта и приятию богатейших даров старости.
ЛИЦОМ К ЛИЦУ СО СТРАХОМ
Чтобы конструктивно работать с мрачными психическими состояниями, нужно не убегать от своих страхов. Подобно детям, которые боятся темноты, мы и в зрелом возрасте можем сохранить неприятие «тёмных» переживаний. Но дети учатся отличать реальность (темноту) от фантазии (чудовища под кроватью) — и нам тоже следует научиться распознавать и встречать с открытым забралом свои связанные со старением страхи. Взрослых людей не покидает целая толпа «чудовищ». Вот самое страшное: «Я стану старым, одиноким и слабоумным, а когда умру, буду в одиночестве блуждать по холодной, тёмной Вселенной». Кто верит в это? Только наше это.
Ганди сказал: «Бесстрашие — первая предпосылка духовной жизни». Поскольку большинство страхов рождены иллюзиями, заимствованными у прошлого и спроецированными на будущее, такие техники, как медитация (призванная утвердить нас в сейчас), способны помочь нам ослабить удавку страха. Во всех духовных методиках стратегия одна и та же — прежде чем освободить чувства, нужно распознать страшилку и подойти к ней как можно ближе. Например, если вы боитесь ослепнуть, дайте волю этой мысли и сопутствующим ей образам и ощущениям: чувству беспомощности, зависимости от других, тьмы перед глазами. Наблюдайте за тем, как страх проникает в ваше тело, и не поддавайтесь желанию увильнуть. Если вы цепенеете от ужаса, сделайте шаг назад — мы намереваемся не усугубить трагедию, а научиться извлекать своих «чудовищ» (страх и тревогу) наружу, не игнорируя их и не давая им окрепнуть. Осознавая, в какой степени страхи являются порождением нашего ума (а не реальностью), мы становимся сильнее.
В свободную минутку позвольте себе рассмотреть список страхов и опасений, с которыми мы сталкиваемся по мере старения. Начните с уже рассмотренных нами обычных страхов, затем перейдите к таким вещам, как недержание мочи, покинутость, смерть. Возможно, вы удивитесь, обнаружив, что вас не страшит то, чего боятся другие, но что ваш ум заполняют иные, менее распространённые страхи. Элизабет Кюблер-Росс{25} рассказала мне об одной старой женщине, умиравшей в больнице. Она никак не могла уйти из этого мира; вопреки всем медицинским прогнозам, хрупкая, измученная и измучившая врачей и близких старушка цеплялась за жизнь. Однажды, когда Элизабет разговаривала с этой пациенткой (в те дни искренняя беседа с умирающим, к сожалению, была редкостью), она спросила бабушку, чего та боится. «Боюсь быть съеденной червями», — сказала старая женщина. Ужас перед могилой не давал ей умереть. По инициативе Элизабет в присутствии больной её дети подписали бумагу, гарантирующую, что её тело кремируют. На следующий день старушка спокойно умерла во сне.
Бесстрашие является важным компонентом процесса пробуждения осознания и сознательного старения. Бесстрашие подразумевает желание узнать правду о себе и о других, ознакомиться с содержанием своего ума. Нужно смотреть на всё (в том числе и на свои и чужие страдания), не отворачиваясь, и позволить всему этому быть «сейчас». Вместо того чтобы закрываться от страха, мы учимся открываться ему, наблюдать за тем, как он появляется и уходит сам по себе. Медитация — не отталкивание, не притяжение, а спокойное созерцание — укрепляет нас. Вы обнаружите, что в те мгновения, когда вы погружаетесь в состояние «свидетеля», оковы эго и страхи слабеют. Вам станет понятно, что встреченный лицом к лицу страх — это совсем не то, что страх, от которого вы убегаете. То, что вы рассмотрели и приняли, отдаёт вам свою силу. Я не утверждаю, что, после того как вы сделаете это, те же страхи не появятся вновь, — но вы сможете посмотреть на них под другим углом. Страхи перестанут восприниматься как ужасные Голиафы{26} и превратятся в пигмеев.
