Алис Миллер - Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я
«Я была жемчужиной в ее короне. Она всегда говорила, что на меня можно положиться, и я старалась оправдать ее ожидания. Я взяла на себя заботу о своих младших братьях и сестрах, чтобы мать могла спокойно делать карьеру. Она становилась все известней, но счастливой я ее ни разу не видела. Как же я тосковала по ней в те долгие вечера! Малыши плакали, а я никогда – я лишь утешала их. Кому нужен заплаканный ребенок? „Любовь“ матери я могла заслужить лишь своим поведением, то есть должна была быть прилежной, понятливой, уметь владеть собой, никогда не ставить под сомнение ее поступки и не показывать, как мне ее не хватает, словом, не лишать ее столь необходимой ей свободы. Нарушение этих „заповедей“ обернулось бы против меня. Никому бы тогда и в голову не пришло, что разумная, спокойная, покладистая Майя в душе чувствует себя одинокой и очень страдает от этого. Мне не оставалось ничего другого, кроме как гордиться своей матерью и помогать ей.
Чем больше становились «жемчужины в короне матери», тем глубже делались раны в ее сердце, «жемчужины» нужны были матери для того, чтобы, созерцая их, заглушить в себе какое-то гнетущее чувство, может быть, тоску, не знаю точно... Может, она бы это осознала, если бы испытала счастье быть матерью не только в биологическом смысле слова. Ей не было дано испытать радость спонтанной любви.
И, представьте себе, с Петером произошло то же самое. Сколько изнуряюще долгих часов пришлось ему просидеть с нянькой и горничной, пока я готовилась к защите диплома, которая еще больше отдалила меня от него и себя самой. Сколько раз я покидала его, не замечая, что тем самым заставляю его страдать. Наверное, потому, что я в детстве не могла чувствовать себя одинокой и покинутой. Только теперь я начинаю ощущать, что может дать материнство без короны, жемчужин и священного ореола».
Один из немецких журналов для женщин попытался в семидесятые годы открыто писать на темы, на которые было негласно наложено общественное табу. Редакция получила от одной из читательниц письмо с откровенным описанием трагической истории ее материнства. Оно заканчивалось так: «А кормление грудью! Новорожденного приложили к груди неправильно, и он вскоре изгрыз мои соски. Господи Боже мой, как же это было ужасно. Два часа, опять кормление, потом еще... еще... еще... Было так плохо, что я вскоре уже не могла есть, а температура у меня подскочила до 40°. Тут его отняли от груди, и я мгновенно почувствовала себя гораздо лучше. Никаких материнских чувств я долго не испытывала, мне было бы только на руку, если бы ребенок умер. А все думали, что я чувствую себя счастливой. Когда я в отчаянии позвонила одной из подруг, она сказала, что ребенком нужно заниматься, и постепенно почувствуешь к нему если не любовь, то симпатию. Ничего подобного. Симпатию к малышу я почувствовала лишь тогда, когда после работы находила его дома, а он развлекал меня и был чем-то броде игрушки. Но честно говоря, ребенка запросто мог бы заменить щенок. Теперь, когда он подрастает и я вижу, что могу воспитать его, что он чувствует привязанность и полное доверие ко мне, то в моей душе начинают пробуждаться нежные чувства. Теперь я очень рада, что он есть. Это все я вам написала просто потому, что наконец-то хоть кто-то может сказать: «Нет никакой материнской любви в традиционном понимании слова, не говоря уже о материнском инстинкте» (см. «Emma», июль 1977. Курсив мой.– А.М.).
Суть проблемы заключается в том, что автор письма так и не поняла, в чем ее трагедия и трагедия ее ребенка, а причину этого надо искать в ее раннем детстве, ей надо просто осознанно пережить детские эмоции. Поэтому ее пессимистические утверждения неверны и лишь способны ввести в заблуждение. На самом деле есть «материнская любовь» и «материнский инстинкт». Мы можем наблюдать этот инстинкт у животных, которых люди не подвергали жестокому обращению. В женщине данный инстинкт заложен с рождения, и именно благодаря ему она в состоянии любить, кормить, поддерживать своих детей и испытывать от этого радость. К сожалению, нас очень часто слишком рано лишают этих способностей, основанных на инстинкте: в детстве родители используют нас для удовлетворения своих желаний. К счастью, эти способности могут к нам вернуться, если мы сами скажем себе правду. Об этом свидетельствует следующая история.
