Из плена иллюзий - Фромм Эрих Зелигманн

Таким образом, согласно Марксу, отчуждение – болезненное состояние человека. Это далеко не новая болезнь, поскольку начинается неизбежно вместе с разделением труда, т. е. с превосходства цивилизации над первобытным состоянием. В наибольшей степени этой болезни подвержен рабочий класс, хотя от нее страдают все. Лечить болезнь можно только тогда, когда она достигла пикового состояния; только полностью отчужденный человек может преодолеть отчуждение: он вынужден преодолевать отчуждение, поскольку не может жить в состоянии тотального отчуждения и оставаться нормальным. Ответом на данную проблему является социализм: это общество, в котором человек становится сознательным субъектом истории, ощущает себя субъектом собственных сил и поэтому освобождает себя от привязки к вещам и обстоятельствам. Эту идею о социализме и реализации свободы Маркс выразил в конце III тома «Капитала»: «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства. Как первобытный человек, чтобы удовлетворять свои потребности, чтобы сохранять и воспроизводить свою жизнь, должен бороться с природой, так должен бороться и цивилизованный человек, должен во всех общественных формах и при всех возможных способах производства. С развитием человека расширяется это царство естественной необходимости, потому что расширяются его потребности; но в то же время расширяются и производительные силы, которые служат для их удовлетворения. Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей. Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе»^[28].

Мы лучше поймем моральный и психологический смысл проблемы отчуждения, если рассмотрим положения Маркса по поводу этих двух ее сторон. По мнению Маркса, отчуждение разлагает и извращает все человеческие ценности. Возводя экономическую деятельность и присущие ей ценности, такие как «нажива, труд и бережливость, трезвость»^[29], в ранг высших жизненных ценностей, человек лишается возможности развивать подлинно моральные ценности человечества, «богатство такими вещами, как чистая совесть, добродетели и т. д.; но как я могу быть добродетельным, если я вообще не существую? Как я могу иметь чистую совесть, если я ничего не знаю?»^[30]. В состоянии отчуждения каждая сфера жизни, экономическая и моральная, не связаны друг с другом, «каждая фиксирует особый круг отчужденной сущностной деятельности и каждая относится отчужденно к другому отчуждению»^[31].

С изумительной ясностью Маркс предвидел, как потребности человека в отчужденном обществе будут извращаться до состояния подлинных слабостей. Для Маркса очевидно, что при капитализме «каждый человек старается пробудить в другом какую-нибудь новую потребность, чтобы вынудить его принести новую жертву, поставить его в новую зависимость и толкнуть его к новому виду наслаждения, а тем самым и к экономическому разорению. Каждый стремится вызвать к жизни какую-нибудь чуждую сущностную силу, господствующую над другим человеком, чтобы найти в этом удовлетворение своей собственной своекорыстной потребности. Поэтому с ростом массы предметов растет царство чуждых сущностей, под игом которых находится человек, и каждый новый продукт представляет собой новую возможность взаимного обмана и взаимного ограбления. Вместе с тем человек становится все беднее как человек, он все в большей мере нуждается в деньгах, чтобы овладеть этой враждебной сущностью, и сила его денег падает как раз в обратной пропорции к массе продукции, т. е. его нуждаемость возрастает по мере возрастания власти денег. – Таким образом, потребность в деньгах есть подлинная потребность, порождаемая политической экономией, и единственная потребность, которую она порождает. – Количество денег становится все в большей и большей мере их единственным могущественным свойством; подобно тому как они сводят всякую сущность к ее абстракции, так они сводят и самих себя в своем собственном движении к количественной сущности. Безмерность и неумеренность становятся их истинной мерой.

