Марк Бурно - О характерах людей
В «малом» безнравственном замкнуто-углубленная молодая «научная» женщина, также сообразно своей аутистической концепции, «для здоровья» сближается на час с «сексуальным террористом», «грязным пиратом», чтобы тут же, освободившись от чувственного голода, забыть о нем и не обращать на него при встрече внимания, платонически благоговея перед старцем-профессором, своим научным руководителем. Она же, при всей колкой застенчивости за легкими готическими очками, свободно-открыто говорит в компании интеллигентных людей о потаенных подробностях интимной жизни, потому что это включено в ее концептуальное кружево. И чувственно-жаркая телесная близость здесь (в противовес тревожно- сомневающемуся с его вяловатой, «трезвой» чувственностью, но и реалистически-лирической, обостренно-нравственной ответственностью за свои поступки) нередко слишком мало значит в сравнении с близостью духовной.
Как и толстовский Каренин, сегодняшний аутист обычно отбрасывает все, что не согласуется с его изначальной, внутренней аутистической системой-кружевом, и разрешает что угодно за занавесом соблюдения формальных правил-формул. Эта система-кружево есть для него частица Красоты, Гармонии, Бога в нем самом, и это – главнейшее, это залог его духовного бессмертия и спокойствия.
Не смерти, не болезни обычно боится сложный, зрелый аутист, а своего духовного несовершенства перед смертью В духовном росте-совершенствовании – главная потребность-задача его души, гнездящейся на время жизни в телесном «приемнике». Многие аутисты, особенно в старости, ясно чувствуют эту способность своей души уже понемногу как бы отделяться от слабеющего бренного тела, дабы вскоре уже торжественно-светло вступить в жизнь Вечную. При этом аутист может быть великим атеистом, как Фрейд, предложивший вместо религиозной «иллюзии» свою иллюзию пансексуализма, сексуальности, о которой говорил с волнением, как об особой «духовной силе» – как вспоминал об этом Юнг (1994, с. 157).
Из всех реалистов к замкнуто-углубленному (аутисту, шизоиду) ближе всего по духу, по-видимому, как отмечено уже выше, все-таки тревожно-сомневающийся (психастеник). Оба они, особенно же в интеллигентской своей глубинной усложненности, более всего ценят духовное, экзистенциальное движение в человеке и все то, в чем оно может обнаружиться: в письме, стихотворении, карандашном рисунке и т. п. Сангвиники, живущие в основном ощущениями, воспоминаниями ощущений, обычно, заботясь о чистоте квартиры, гораздо легче расстаются со старыми бумагами, письмами ушедшего навсегда близкого человека.
Иным аутистам (шизоидам) люди почти и не нужны – Природа наполнена для них символами, помогающими радостно чувствовать себя собою. Иные же замкнуто-углубленные (шизоиды) жадно тянутся к людям и часто не находят в непосредственном общении с ними желанного глубокого созвучия, страдая в пожизненных поисках такой встречи.
Парадоксальность, непредсказуемость мыслей, чувств, поступков замкнуто-углубленного, шизоида (парадоксальность, конечно же, – лишь с точки зрения реалиста) объясняется аутистичностью, как и кречмеровекая «психестетическая пропорция». Существо этой пропорции психической чувствительности (aisthesis – чувство, греч.) – в переплетении в душе аутиста обостренной чувствительности с бесчувственностью-холодностью, что может, например, выразиться в кровавой жестокости, переплетенной с пламенной влюбленностью, в божественной нежности, в испепеляюще-неземной страсти Нефертити, в одухотворенно-безоглядной жертвенности, пожизненной волшебно-платонической влюбленности, но только не в реалистической деятельно-земной теплоте-доброте.
Для аутиста подчас крыло бабочки значит неизмеримо больше, нежели земные переживания его близких, именно потому, что волшебный, нежнейший рисунок на этом крыле сотворен для него предопределением Духа, и созерцание крыла есть общение с Божественным. Вообще, если сангвиник и тревожно-сомневающийся умиляются в животных и растениях тем, что делает их похожими на человека, то замкнуто-углубленный нередко рассматривает в них звучание Космоса.
