Ирвин Ялом - Когда Ницше плакал
Брейер, зная, что Фрейд был рядом, коснулся ее руки:
«Останься с нами. Мне и Зигу нечего от тебя скрывать».
«Я уже перекусила с детьми. Вы двое справитесь и без меня».
«Матильда, — Брейер попробовал подкупить ее нежностью, — ты говоришь, что редко меня видишь. Вот он я, здесь, а ты покидаешь меня».
Но она покачала головой: «Я вернусь через минуту со штруделем».
Брейер бросил умоляющий взгляд на Фрейда, словно говоря: «Ну что мне еще сделать?» Через мгновение, когда Матильда закрывала за собой дверь, он перехватил ее взгляд, адресованный Фрейду, который словно говорил:
«Видишь, во что превратилась наша совместная жизнь?» И тут впервые Брейер осознал, в какое неловкое и деликатное положение попал его молодой друг, став доверенным лицом обеих сторон охладевшей друг к другу пары.
Мужчины молча ели, когда Брейер заметил, как взгляд Фрейда скользит по книжным полкам.
«Мне стоит завести полку для твоих будущих книг, Зиг?»
«Хотелось бы! Но не в этом десятилетии, Йозеф. Единственное, что удалось написать аспиранту-клиницисту при Главной больнице Вены, так это почтовую открытку. Нет, я думал не о том, чтобы написать, а чтобы прочитать все эти книги. О, безграничная работа мозга — все эти книги проникают в мозг через трехмиллиметровое отверстие в радужной оболочке».
Брейер улыбнулся: «Великолепный образ: сконденсированные выжимки из Шопенгауэра и Спинозы по воронке зрачка, по зрительному нерву попадают прямо в затылочные доли. Мне бы понравилось есть глазами — я всегда оказываюсь слишком уставшим для чтения серьезной литературы».
«А как твой сон? — спросил Фрейд. — Что случилось? Ты же собирался прилечь до ужина».
«Я больше не могу спать. Думаю, я слишком устал для сна. Все тот же кошмар разбудил меня посреди ночи — тот самый, где я падаю».
«Йозеф, расскажи мне еще раз, поподробнее, как это происходит?»
«Каждый раз одно и то же. — Брейер опустил полный стакан сельтерской, положил на стол вилку и откинулся назад, чтобы дать пище улечься. — Сон очень реальный — в этом году я видел его раз десять. Сначала я чувствую, как дрожит земля. Я пугаюсь и иду на улицу искать…»
Он на мгновение задумался, пытаясь вспомнить, что он рассказывал до этого. В этом сне он всегда искал Берту, но далеко не все он хотел рассказывать Фрейду. Его не только смущало безрассудное влечение к Берте, он еще и не хотел усложнять отношения Фрейда и Матильды, доверяя ему вещи, которые ему придется держать от нее в секрете.
«…искать кого-то. Почва начинает расползаться под моими ногами, словно зыбучие пески. Меня медленно засасывает в землю, и я падаю на сорок футов вниз — ровно на сорок футов. Затем я оказываюсь на огромной плите. На этой плите есть какая-то надпись, но прочитать, что там написано, я не могу».
«Какой увлекательный сон, Йозеф. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что ключом к разгадке его смысла является та неразборчивая надпись на плите».
«Если, конечно, этот сон вообще несет в себе хоть какой-нибудь смысл».
«Должен нести, Йозеф. Один и тот же сон десяток раз? Ты бы вряд ли позволил чему-то банальному нарушать твой сон! Еще одна интересная деталь — сорок футов. Откуда ты знаешь, что это именно эта цифра?»
«Я знаю, но откуда — понятия не имею».
Фрейд, который, как обычно, мгновенно расправился с содержимым своей тарелки, торопливо проглотил последний глоток и сказал: «Я уверен, что цифра точная. Как бы то ни было, этот сон придумал ты! Знаешь, Йозеф, я же до сих пор коллекционирую сны и все больше и больше убеждаюсь в том, что конкретные цифры в снах всегда имеют фактическое значение. У меня появился свежий пример, не думаю, что я успел рассказать тебе о нем. На прошлой неделе был обед в честь Исаака Шенберга, друга моего отца…»
«Я его знаю. Это его сын, Игназ, интересуется сестрой твоей невесты?»
«Да, это он, и он не просто „интересуется“ Минной. В общем, это было шестидесятилетие Исаака, и он рассказал нам сон, который приснился ему предыдущей ночью. Он шел по длинной темной дороге, в его кармане лежали шестьдесят золотых монет. Как и ты, он был совершенно уверен, что монет было именно столько. Он пытался удержать свои монеты, но они продолжали выпадать из дырки в кармане, и было слишком темно, чтобы пытаться их найти. Так что я не верю, что это было простым совпадением: увидеть во сне шестьдесят монет накануне своего шестидесятилетия. Я уверен — а как же иначе? — что эти шестьдесят монет обозначают его шестьдесят лет».