Даже с субъективной стороны это выражается отчасти в том, что расширение круга продуктов и потребностей становится изобретательным и всегда расчетливым рабом нечеловечных, рафинированных, неестественных и надуманных вожделений. Частная собственность не умеет превращать грубую потребность в человеческую потребность. Ее идеализм сводится к фантазиям, прихотям, причудам, и ни один евнух не льстит более низким образом своему повелителю и не старается возбудить более гнусными средствами его притупившуюся способность к наслаждениям, чтобы снискать себе его милость, чем это делает евнух промышленности, производитель, старающийся хитростью выудить для себя гроши, выманить золотую птицу из кармана своего христиански возлюбленного ближнего (каждый продукт является приманкой, при помощи которой хотят выманить у другого человека его сущность – его деньги; каждая действительная или возможная потребность оказывается слабостью, которая притянет муху к смазанной клеем палочке; всеобщая эксплуатация общественной человеческой сущности, подобно тому как каждое несовершенство человека есть некоторая связь с небом – тот пункт, откуда сердце его доступно священнику; каждая нужда есть повод подойти с любезнейшим видом к своему ближнему и сказать ему: милый друг, я дам тебе то, что тебе нужно, но ты знаешь conditio sine qua non^[32], ты знаешь, какими чернилами тебе придется подписать со мной договор; я надуваю тебя, доставляя тебе наслаждение), – для этой цели промышленный евнух приспосабливается к извращеннейшим фантазиям потребителя, берет на себя роль сводника между ним и его потребностью, возбуждает в нем нездоровые вожделения, подстерегает каждую его слабость, чтобы потом потребовать себе мзду за эту любезность»^[33]. Человек, подвластный отчужденным потребностям, – это «существо и духовно и физически обесчеловеченное… обладающий сознанием и самостоятельной деятельностью… человек-товар»^[34]. Этот человек-товар знает лишь один способ отнести себя к внешнему миру: иметь и потреблять (использовать) его. И чем больше он отчужден, тем в большей степени чувство обладания и использования составляет его отношение к миру. «Чем ничтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчужденная жизнь, тем больше ты накапливаешь своей отчужденной сущности»^[35].

При обсуждении марксовой концепции отчуждения определенный интерес может представлять указание на близость феноменов отчуждения и перенесения – одного из важнейших понятий в системе Фрейда. По наблюдениям Фрейда пациент психоаналитика иногда склонялся к тому, чтобы влюбиться во врача, иногда боялся его или даже ненавидел, но все это совершенно безотносительно к действительной личности психоаналитика. Фрейд полагал, что нашел теоретическое объяснение этому феномену, допустив, что пациент переносит на личность психоаналитика те чувства любви, страха или ненависти, которые он испытывал, будучи ребенком, по отношению к отцу и матери. Фрейд рассудил, что в явлении «перенесения» сохранившийся в пациенте ребенок соотносит себя с личностью психоаналитика, как если бы тот был его отцом или матерью. Вне всяких сомнений предложенная Фрейдом интерпретация перенесения содержит в себе значительную долю истины и подтверждается большим количеством свидетельств. Однако это еще не полное объяснение. Взрослый пациент – не ребенок, и говорить о ребенке в нем или о его бессознательном значит использовать топологический язык, не учитывающий всей сложности фактов. Взрослый пациент-невротик – это отчужденное человеческое существо; он не способен на сильные чувства, он испуган и подавлен, потому что не чувствует себя субъектом и инициатором собственных поступков и переживаний. Он невротичен, потому что отчужден. Чтобы преодолеть ощущение внутренней пустоты и бессилия, он выбирает объект, на который проецирует собственные человеческие качества: любовь, ум, смелость и пр. Подчиняясь этому объекту, он чувствует себя в единстве со своими качествами; он чувствует себя сильным, мудрым, смелым, защищенным. Утрата объекта означает опасность утраты самого себя. Этот механизм идолопоклонства, основанный на индивидуальном отчуждении, определяет динамизм перенесения, придающий ему силу и интенсивность. Менее отчужденный человек тоже может переносить некоторые инфантильные переживания на психоаналитика, но они будут не такими напряженными. Испытывая потребность в идоле и занимаясь его поисками, отчужденный пациент находит психоаналитика и наделяет его чертами отца и матери – двух важнейших персон, знакомых ему с детства. Таким образом, содержание перенесения обычно восходит к инфантильным образам, тогда как его интенсивность – результат степени отчуждения пациента. Нет необходимости добавлять, что перенесение не ограничивается ситуацией с психоаналитиком. Его можно обнаружить во всех видах обожествления авторитетов в политической, религиозной и общественной жизни.