Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж.
С эволюционной точки зрения приоритет системы 1 перед системой 2 вполне логичен: сотни миллионов лет, задолго до появления поразительной системы 2, оперативно реагирующая система 1 управляла поведением животного царства и заставляла поступать конкретным образом в ответ на шипение змеи или на еле слышную поступь хищника, поэтому неудивительно, что более медленная система 2, которой, вероятно, меньше ста тысяч лет «от роду», подчиняется куда более древнему мыслительному аппарату. Проще говоря, наша оперативная эмоциональная механика ведет за собой более медленный «рассуждающий разум». В естественном состоянии преимущества доминирования системы 1, которая воспринимает сенсорную информацию об опасности еще до того, как та достигает сознания, очевидны, но в относительно безопасном постиндустриальном мире, где угрозам присущ более длительный временной горизонт, доминирование системы 1 часто требует больших затрат.
Нарративы задействуют прежде всего динамичную и подвластную эмоциям систему 1, в результате чего аналитическое мышление начинает отказывать. В большинстве случаев мы прибегаем к нарративам для достижения полезных целей: так, страшные истории о нездоровой пище и о вреде курения призваны побудить человека к изменению пищевого поведения и к отказу от потребления табака. А проповеди и басни о честности и тяжелом труде призваны развивать социальные функции и так далее. С другой стороны, нарративы, подавляя нашу систему 2 и препятствуя логическому мышлению, вовлекают нас в аналитические проблемы.
Словом, чем больше мы зависим от нарративов (и меньше – от достоверных данных), тем сильнее отвлекаемся от реального мира. Вы когда-нибудь погружались так глубоко в какой-то роман, чтобы не замечать ничего вокруг? Слушали когда-нибудь радиопередачу, которая настолько завораживала, что вы сидели в машине, желая непременно все дослушать? В мире психологии это называется «транспортацией». Психолог Ричард Герриг определяет нарратив как способ временной ментальной транспортировки слушателя или читателя из непосредственного окружения; когда все заканчивается, люди возвращаются в привычное окружение, «несколько измененные мысленным путешествием»47 .
Иными словами, художественное или документальное произведение, фильм, сценическое представление или картина на время переносят читателя, зрителя или слушателя из реального мира – и возвращает его обратно уже немного другим человеком. Как писала Эмили Дикинсон48 ,
Не плавал ни один фрегат,
Как Книга, далеко;
Какой рысак, как резвый стих,
Несет нас так легко?
Не просит платы за проезд —
Везет и бедняка
Любого – Колесница душ;
Но как она хрупка! [39]
За последние несколько десятилетий исследователи сумели наглядно продемонстрировать, насколько легко восприятие простых фактов искажается вымышленными сведениями, даже если последние четко обозначаются как вымышленные. В классическом эксперименте Пола Розина и его коллег из университета Пенсильвании испытуемым сообщали, что две свежекупленные и одинаковые стеклянные бутылки содержат сахарозу и что обе бутылки ранее не открывались. Далее их уведомили, что на бутылки наклеены совершенно новые этикетки, на одной из которых написано «сахароза», а на другой – «цианид». При этом экспериментаторы повторяли: «Запомните, в обеих бутылках сахар».
Затем сахар из обеих бутылок размешали в нескольких стаканах с водой, а испытуемых попросили оценить, насколько им хочется выпить из конкретного стакана. После чего попросили сделать по глотку из каждого. Сорок один из пятидесяти испытуемых выбрал стакан с водой из бутылки с надписью «сахароза», причем эффект сохранялся, даже когда испытуемые сами наклеивали этикетки49 .
