Гарри Гантрип - ШИЗОИДНЫЕ ЯВЛЕНИЯ, ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И САМОСТЬ
Этого не получится, если сам терапевт не является «реальной» личностью, дающей пациенту возможность «реальной» связи в ситуации лечения, помимо и вне трансферентных связей. Такие отношения могут развиваться более открыто, опираясь на устойчиво углубляющееся доверие пациента к аналитику, без чего пациент недалеко сможет продвинуться в решении своих проблем, какой бы корректной ни была техника анализа. Он должен иметь некоторую твердую почву под ногами в текущей реальности, если он хочет оживить, осознать и проработать проблемы своего прошлого, тем более если эти проблемы возникли на очень раннем младенческом уровне. И даже тогда нет какой-либо гарантии, что пациент сможет или станет использовать помощь аналитика, чтобы выбраться из своей нереальности. В конце концов, он человек, который может преследовать собственные цели, отличные от тех, которые привели его на лечение. Терапевт не может сделать ничего большего, чем дать пациенту возможность терапевтической связи и некоторое основание для чувства, что это стоящая цель. У него нет власти принудить пациента к улучшению против воли последнего. На всем протяжении лечения пациент постоянно открывает, что следование некоторым целям представляется ему более важным, что выздоровление или решение личностных проблем. Он может быть полон решимости отомстить своей семье или, вследствие переноса, — терапевту. В этом случае он будет использовать анализ для ухудшения своего состояния и станет обвинять терапевта в разрушении всего того, чего он ранее придерживался — верований, идеалов, надежд, иллюзий и т.п. Таким образом, он сможет наконец сказать аналитику: «Посмотрите на тот хаос, который вы произвели в моей жизни, посмотрите, что вы со мной сделали». Он может быть не готов видеть в этом трансферентные элементы, потому что он хочет нанести удар не по памяти мертвого родителя, а по живому, находящемуся перед ним человеку. Негативная терапевтическая реакция дает ему возможность одновременно подставлять под удар как плохого родителя, или даже всю плохую семью, так и «плохого» аналитика.
Ненависть питает свое удовлетворение в деструкции, даже самодеструкции, у тех людей, которые полагают, что они никогда не смогут стать конструктивными. По крайней мере, это иногда дает пациенту возможность чувствовать себя лучше после его отказа от терапевта, хотя подобное чувство может оказаться не очень твердым. Путь от шизоидного и депрессивного состояний к реальности и зрелой самости подобен поверхности, начиненной минами. На каждом шагу встречается спрятанный взрывоопасный материал. Этот путь никогда не может быть легким ни для терапевта, ни для пациента. Тот результат, которого достигает пациент, вполне может быть результатом, которого он тайно хотел, к достижению которого он все это время бессознательно стремился, и может быть крайне трудно спасти его от самого себя успешным анализом этого скрытого желания. Если его цель конструктивна, он в конечном счете станет реагировать на терапевта, но последний должен быть «реальным» человеком, чтобы пациент смог на него реагировать. Никто не может быть спасен от глубокого расстройства личности путем общения с безличностным проективным экраном. В действительности, трудности, с которыми пациент сталкивается внутри себя, так велики, что он вряд ли сможет их преодолеть, если только в ходе всех подъемов и спадов лечения, он не начнет доверять аналитику и полагаться на него настолько, что для него станет возможно и безопасно быть с терапевтом вполне открытым.
Внутренние трудности, действующие против психоаналитической терапииВ двенадцатой главе, раздел (3), мы кратко обрисовали тот факт, что чем глубже заходит психоаналитическая терапия, тем более зависим становится пациент от внешнего поддерживающего его в данное время окружения, так что внешние факторы легко могут фрустрировать наши усилия. Мы должны теперь более глубоко обрисовать внутренние препятствия, образующие «сопротивление».
