Зигмунд Фрейд - Очерк истории психоанализа
Вторую составную часть учения Adler'а психоанализу приходится отстаивать как свою собственность. Это психоаналитическое знание автор почерпнул из всевозможных доступных ему источников за время десятилетней совместной работы и затем, только изменив номенклатуру, объявил своей собственностью. Я сам, например, считаю слово «Sicherung» (обеспечение) более подходящим, чем употребленное мною «Schutzmassrege1» (мера предосторожности), но я не нахожу в нем никакого нового содержания. Точно также в положениях Adleг'а многое окажется давно известным, если, например, вместо «выдуманный, фиктивный, фикция» воспользоваться первоначальным термином «фантастический, фантазия». На тождественности этих понятий психоанализ настаивал бы даже и в том случае, если бы автор и не участвовал в течение многих лет в общей работе.
Третья часть учения Ad1ег'а – перетолковывание и искажение неудобных аналитических фактов – содержит то, что окончательно отмежевывает от анализа нынешнюю индивидуальную психологию. Основная мысль системы Adler'a, как известно, гласит: цель самоутверждения индивидуума, его воля к власти, проявляется доминирующим образом в форме «мужского протеста», в образе его жизни, в образовании характера и в неврозе. Этот мужской протест – главный двигатель у Adler'a – есть, однако, не что иное, как отделенное от своего психологического механизма вытеснение, которое к тому же еще сексуализируется, что плохо согласуется со знаменитым отрицанием за сексуальностью ее роли в психической жизни. Мужской протест, наверное, существует, но когда понадобилось образовать из него основной двигатель психических процессов, тогда это наблюдение сыграло только роль трамплина, от которого нужно отделиться, чтобы подняться выше. Возьмем одну из основных ситуаций сексуального инфантильного желания – наблюдение ребенком полового акта между взрослыми. Анализ в таких случаях показывает у тех лиц, историей жизни которых впоследствии приходится заниматься врачу, что в этот момент малолетними зрителями владеют два побуждения: одно, если это мальчик, стать на место активного мужчины и другое, противоположное стремление, отождествить себя со страдающей женщиной. Оба эти стремления в совокупности исчерпывают возможности наслаждения, которые дает эта ситуация. Только первое стремление можно подвести под мужской протест, если за этим понятием вообще следует сохранить какой-нибудь смысл. А второе стремление, о судьбе которого Adler не беспокоится или которого он даже и не знает, и есть то, которое имеет куда большее значение для позднее наступающего невроза. Ad1ег настолько целиком ушел в ревнивую ограниченность «Я», что считается только с теми влечениями, которые приемлемы для «Я» и поддерживаются им. Но именно такой случай невроза, где эти побуждения сопротивляются «Я», находится вне его поля зрения.
При ставшей благодаря психоанализу неизбежной попытке установить связь между основным принципом его учения и душевной жизнью ребенка у Adler'a имели место самые резкие, величайшие уклонения от действительных наблюдений и самая глубокая спутанность понятий. Биологический социальный и психологический смысл мужского и женского смешались самым безнадежным образом. Кажется совершенно невозможным и противоречит прямым наблюдениям, чтобы ребенок – мальчик или девочка – начертал план своей жизни, основываясь на первоначальном презрении к женскому полу, и руководящей жизненной линией своего поведения сделал бы желание: хочу стать настоящим мужчиной. Ребенок первоначально и не подозревает значения различия полов и исходит скорее из предположения, что у обоих полов одинаковые (мужские) гениталии; он начинает свои сексуальные исследования совсем не с проблемы различия полов и очень далек от низкой социальной оценки женщины. Существуют женщины, в неврозе которых желание быть мужчиной не играет никакой роли. Все то, что можно констатировать в мужском протесте, нетрудно свести к нарушению первоначального нарциссизма угрозой кастрации, respective к первым запретам половой деятельности. Всякий спор о психогенезе неврозов должен разрешиться на почве детских неврозов. Тщательный анализ невроза в раннем детстве кладет конец всем ошибкам в смысле этиологии неврозов и сомнениям о роли сексуальных влечений. Поэтому Adler в своей критике работы Jung'a «Konflikte der Kindlichen Seele» должен был прибегнуть к подтасовке, доказывая, что материал этого случая, вероятно, был односторонне подобран отцом.[6]
