Ролло Мэй - Экзистенциальная психология
(6) От европейских авторов мы можем и должны позаимствовать серьезный акцент на том, что они называют "философской антропологией", которая является попыткой дать определение человеку, обозначить разницу между человеком и другими биологическими видами, между человеком и другими объектами, между человеком и машиной. Что является его уникальными и определяющими характеристиками?
В целом это задача, от которой американские психологи отвернулись. Ученые бихевиористских направлений не продуцируют таких определений, по крайней мере таких, которые можно было бы воспринимать всерьез. Образ, созданный Фрейдом, очевидно, не может помочь в решении этой задачи, он оставляет за бортом стремления человека, его мечты, его высшие качества. Вне сомнения, конечно, остается тот факт, что Фрейд снабдил нас наиболее всесторонней системой психопатологии и психотерапии, как отмечают современные эго-психологи.
(7) Европейцы несколько иначе ставят акцент на самосовершенствовании, отлично от того, как это делают американцы. Как фрейдовские теории, так и теории самоактуализации и личностного роста в этой стране говорят в большей степени об открытии себя (представляется, как некто сидит и ждет, что его откроют) и открывающей терапии (снимая верхние слои, вы найдете то, что спрятано под ними). Однако, с другой стороны, сказать вслед за европейцами, что самость – это проект и всецело создается непрерывным выбором самой личности, несомненно, будет преувеличением в связи с тем, что мы знаем, например, о генетической детерминации личности. Такое столкновение мнений является проблемой, которую нужно решать на эмпирическом уровне.
(8) Еще одна проблема, в которую мы оказались погружены, – проблема ответственности и неотрывно связанные с ней проблемы силы духа и человеческой воли. Возможно, это имеет отношение к тому, что психоаналитики теперь называют "силой эго".
(9) Американцы прислушались к призывам Олпорта идеографической психологии, но не так уж много сделали в этом направлении. Даже клинические психологи. Теперь у нас есть дополнительный толчок в этом направлении, полученный от феноменологов и экзистенциалистов, такой, что сопротивляться ему будет очень трудно, на самом деле я думаю, что теоретически сопротивляться будет невозможно. Если изучение уникальности индивида не подходит для того, что мы называем наукой, то тем хуже для науки. Ей тоже придется претерпеть новое рождение.
(10) Феноменология имеет свою историю в американском психологическом мышлении, но в целом, я думаю, она уже зачахла. Европейские феноменологи со своими мучительно аккуратными трудоемкими демонстрациями могут научить нас, что лучший способ понимания бытия другого человека, или, по крайней мере, способ, необходимый для постановки некоторых предположений, состоит в том, чтобы оказаться в его Weltanschauung (мировоззрении) и стать способным увидеть его мир его глазами. Конечно, такой вывод покажется грубым для любой позитивистской философии науки.
(11) Акцент экзистенциалистов на полной изолированности индивида – полезное напоминание тем из нас, кто работает над будущими концепциями принятия решений, ответственности, выбора, роста, самостоятельности и самобытности. Это делает также более сложной и более восхищающей тайну отношений между одиночествами через, например, интуицию и эмпатию, любовь и альтруизм, отождествление с другими и общую гармонию. Мы считаем это само собой разумеющимся. Будет лучше, если мы будем относиться к этому как к чуду, которое необходимо объяснить.
(12) Еще одно предположение экзистенциалистов, я думаю, можно выразить очень просто. Такие качества жизни, как серьезность и глубина (или, возможно, "трагический смысл жизни"), противопоставлены мелкому и поверхностному существованию, которое является лишь способом сужения жизни, защитой от основных проблем бытия. Это не только литературные понятия. Это имеет реальное операциональное значение, например в психотерапии. Я (и другие) все больше и больше убеждаемся в том, что сам факт трагедии иногда может иметь терапевтическое воздействие, и что, по-видимому, терапия часто кажется более эффективной в работе лучше с людьми, которых привела боль. Это проявляется тогда, когда защита поверхностной жизни не срабатывает так, как должна была бы, и приходится обращаться к глубинам. Поверхностность в психологии также не срабатывает, как это очень доступно показали экзистенциалисты.