(1) Истерическую защиту подмены личностной проблемы телесной обычно легче обнаружить терапевту, чем пациенту отказаться от нее. Упоминаемая на страницах 476—80 пациентка, глубоко регрессировавшая женщина средних лет, уступила серьезной инфекции во время крайне важного периода лечения и вынуждена была лежать в постели и принимать огромные дозы антибиотиков. В это время состояние ее психики стало вполне спокойным, однако затем, по мере выздоровления от физического недуга, ее крайне нарушенное состояние начало возвращаться. В некоторых медицинских кругах все еще бытует отношение к истерику как к просто «ищущему внимания» и как к умышленному «зануде». Конечно, истерики могут вызывать у людей крайнее раздражение, однако они «ищут внимания» в том смысле, в каком «ищет внимания» утопающий. Когда дело доходит до конверсионных симптомов, физическая боль может служить защитой против намного худшей ментальной боли, которая возникает по мере исчезновения физической боли. Если пациент не верит, что терапевт сможет реально помочь ему в связи с его ментальной болью, он не может легко отказаться от физической боли, которую намного легче терпеть и которая в большей степени принимается другими людьми. Профессор Бонами Добри в телевизионной беседе о Киплинге говорил об интересе поэта к душевным переживаниям и о его знании внутренних драм, уровень понимания которых говорит, что они должны были быть «пережиты личным образом». Он упомянул об обвинении, что Киплинг был «бесчувствен к физической боли», однако ответил, что Киплинг знал, «что это был пустяк по сравнению с душевной агонией. О чем он [Киплинг] недвусмысленно заявил в своем Гимне физической боли.
«Грозная Мать забвенья,
Когда Ты царишь в тиши,
Стираешь грешную память,
А с ней и страданье души...
Мы славим Тебя за это
И молим Бога в ночи,
Чтоб ты возвратилась снова,
Стирая страданья души».
Такова та ситуация, с которой психотерапевт часто сталкивается при работе с пациентом, и фраза «грешная память» напоминает нам об утверждении Фрейда, что вина, часто глубоко бессознательная, становится истерической защитой против чего-то такого, что намного труднее выносить. Такая ситуация часто возникает ближе к концу лечения (как в том же самом случае глубоко регрессировавшей женщины), в особенности когда пациент достиг заметного улучшения, за которым в действительности скрывается глубокая и еще не затронутая проблема. Страшась приближения к этой скрытой опасности, пациент может сначала продуцировать «бегство в здоровье», а затем оказывается перед дилеммой закончить лечение с нерешенной проблемой, что может стать спусковым крючком сепарационной тревоги по поводу утраты терапевта, или же продолжать анализ, столкнувшись лицом к лицу с тем, чего он боится. В такой ситуации он вполне может попытаться избежать обеих этих возможностей и у него снова появятся симптомы истерической конверсии, чтобы увести лечение в сторону от главной проблемы. Так как основной проблемой всегда является потребность пациента в личной связи, которая даст ему возможность взрастить реальную самость, последние, самые глубокие проблемы всегда являются разновидностью того или другого из двух финальных страхов, страха отсутствия всяких связей и утраты своего эго в вакууме или страха вступления в связь и возникающего при этом чувства, что собственное слабое эго будет затоплено. При такой дилемме симптомы истерической конверсии особенно подходят для отвода внимания, на определенное время, от проблем связи и переключения внимания на телесные симптомы.
У моей знакомой пожилой женщины после смерти мужа развилась экзема по всему телу. Больше года с помощью медицинских методов удавалось добиваться лишь некоторого улучшения, за которым следовал рецидив болезни. Затем она была излечена доброй пожилой женщиной, знатоком лечебных трав, которая лично втирала ей в кожу целебную мазь в течение часа дважды в неделю. Она была излечена столь эффективно, что экзема больше никогда не вернулась. Это, несомненно, было обусловлено не волшебной мазью, а «материнским уходом», инфантильного рода несущей успокоение заботой о ее теле со стороны человека, к которому у нее возникло огромное доверие, в ее одиночестве и дистрессе. Тем не менее, аналитик был благодарен за быстрое достижение постоянного результата. Тяжелая утрата обнажила ее глубоко укорененную инфантильную небезопасность, которая ранее была скрыта за ее зависимостью от своего мужа. Так как у нее определенно не было веры в то, что медицинское лечение даст ответ на эту проблему, она не отказывалась от своей экземы: таким образом ее тело кричало о необходимости «материнской заботы». Пациентка не могла отказаться от своей болезни до тех пор, пока на ее месте не возникло что-либо лучшее. Что же такого «лучшего» может дать психотерапевт? Конечно же, не холодную, безличностную научную технику исследования или, как в случае бихевиоральной терапии, «устранение симптома». Определенно верно, что для пожилой женщины больше подойдет материнская забота знатока лечебных трав, чем психоанализ; но когда человек еще молод и хочет добиться радикальных изменений в личности, психотерапевт должен обеспечивать такую личную связь, которая даст возможность базисной психике перерасти эго-слабость и обрести эго-силу.
