Леонид Гозман - Психология симпатий
Таким образом, тот, кто делает добро ближнему, испытывает к нему большую симпатию, чем тот, кто ничем для него не пожертвовал. Тот, кто хвалит, лучше относится к собеседнику, чем тот, кого хвалят.
Немного перефразируя Карнеги, скажем: если вы хотите понравиться человеку — убедите его в том, что он сделал вам добро. Это наблюдение, возможно, в какой-то мере объясняет феномен родительской любви, большую привязанность родителей к детям, чем детей к родителям. Забота о малышах, страх за их здоровье, все трудности воспитания — удел отцов и матерей, дети же, любя родителей, не предпринимали объективно таких усилий. Только когда родители приближаются к очень преклонному возрасту, может установиться некое «равновесие».
Знание этой психологической закономерности, выявленной в экспериментальном порядке, так же как и знание других закономерностей, может помочь каждому из нас и в обычном общении. Например, для того, чтобы нормализовать отношения, скажем, в семье. Хорошо, когда климат в семье способствует участию всех членов в труде для общего блага, когда доля вклада каждого определена и каждый член семьи знает, что не только обязан другим своим комфортом и благополучием, но и лично для каждого делает много полезного.
Важно также, чтобы добро было адресовано конкретно к кому-то. Если человек всем улыбается одинаково, его улыбка на нас сильного впечатления не произведет скорее всего. А вот если он улыбается только нам... Между прочим, с агрессией дело обстоит так же: если нам наступили на ногу в переполненном автобусе — одно дело, неприятно, но, в общем, простительно. Но если на широкой улице кто-то подходит и наступает на ногу — впору звать милицию.
На возникновение симпатии влияет также социальный контекст. Например, если нас попросят разменять две копейки на улице или подсказать дорогу, мы едва ли воспримем такую просьбу как нечто из ряда вон выходящее — дело-то самое обычное. Замечено, что в разных культурах, даже в разных субкультурах одной культуры, отношение к одному и тому же поступку может быть неодинаковым.
В ходе эксперимента люди были поставлены в не слишком приятную ситуацию: не успевали сдать книги в библиотеку. С просьбой сдать за них книги они обращались к тем, кто оказывался рядом. Часть испытуемых принадлежали к студенческой среде, часто пользовавшейся библиотекой, часть — были люди весьма далекие от академической среды. Все книги были добросовестно сданы. Но выяснилось, что степень симпатии к тем, кто сдавал книги за другого, была неодинакова. В то время как студенты не испытывали большой признательности к человеку, сдавшему за него книги, тот, кто редко заглядывал в библиотеку, считал себя обязанным сделать ответное одолжение.
На первый взгляд не совсем понятно. Но, если вдумаемся, ничего странного нет. Для студента работа с книгой — дело самое тривиальное, библиотека для него — то же рабочее место. Мало того, он отлично знает, чем грозит неаккуратность в пользовании библиотекой — могут отнять читательский билет, лишить права пользования фондом, а без этого к сессии не подготовиться. Поэтому в студенческой среде помочь сдать товарищу книги в библиотеку — такой же естественный поступок, как подсказать, который час, это как бы норма отношений.
Для тех же, кто далек от академической жизни, кто в библиотеках много времени не проводит и не знает тех обстоятельств, о которых мы только что говорили, одолжение, оказанное им теми, кто сдал книги, представлялось весьма значительным. И симпатию к людям, пришедшим на помощь, они испытывали куда большую — оттого, что поступок этот представлялся необычным, выходящим за пределы нормы.
Как видим, на возникновение симпатии влияют всевозможные нюансы отношений, то, что «принято» или «не принято» в той или иной среде.
На то, как и к кому возникает симпатия, влияют во многом также и наши личные свойства.
Каждый по себе замечал — бывают моменты, когда мы в зависимости от самочувствия, настроения, переживаний склонны любить весь мир и всех окружающих, так же как в иные моменты все представляется в черном свете.
Эксперимент проводился в библиотеке. В читальный зал, в разгар рабочего дня, входил сотрудник библиотеки с подносом, уставленным чашечками кофе и пирожными. Объяснял, что у его товарища, также сотрудника библиотеки, сегодня день рождения, и он приветствует читателей. Понятно, настроение у читателей от такого предложения не падало.