27-летняя Иоганна начала проходить курс глубинной психотерапии незадолго до того, как забеременела. Она хорошо подготовилась к родам, а сам процесс кормления и контакта с малышом доставлял ей настоящее удовольствие. Но внезапно без каких-либо видимых причин ее груди затвердели и начали болеть. Пока она лежала с высокой температурой, медсестра кормила ребенка из бутылочки.
В воспаленном мозгу Иоганны то и дело всплывали кошмарные сцены из далекого детства. Она вновь и вновь во всех подробностях вспоминала сцены сексуального насилия, совершенного над ней родителями и соседом. Тогда ей было только три месяца. Точное время удалось установить благодаря тому, что семья позднее переехала. Благодаря хорошему пониманию мира собственных чувств Иоганна оказалась в состоянии ощутить гнев, вызванный обманом, и в полной мере почувствовала ужас от того, что подверглась насилию в столь раннем возрасте. Но теперь она вдруг осознала, что в значительной степени из-за этого утратила способность следовать своему материнскому инстинкту, и это ее особенно возмутило. Именно это она сочла наибольшим преступлением со стороны родителей. Позднее она сказала: «Мне было три месяца от роду, когда они лишили меня материнства. А ведь мне теперь так хотелось ощутить радость от кормления ребенка ». Прошло много времени, пока, наконец, Иоганна нашла в себе силы мысленно бросить вызов родителям, открыто выразить им давно накопившееся в душе возмущение, заявить о своих правах и осмыслить последствия совершенного над ней насилия. Но еще до этого одна лишь готовность принять страшную правду привела к снижению температуры и исцелению груди. Теперь она могла кормить младенца, который, в свою очередь, очень быстро отвык от бутылочки, хотя медсестра полагала, что такое невозможно.
Иоганна наслаждалась своим материнским чувством и своей способностью любить невинное существо, кормить, защищать и успокаивать его. К тому же ей доставляло радость угадывать его потребности. Но ощущение счастья периодически сменялось приступами отчаяния, когда Иоганне казалось, что она все делает неправильно, что хорошим это не кончится и что не следует так открыто выражать свою радость. Раньше Иоганна изучала психологию и потому пыталась выяснить для самой себя, в частности, следующее: не действует ли она под давлением обстоятельств, не руководствуется ли чисто эгоистическими соображениями и не слишком ли балует ребенка, что чревато тяжкими последствиями. Наряду с мучительным самоанализом душу ей растравляли советы друзей, искренне полагавших, что ребенка с самого начала не нужно особо баловать, ведь он должен привыкнуть к тому, что его иногда оставляют одного. Иначе, дескать, из него вырастет настоящий домашний тиран. И хотя Иоганна давно уже придерживалась другого мнения, ее не покидало чувство, что своего ребенка она воспитывает как-то не так.
Курс психотерапии помог ей обрести ориентиры. Она вновь и вновь сознавала, как важно иметь право на любовь, которую не нужно ни от кого скрывать; можно показывать ее без всякого ущерба для себя, без опасения, что кто-то использует ее в неблаговидных целях или причинит тебе боль. Иоганна больше не боялась в данной ситуации быть обманутой. Вернулось ощущение внутренней целостности, словно никто никогда не причинял ей душевных травм. Ведя внутренний диалог с родителями, она часто обращалась к ним со следующим словами:
«Я люблю и хочу любить Михаэля. Как телу моему нужен воздух, так и душе моей нужна эта любовь, но опасность подавить в себе эту потребность слишком велика, я подозреваю, что это „ложное чувство“, и потому стремлюсь „избавиться“ от него, используя для этого всю свою энергию и весь свой интеллект. Почему? Потому что вы с первых же дней внушали мне, что маленький ребенок не заслуживает уважения, что он не личность, а в лучшем случае игрушка, с которой можно делать все что угодно, не неся за это ни малейшей ответственности. Из-за вас я теперь часто теряю почву под ногами, испытываю стресс и сильное душевное перенапряжение, но порой боюсь разозлиться на вас и поэтому срываю ярость на моем ребенке. Легко внушить себе мысль, что Михаэль стесняет мою жизнь и свободу, так как он теперь постоянно нуждается во мне. Но здесь нет его вины. Достаточно лишь посмотреть в его невинные честные глаза, и становится ясно, что он расплачивается за ваши грехи. Любимый ребенок с самого начала понимает, что такое любовь. Ребенок же, которым пренебрегают и манипулируют, никогда не поймет этого. А я хочу понять, что такое любовь и постепенно развиваю в себе ранее неведомое мне чувство. Это происходит каждый день заново, хоть вы и оставили мне слишком тяжелое наследие. Но я уверена, что однажды твердо смогу сказать себе: „Да, я способна любить!“»