«А что за дыра в кармане?» — поинтересовался Брейер, кладя себе вторую ножку цыпленка.
«Сон может быть выражением желания потерять все эти годы и стать моложе», — ответил Фрейд и тоже потянулся за второй порцией цыпленка.
«Или, Зиг, сон мог стать выражением страха — страха того, что годы твои уходят и скоро все закончится. Вспомни, он же был один на длинной темной дороге и пытался собрать что-то, растерянное им».
«Да, можно сказать и так. Вероятно, в снах могут проявляться либо желания, либо страхи. Или все сразу. Но, Йозеф, скажи мне, когда тебе впервые приснился этот сон?»
«Дай вспомнить». — Брейер вспомнил, что первый раз это было вскоре после того, как он начал сомневаться, сможет ли его лечение помочь Берте, и в разговоре с фрау Паппенгейм обозначил возможность перевода Берты в санаторий Бельвью в Швейцарии. Это было где-то в начале 1882 года, около года назад, о чем он и сказал Фрейду.
«А не в этом ли январе я приходил на вечеринку по поводу твоего сорокалетия? — поинтересовался Фрейд. — Там еще была вся семья Олтманов. Итак, если этот сон преследует тебя с тех самых пор, не означает ли это, что сорок футов — это твои сорок лет».
«Ну, через несколько месяцев мне стукнет сорок один. Если ты прав, то со следующего января мне придется падать во сне на сорок один фут?»
Фрейд развел руками: «А вот с этого момента нам нужен консультант. На этом моя теория сновидений обрывается. Будет ли уже виденный сон изменяться в соответствии с переменами в жизни спящего? Интереснейший вопрос! Почему вообще годы предстают в образе футов? Зачем это маленькому создателю снов, живущему в нашей голове, идти на все эти сложности, чтобы скрыть истину. Сдается мне, что во сне не появится лишний фут. Я полагаю, создатель снов испугается, что если лишний фут появится, когда ты станешь старше, это будет слишком очевидно, выдаст ключ ко сну».
«Зиг, — ухмыльнулся Брейер, вытирая усы салфеткой. — Вот здесь мы с тобой всегда расходимся во мнениях. Когда ты начинаешь говорить об ином, самостоятельном разуме, живущем внутри нас „чувствующем эльфе“, придумывающем запутанные сны и маскирующем их суть от нашего сознания, — мне это кажется нелепым».
«Согласен, это кажется нелепым, — но посмотри на доказательства, вспомни всех ученых и математиков, которые говорили о том, что решения сложных проблем приходили к ним во сне! К тому же, Йозеф, окончательного объяснения не существует. Какой бы нелепицей это ни казалось, самостоятельный, подсознательный разум должен существовать! Я уверен…»
Вошла Матильда с большим кувшином кофе и двумя кусками яблочного штруделя с изюмом, покрытого Schlag.[6] «В чем ты так уверен, Зиги?»
«Единственное, в чем я уверен, так это в том, что мы хотим, чтобы ты присела и составила нам компанию. Йозеф как раз собирался рассказывать о пациенте, который был у него сегодня».
«Зиги, я не могу. Йохан плачет, и, если я не подойду к нему сейчас, он перебудит других детей».
Когда она ушла, Фрейд повернулся к Брейеру: «Ну а теперь, Йозеф, что у тебя была за странная встреча с сестрой студента-медика?»
Брейер не торопился отвечать, собираясь с мыслями. Он хотел обсудить с Фрейдом предложение Лу Саломе, но боялся, что ему в итоге придется слишком много рассказывать о том, как он лечил Берту.
«Ну, брат рассказал ей о том, как я лечил Берту Паппенгейм. Теперь она хочет, чтобы я тем же методом вылечил ее друга, который страдает эмоциональным расстройством».
«Но как этот студент-медик, этот Женя Саломе, смог узнать о Берте Паппенгейм? Ты даже мне почти ничего не рассказывал об этой пациентке, Йозеф. Я ничего об этом не знаю, кроме того, что ты использовал гипноз».
Брейеру показалось, что в голосе Фрейда промелькнула тень зависти.
«Да, Зиг, я не особенно распространялся по поводу Берты. Ее семья слишком известна в обществе. А с тобой я не хотел обсуждать этот случай после того как узнал, что Берта — близкая подруга твоей невесты. Но несколько месяцев назад, дав ей псевдоним Анна О., я описал этот случай группе студентов на медицинской конференции по историям болезни».
Фрейд с жадностью подался к нему: «Ты даже не представляешь, как мне хотелось бы знать подробности о твоем новом способе лечения, Йозеф. Можешь же ты, по крайней мере, рассказать мне то, что уже говорил студентам? Ты же знаешь, я способен хранить профессиональные секреты — даже от Марты».