Верующий человек замкнуто-углубленного склада именно аутистичностью чувствует-знает Божий Промысел и, например, без сомнения объясняет им библейскую полынь, чернобыльник, как предзнаменование сравнительно недавней Чернобыльской катастрофы. Подлинным доказательством Бога считается переживание (опыт) светлой встречи с Ним (и не только во время литургии), то есть то самое особое, светлое, аутистическое переживание вдохновения, с чувством известной самостоятельности, изначальности этого переживания, посылаемости его извне. Вдохновенный же психастеник ощущает свое вдохновение как свечение изначально из себя, из своего тела, саморазвивающейся (по своим закономерностям) стихийной Материи-Природы, без Предопределения-Цели. Нередко аутист и считает свою природу более совершенной (нежели у реалистов) для улавливания Божественного, а реалист-атеист полагает все это «дурманом-сказкой о бессмертии», помогающей верующему человеку умереть без возможного трагического отчаяния.
Любовь замкнуто-углубленного может быть сложно-одухотворенным переживанием аутистически-идеального образа возлюбленной в душе, который также как бы посылается, несет Божественный свет в себе. Образ этот соприкасается то с одной, то с другой реальной женщиной, каким-то созвучием отвечающей этому образу, и нередко нет тут подлинного чувства вины за измену жене, потому что это любовное переживание происходит как бы свыше, посылается Великой Целью, оно священно, как переживание, чувство Александра к Марии в «Жертвоприношении» Тарковского, как чувство Юрия Живаго к Ларе в «Докторе Живаго» Пастернака. Или, случается, пожилой аутист изменяет своей бездетной жене, потому что считает своим жизненным долгом произвести на свет ребенка, пусть от другой женщины.
Одна замкнуто-углубленная женщина жестоко мстит своей сопернице, жене возлюбленного, вывешивая на бельевой веревке для сушки на своем балконе напротив ее балкона ползунки – будто у них уже есть свой ребенок. Другая готова, страдая от ревности, самоотверженно, с нежностью отдать любимого мужа сопернице, чтобы ему было с этой женщиной еше лучше, чем с нею. И все это записано-выткано в их сложно-аутистических душевных кружевах.
Ранимое колкое самолюбие, переживание своей неполноценности может порождать в замкнуто-углубленном панцирь-защиту в виде стеклянной неприступности, вежливой церемонности, или серой злости, или разнообразных улыбающихся клоунских масок.
Особым рисунком своего аутистического кружева замкнуто-углубленные часто трудно вписываются в обычный коллектив, хотя подчас и способны формально-живо общаться. Не могут они обычно безболезненно-мягко приспосабливаться к людям (в том числе и к иным аутистам), разнообразным делам-работам, учебным занятиям, к домам, улицам, местам природы, не созвучным им, не помогающим чувствовать себя собою, не смягчающим этим душевную напряженность.
Однако ко всему, что созвучно, творчески целительно, аутист тянется и способен здесь, в какой-то своей нише, нередко на благородно-высокое, одухотворенное, глубинно-нежное, мудрое. И если понимать, в чем именно состоит требующее своего развития духовное богатство конкретного аутиста и на что он не способен по природе своей (а значит, не надо от него этого требовать), – то возможно восхищаться им и любить его.
Демонстративный характер (истерик)
Клинически выразительно, в естественнонаучном духе, в своей патологической (психопатической) выраженности (истерический психопат, или истерик) этот склад описан П.Б. Ганнушкиным (1909, 1933).
Существо демонстративного склада (радикала) – в склонности увлеченным позированием тешить свое уязвимое честолюбие, тщеславие. Такое получается благодаря обычной здесь более или менее красочной чувственности с богатой вытеснительной защитой. Красками воображения возможно, угодно своим желаниям, невольно-бессознательно исказить реальность, вытолкнуть своей живейшей самовнушаемостью неприятное событие из сознания в бессознательное, не в состоянии критически, объективно посмотреть на себя в это время сбоку.
Вообще сильная вытеснительная защита практически исключает глубинность-сложность мысли, переживания и, значит, серьезную способность критически относиться к себе. Этой вытеснительной зависимостью мыслей, взглядов от существенно поправляющих, изменяющих в противоположные стороны мышление чувств демонстративный человек может быть и глуп, и тоже по-своему счастлив, защищен.
Так, ухаживая за больным мужем, недовольная таким «гнусным» занятием, истеричка поминутно упрекает, оскорбляет этого беспомощного человека, жалуясь вслух на свою «горькую» судьбу сиделки, а через несколько дней на его могиле, с чистым сердцем, благополучно вытеснив прежние упреки мужу, причитает-рыдает так, будто готова была бы еще целый век терпеливо за ним ухаживать. Сама же она от инфантильной своей бестревожности не боится никаких страшных болезней: все могут ими заболеть, но только не она; все умрут, но только не она. Сангвиничке, так же склонной к вытеснительной эмоциональной защите, изначальная тревожность все же не дает так надежно-искусно вытеснять из сознания неугодное, травмирующее.