Это и подобные им исследования показывают, что люди неспособны разделять миры факта и вымысла – что мы, образно выражаясь, не в состоянии «переключаться» между вымышленным и реальным мирами. Вот рецензия 1975 года на премьеру фильма «Челюсти». Журнал «Тайм» писал: «Былые смелые пловцы ныне собираются группами в нескольких ярдах от берега, купальщики, истомленные солнцем, нервно бродят у кромки воды и выискивают взглядами спинной плавник, чтобы опрометью кинуться на сушу. “А тебя сожрут!” – кричит один ребенок другому на пляже в Санта-Монике, штат Калифорния. Даже безобидную морскую собаку, этого спаниеля морей из породы акул, подозревают в кровожадности. “Прикончи ее, прикончи! – убеждал рыболов с Лонг-Айленда своего товарища, подсекая двухфутовую и почти беззубую рыбину. – Не то она слопает всех нас, когда подрастет!”»50
Так вышло не случайно. Продюсеры намеренно затянули с выходом фильма на экраны, чтобы его премьера совпала с летним сезоном. Как сказал один из них: «Невозможно, чтобы купальщик, который видел фильм или слышал о нем, не вспомнил о большой белой акуле, заходя в море»51 .
В 1970-х годах психологи Клейтон Льюис и Джон Андерсон изучали влияние заведомо ложных утверждений на достоверность хорошо известных фактов. В простейшем примере испытуемым рассказывали исторически правильные сведения: Джордж Вашингтон был первым президентом США, пересек реку Делавэр и носил парик. Когда звучали утверждения, помеченные как ложные, – например, что Вашингтон написал «Приключения Тома Сойера» или что он до сих пор жив, – испытуемым требовалось больше времени, чтобы проверить истинность этих утверждений, и с каждым дополнительным ложным утверждением они делали все больше ошибок52 .
Герриг описывает и другие эксперименты, часто довольно хитроумные и загадочные, демонстрируя, что чем больше вымысел прикрывается историческими фактами, тем труднее читателю впоследствии отделить этот вымысел от фактов. В качестве одного из примеров он приводит случай Шерлока Холмса: в этих текстах исторические и географические подробности в целом довольно точны. Хотя читатель сочинений Артура Конан Дойла поначалу вполне четко отделяет вымышленный Лондон девятнадцатого столетия от реального исторического Лондона, Герриг утверждает, что конан-дойлевское изображение Лондона чрезвычайно реалистично, и в результате вымышленные элементы вторгаются в реальное ментальное представление о городе53 .
Иными словами, литература, фильмы и искусство могут затмевать факты и внушать вымысел. Как выразился Герриг: «Погружение в нарративы чревато изоляцией от фактов реального мира»54 .
Другие исследователи заходят еще дальше и предполагают, что убедительные вымышленные нарративы фактически уничтожают аналитическое мышление. Два психолога из Университета Огайо, Мелани Грин и Тимоти Брок, дополнили анализ Геррига. Они отмечают, что нарративы явно привлекают больше общественного внимания, чем риторические доводы: «Романы, фильмы, мыльные оперы, тексты песен, статьи в газетах и журналах, теле– и радиопередачи приковывают к себе сильнее, чем реклама, проповеди, передовицы, рекламные щиты и тому подобное. Способность нарративов изменять человеческие убеждения никогда не подвергалась сомнению и всегда вызывала опасения»55 . Грин и Брок количественно оценивают «транспортацию» по нескольким критериям: способность читателя визуализировать сцены нарратива и помещать себя в них, степень умственной и эмоциональной вовлеченности, восприятие повествования как релевантного, желание узнать финал, ощущение того, что «рассказанные события изменили мою жизнь». Напротив, осознание того, что происходит вокруг, рассеянное внимание и легкость, с которой история забывается, снижали оценку «глубины транспортации».
Испытуемых просили прочитать душераздирающую правдивую историю о смертельном ранении маленькой девочки по имени Кэти пациентом психиатрической больницы. Это «Убийство в торговом центре» выдавалось в ходе эксперимента в двух форматах. Первый представлял собой «документальную» версию в виде двух столбцов мелким шрифтом, как будто из газетного репортажа; вторая, «художественная» версия, словно из литературного журнала, предварялась предупреждением, выделенным жирным шрифтом: «События в материале вымышлены, рассказ опубликован в сборнике «Акрон бест фикшн», изданном литературным журналом штата Огайо в декабре 1993 года. Всякое сходство с реальными людьми, событиями и местами является случайным».