Через некоторое время в зал входил человек. Говорил, что он психолог и просил принять участие в часовом эксперименте. Предложение, надо сказать, рискованное: люди пришли работать, каждая минута дорога, а тут — часовой эксперимент. Но желающие тем не менее находились. И, что самое интересное, их было намного больше среди тех, кто перед этим выпил чашечку кофе, чем среди тех, кто пришел позже и не знал о дне рождения сотрудника.
В чем тут дело? Неужели так волшебно сказалось действие чашечки кофе? Конечно, не в ней дело, и большинство присутствовавших возмутилось бы, предложи им в другой обстановке оторваться от работы за такое мизерное угощение. Но предложение сотрудника библиотеки подготовило как бы положительный эмоциональный фон, настроение людей стало более благожелательным. И поэтому готовность оказать услугу случайному человеку (они-то не видели, естественно, никакой связи между визитом психолога и угощением) была значительно выше.
Таким образом, наше житейское наблюдение, что эмоциональный настрой влияет на возникновение симпатии, нашло и свое научное обоснование.
Но на отношение к партнеру влияют не только положительные эмоции, но и отрицательные. Например, состояние опасности.
Почему в минуту опасности, тревоги мы хотим быть рядом с кем-то, не оставаться в одиночестве?
Именно так мы ведем себя в ситуациях, испытывая определенные затруднения, чувствуя некоторую тревожность. Интересно, что в ситуации крайней, смертельной опасности человек общения не ищет. Важно спастись самому. Но таких ситуаций в жизни немного. А относительную небезопасность приходится испытывать и наблюдать довольно часто. Например, приехав в другой город, скажем, другой культуры, обычаев, традиций, мы бессознательно ищем земляка, с радостью знакомимся на вокзале, в столовой и так далее. Нами движет желание быть рядом с тем, кто попал в похожую ситуацию, сравнить свое поведение с поведением другого.
В малознакомом обществе, скажем в спортивном лагере, с радостью встречаешь человека из своего города, своей области, своей профессии. Хотя в иной ситуации, вполне вероятно, именно к этим людям мы не потянулись бы. Но в общении с таким человеком как бы отступает тревога, обретается уверенность, естественнее становится поведение, ширятся контакты, оттого что нет опасения за свои поступки, переживания. Многие из нас или бывали, или наблюдали подобную тягу к людям в тревожной ситуации. Тенденция сближения в психологии получила название аффилятивной. И замечено, что сильнее она выражается у тех, кто был старшим или единственным ребенком в семье.
Почему? Потому что в детстве у них не было старших братьев и сестер, которые в отличие от любящих родителей могли поколотить, отобрать игрушку, посмеяться. Такие дети росли в более благоприятных условиях и твердо знали, что на их зов о помощи немедленно придут сильные взрослые. У них больше доверия к людям с самого детства. Потому, и став вполне взрослыми, такие люди неосознанно скорее будут стремиться завязать контакт с земляком на вокзале, в аэропорту, вместе с ним бродить по улицам малознакомого города. У тех, кто имел старших братьев и сестер, аффилятивные тенденции в ситуациях относительной опасности также растут, но медленнее.
Посмотрим теперь, как же влияют на отношения к людям наши постоянные свойства? Оказывается, влияние их минимально. Это может показаться странным — вроде бы я волен любить того, кого хочу, тут все зависит от моих индивидуальных особенностей. Но симпатия развивается по своим особым законам, и не прослеживается явной зависимости между ее возникновением и личностными свойствами того, кто симпатию испытывает. Один и тот же человек может одинаково нравиться трусу и смельчаку, одаренному и бездарному, весельчаку и скептику.
Общаясь, мы как бы часть своих переживаний, чувств, дум перекладываем на плечи других и разделяем, принимаем на свои плечи ношу чужой жизни. В этом смысле, как писал Джон Донн, действительно нет человека, который жил бы, как остров, сам по себе, ни от кого не завися. Действительно, каждый из нас — «часть материка, часть суши», связан тысячью нитей с людьми, с их заботами и тревогами.
Имеет ли значение в установлении этих связей интеллект? Связана ли с ним сила наших чувств?
Оказывается, роль этих двух начал тесно взаимосвязана. Ведь самый простой психологический акт включает в себя и эмоциональное и интеллектуальное восприятие. Как мы оцениваем впервые увиденный предмет? И умом и чувством. В первый момент мы воспринимаем его как целое. Это уже спустя некоторое время, стремясь лучше разобраться в явлении, призываем окружающих да и себя самих «оставить эмоции в стороне». Как будто заранее зная, что это в принципе никогда не удастся.