Я не буду дальше останавливаться на биологической стороне теории Adler'a и не стану исследовать, действительно ли конкретная недостаточность органов или субъективное ощущение последней – неизвестно, что из двух, – в состоянии служить основой системы Adler'a. Уместно будет сделать замечание, что в таком случае невроз был бы только побочным результатом всеобщего вырождения, между тем как наблюдение нас учит, что огромное большинство безобразных, уродов, калек и убогих вовсе не реагируют на свои недостатки развитием невроза. Я не буду касаться интересной новости о перемещении чувства малоценности в детство. Она показывает нам, под какой маской подчеркнутый момент инфантилизма вновь всплывает в индивидуальной психологии. Но зато я обязан показать, как все психологические приобретения психоанализа бесцельно теряются у Adler'а. Бессознательное еще является в «нервном характере» как психологическая особенность, но без всякого отношения к системе. Позже он вполне последовательно объявил, что ему безразлично, сознательно ли представление или бессознательно. У Adler'а с самого начала не было никакого понятия для вытеснения. В реферате об одном докладе в Венском обществе (февраль 1911) значится: «На примере одного случая указывается на то, что пациент не вытеснил своего libido, от которого он постоянно старался защищаться».[7] В одной венской дискуссии он вскоре после того высказал следующее: «Когда вы спрашиваете, откуда являлось вытеснение, то получаете ответ: от культуры. Когда же вы затем спрашиваете: откуда явилась культура?, то вам отвечают: от вытеснения. Вы видите, таким образом, что дело тут в игре слов». Маленькая искра остроумия, с которой Adlег раскрыл искусство защиты своего «нервного характера», была бы вполне достаточна, чтобы указать ему выход из этого предательского аргумента. Тут скрывается только тот смысл, что культура покоится на результатах вытеснений прежних поколений и что каждому новому поколению приходится оберегать культуру, совершая те же самые вытеснения. Я слышал о ребенке, который считал себя одураченным и стал кричать только потому, что на вопрос: «Откуда берутся яйца?» – получил ответ: «От кур». На дальнейший вопрос: «Откуда берутся куры?» – получил ответ: «Из яиц». И все же тут не было игры словами, а ребенку говорили правду.
Также жалко и бессодержательно все, что Adler высказал о сновидении, этом пробном камне психоанализа. Сновидение было для него сначала поворотом с мужской на женскую линию, что означает не что иное, как переложение учения об осуществлении желаний в сновидении на язык «мужского протеста». Позднее он находит сущность сновидения в том, что посредством сновидения человек в бессознательном состоянии делает для себя возможным то, что сознательно запрещается. Также приоритет смешивания сновидения со скрытыми мыслями, на котором покоится его понимание «проспективной тенденции» (предвидения), надо приписать Adler'y. Meder в этом отношении последовал за ним. При этом стараются не замечать того, что всякое толкование сновидения, явное содержание которого вообще недоступно пониманию, основывается на применении того самого толкования сновидений, предпосылки и выводы которого оспаривают. Сопротивление, по Adler'y, служит больному для того, чтобы он мог упорствовать на своем перед врачом. Конечно, это верно; но ведь это совершенно то же, что сказать: «Оно служит сопротивлению». Но откуда это сопротивление возникает, и каким образом получается, что больной может пользоваться его проявлениями в своих целях, об этом, как о безразличном для «Я» явлении, не дают никаких пояснений. Не принимаются во внимание ни детали механизма симптомов и феноменов, ни вообще обоснование разнообразия картин болезни и болезненных проявлений, так как все служит одинаково мужскому протесту, самоутверждению личности. Система готова, она получилась благодаря своеобразному перетолковыванию; но зато и не дала ни одного нового наблюдения. Я думаю, мне удалось показать, что система Adler'a не имеет ничего общего с психоанализом.
Картина жизни, которая вырисовывается из системы Adler'a, основана целиком на агрессивном влечении; она не оставляет места для любви. Приходится удивляться, что столь безотрадное мировоззрение обратило на себя внимание; но не следует забывать, что стонущее под игом половой потребности человечество готово воспринять что угодно, если только в качестве приманки выставить преодоление сексуальности.