(13) Экзистенциалисты помогают нам увидеть ограничения вербальной, аналитической, концептуальной рациональности. Они примыкают к существующему сегодня в психологии направлению, призывающему вернуться к первичным переживаниям, которые предшествуют любой концептуализации или абстрагированию. Это схоже с тем, за что я, как мне кажется, вполне справедливо критикую сам способ мышления западного мира, типичный для двадцатого века, включая ортодоксальную позитивистскую науку и философию, которые нуждаются в серьезной перепроверке.
(14) Возможно, самым важным из всех изменений, спровоцированных феноменологами и экзистенциалистами, является запоздалая революция в теории науки. Мне не следовало бы говорить "спровоцировано", скорее, "поддерживается", потому что есть множество других сил, которые также помогали разрушать официальную философию науки или "саентизм". Это не только картезианский раскол между субъектом и объектом, который нужно преодолеть. Имеют место и другие радикальные изменения, которые стали необходимыми благодаря включению души и непосредственного опыта в реальность, такая перемена будет воздействовать не только на психологию как науку, но и на другие науки.
(15) Я подошел к тому моменту в экзистенциальной литературе, который оказал на меня наиболее сильное воздействие, а именно, проблема будущего в психологии. Не то чтобы эта, как и все другие проблемы и идеи, о которых я упомянул здесь, были совершенно мне незнакомы, мне кажется, они известны любому серьезно изучающему теорию личности. Рукописи Шарлоты Бюлер, Гордона Олпорта и Курта Гольдштейна должны подвести нас к необходимости пытаться преодолеть затруднения и включить динамическую роль будущего в существующую сейчас личность. Например, рост, становление и потенциал обязательно указывают на будущее, так же как и понятия возможностей, надежды, желания, фантазии; редукция к чему-то конкретному – это потеря будущего; угроза и опасение также ссылаются на будущее (нет будущего = нет неврозов); понятие самоактуализации бессмысленно без соотнесения с ныне действующим будущим; жизнь может быть гештальтом во времени и т.д. и т.д.
Тем не менее то, что эта проблема занимает у экзистенциалистов центральное значение может кое-чему нас научить, например статья Эрвина Страуса в книге "Экзистенция". Я думаю, что будет справедливо сказать, что ни одна из теорий в психологии не будет полной, если она не будет включать идею о том, что будущее человека всегда вместе с ним, динамически активное в любой момент настоящего времени. В этом смысле будущее можно трактовать как внеисторическое в понимании Курта Левина. Также нам необходимо осознать, что только будущее в принципе неизвестно и непознаваемо, что означает, что все привычки, защитные механизмы и механизмы подражания недостоверны и сомнительны, так как они основываются на прошлом опыте. Только гибкая творческая личность может действительно управлять будущим, только тот, кто может смотреть в лицо новому с уверенностью и без страха. Я убежден, что многое из того, что мы сейчас называем психологией, является изучением хитростей, которые мы применяем, чтобы избежать страха абсолютной новизны посредством веры в то, что будущее будет таким же, как и прошлое.
Я пытался сказать, что любой европейский акцент имеет свой американский эквивалент. Я не думаю, что это стало достаточно ясным. Я рекомендовал Ролло Мэю американский сборник, на который он уже ссылался. И конечно же, большая часть написанного демонстрирует мою надежду на то, что мы являемся свидетелями расширения психологии, а не появления нового "изма", который может оказаться как антипсихологическим, так и антинаучным.
Возможно, экзистенциализм не только обогатит психологию. Он может оказаться также добавочным стимулом к учреждению новой ветви в психологии, психологии полностью развитой и подлинной личности и ее способа существования. Сутич предложил назвать это онтопсихологией.
Конечно, все более и более очевидным кажется, что то, что мы называем "нормальным" в психологии на самом деле является психопатологией обычного, такой недраматичной и настолько широко распространенной, что мы обычно даже не замечаем этого. Экзистенциальное изучение аутентичной личности и аутентичного бытия помогает бросить подделки, жизненные иллюзии и страхи в огонь, который помогает увидеть их как болезнь, пусть даже и широко распространенную.