Каждый раз, когда вы замечаете, что в вашем уме нашлось место отрицанию, углубляйте свою практику, а потом подходите ближе к тому, что страшит. Пригласите страх на чашку чая: «Боязнь паралича? О'кей. Давно тебя не видел. Почему бы тебе не зайти, не посидеть со мной?» Или: «Страх смерти? О, я встречаюсь с тобой ежедневно. Что же, заходи, присаживайся. Расскажи, что нового». Каждый раз, когда вы делаете это, вы приближаетесь к тому состоянию, когда сможете взглянуть на гостя и сказать: «А, привет!»
4. КАК БЫТЬ С ТЕЛОМ?
Я уже писал, что в шестидесятилетнем возрасте я отмахивался от старения и игнорировал своё тело, как только мог. Помимо неудавшегося суперменского прыжка, уложившего меня с разбитой в кровь ногой на сцену в Денвере, ещё несколько случаев (о которых мне до сих пор напоминают шрамы) указывали мне на мой почтенный возраст. Во Французской Полинезии я катался на волнах вместе с двадцатилетними серфингистами и поранился, налетев на коралловый риф. В один прекрасный день, играя в гольф с юной инструкторшей, я представил себя её ровесником и вогнал мяч в рыхлый холмик, порвав при этом суставную сумку правого плеча. В другой раз, помогая подруге строить дом в горах Нью-Мехико, я состязался в силе с молодыми рабочими, таская наверх кирпичи, и меня чуть не хватила кондрашка.
Я решил заниматься в тренажёрном зале и, чтобы правильно накачать мускулатуру, нанял личного тренера. Этот спортзал был популярен у культуристов, и всюду вокруг себя я видел этих громадных мускулистых ребят, глядящих на себя в зеркало, позирующих и восхищающихся своими бицепсами и грудными клетками. Вскоре я стал подражать им, втягивая живот и важничая, но я близорук, и без очков себя в зеркале не видел. Я уже было уверился, что стал одним из них, когда однажды ко мне во время выполнения обычных упражнений подошла с озабоченным лицом моя тренерша и спросила: «С вами всё в порядке?» Мне казалось, что да, но ей было очевидно, что нет. К сожалению, мне опять пришлось признать, что моё тело вовсе не такое, каким бы мне хотелось его видеть.
Это напомнило мне стишок, который я много лет назад получил по почте от отца:
Когда приходит старость? С сединой? Да нет… Морщины — тоже ерунда. Но если ум в разладе с телом, значит, ты резвиться уж не будешь никогда.
Да, пришлось согласиться, что я уже не тот, что прежде.
Ирония в том, что, выступая с лекциями, я должен был говорить о теле как специалист, в то время как мне следовало бы разобраться в своих взаимоотношениях с собственным телом. Подобно подростку, проходящему через обычный период борьбы со своей личностью, эмоциями и сексуальностью, я подсознательно решил подчинить себе тело. Много лет я оправдывал своё пренебрежение к телу тем, что я духовное лицо, превзошедшее плотские страсти и страдания (на самом деле всё было далеко не так). С возрастом, казалось, появились новые оправдания моему безразличию к телу: «Зачем привязываться к физической оболочке, которая явно поизносилась? Почему бы не жить, подобно моему возлюбленному гуру, которого тело, очевидно, мало заботило?»
После инсульта, когда мне пришлось сражаться с телом (с его неподвижностью) напряжённее, чем когда-либо раньше, я осознал, как обманывал себя. Я понял, что до сих пор прятал голову в песок. Я не был просветлённым (каковым вообразил себя), но отворачивался от ограничений своего воплощения. Теперь я вижу, насколько моё раздробленное психическое состояние отличается от истинного блаженства Махарадж-джи. Он не только был погружен душой в Абсолют, но и имел глубокие корни в теле (о котором, казалось, он полностью забыл). Он сидел на полу; между его телом и землей не было ничего, кроме старого одеяла, и его мало заботила его плоть и её бренная связь с окружающим миром. Он видел в теле то, чем оно было, — аспект Бога. Может, он невысоко ценил тело, но и не отрицал его роли. Я чувствую сердцем, что он мог бы согласиться с буддистами, утверждающими, что существу, родившемуся в человеческом теле, невероятно повезло и поэтому тело достойно заботы.
