Ирвин Ялом - Палач любви и другие психотерапевтические истории
– И все это прошло, когда вы случайно услышали ее повторяющуюся печальную молитву.
– Именно тогда я понял, как она уязвима, – не только Филлис, а все женщины. Нет, не только женщины, а все вообще. Я делал то же самое, что и Филлис, – надеялся на магию.
– Итак, вы зависите от ее силы, защищающей вас, а она, в свою очередь, умоляет о защите с помощью магического заклинания, – посмотрим, куда вас это приводит.
– Есть еще кое-что важное. Посмотрим на все это с точки зрения Филлис: если она из любви к вам принимает роль богини, которую вы на нее возложили, подумайте, как влияет эта роль на ее собственные возможности роста. Чтобы оставаться на своем пьедестале, она никогда не должна говорить с вами о своей боли и своих страхах – или до сих пор не должна была.
– Постойте. Дайте мне записать. Я собираюсь объяснить все это Филлис, – Марвин торопливо записывал.
– Так что в каком-то смысле она следовала вашим невысказанным желаниям, когда скрывала свою неуверенность и притворялась более сильной, чем ощущала себя. Я подозреваю, что это одна из причин, по которой она вначале отказалась от терапии, – другими словами, она поддерживала ваше желание, чтобы она не менялась. Я также подозреваю, что если вы спросите ее теперь, она сможет прийти.
– Ну и ну, мы и в самом деле настроены на одну волну. Мы с Филлис уже обсуждали это, и она готова с вами поговорить.
Вот так в терапию вошла Филлис. Она пришла вместе с Марвином на следующую встречу – красивая, стройная женщина, которая усилием воли преодолела свое смущение и на нашей встрече втроем была смелой и откровенной.
Наши догадки насчет Филлис оказались близки к истине: она часто вынуждена была скрывать чувство своей неполноценности, чтобы не разочаровывать Марвина. И, конечно, она должна была быть особенно заботливой, когда он был расстроен – в последнее время это означало, что ей пришлось быть заботливой почти постоянно.
Но ее поведение определялось не только реакцией на проблемы Марвина. Филлис сталкивалась и со многими личными проблемами. Самой болезненной из них было отсутствие образования и вера в то, что интеллектуально она отстает от большинства людей, особенно от Марвина. Одна из причин, по которым она боялась и избегала социальных контактов, состояла в том, что кто-нибудь мог спросить ее: «Чем вы занимаетесь?» Она избегала длинных разговоров, так как могло выясниться, что она никогда не училась в колледже. Всякий раз, когда Филлис сравнивала себя с другими, она неизменно приходила к выводу, что они лучше информированы, более умны, социально приспособлены, уверены в себе и интересны.
– Возможно, – предположил я, – единственная область, в которой вы могли сохранить власть, – это секс. Это та сфера, где Марвин нуждается в вас и не может одержать над вами верх.
Вначале Филлис колебалась с ответом, но потом слова нашлись сами:
– Думаю, я должна была иметь что-то, что хотел Марвин. Во многих других отношениях он очень самодостаточен. Я часто чувствую, как мало я могу ему предложить. Я не смогла иметь детей, я боюсь людей, я никогда не работала вне дома, у меня нет ни талантов, ни способностей.
Она остановилась, вытерла глаза и сказала, обращаясь к Марвину:
– Видишь, я могу плакать, если сосредоточусь на этом.
Потом Филлис снова повернулась ко мне:
– Марвин сказал вам, что говорит со мной о том, что вы здесь обсуждаете. Так что я тоже участвую в терапии, через него. Некоторые темы потрясли меня, они относятся больше ко мне, чем к нему.
– Например?
– Например, сожаление. Это как раз про меня. Я часто сожалею о том, что сделала со своей жизнью, или, точнее, чего не сделала.
В этот момент мое сердце наполнилось симпатией к Филлис, и я во что бы то ни стало захотел сказать ей что-нибудь ободряющее.
– Если мы слишком глубоко заглядываем в прошлое, легко переполниться сожалением. Но сейчас самое главное – обернуться к будущему. Мы должны подумать о переменах. Нельзя допустить, чтобы через пять лет вы сожалели о том, как прожили эти пять лет.
После короткого раздумья Филлис ответила:
– Я хотела сказать, что слишком стара, чтобы что-то менять. Я чувствовала это последние тридцать лет. Тридцать лет! Вся моя жизнь прошла с чувством, что уже слишком поздно. Но то, как изменился Марвин за последние несколько недель, потрясло меня. Может быть, вам это непонятно, но одно то, что я сегодня здесь, в кабинете психиатра, рассказываю о себе, – это уже огромный, огромный шаг вперед.
Я помню, что подумал, как удачно, что изменения Марвина побудили к изменениям и Филлис. Обычно в терапии так не бывает. Фактически терапия часто вызывает напряжение в браке: если пациент изменяется, а его супруг остается в прежнем состоянии, то динамическое равновесие в браке нарушается. Пациент вынужден либо отказаться от развития, либо развиваться и рисковать союзом. Я был очень благодарен Филлис за проявленную гибкость.
Последнее, что мы обсуждали, было возникновение симптомов Марвина. Я удовлетворился объяснением символического значения выхода на пенсию: экзистенциальной тревоги, лежащей в основе этой важной жизненной вехи, как причины появления симптомов. Но Филлис предложила дополнительное объяснение, почему все случилось именно сейчас.
– Я уверена, что вы знаете, о чем говорите, и что Марвин, должно быть, расстроен своим выходом на пенсию больше, чем подозревает. Но, сказать по правде, больше всего его выходом на пенсию расстроена я – а когда я чем-либо расстроена, Марвин тоже огорчается. Так устроены наши отношения. Если я грущу, даже тайком, он чувствует это и расстраивается. Иногда он так огорчается, что таким образом берет на себя мою грусть.
Филлис сказала это с такой легкостью, что я на минуту забыл, в каком она напряжении. Раньше она поглядывала на Марвина, произнося каждую свою фразу. Я не знал точно: для того ли, чтобы получить его поддержку, или чтобы убедиться, что он выдержит то, что она собирается сказать. Но сейчас она была захвачена тем, что говорила, сохраняя полную неподвижность головы и тела.
– Что беспокоит вас в том, что Марвин выходит на пенсию?
– Ну, во‑первых, для него уход на пенсию означает возможность путешествовать. Я не знаю, много ли он говорил вам о моем отношении к путешествиям. Я этим вовсе не горжусь, но мне тяжело покидать дом и пускаться в странствия по миру. Потом, мне не нравится, что Марвин будет теперь «хозяйничать» в доме. Последние сорок лет он был хозяином в своем офисе, а я – в доме. Теперь я знаю, что это и его дом тоже. Главным образом это ведь его дом – он заплатил за него деньги. Но мне обидно слышать его разговоры о том, как он перепланирует дом, чтобы разместить свои разнообразные коллекции. Например, сейчас он пытается найти кого-то, кто сделает ему стеклянный обеденный стол, в котором он разместит свои политические значки. Я не хочу есть на политических значках. Я боюсь, что мы движемся к катастрофе. И… – она остановилась.
– Вы собирались сказать что-то еще, Филлис?
– Ну, это труднее всего сказать. Мне стыдно. Я боюсь, что когда Марвин будет оставаться дома, он увидит, как мало я делаю каждый день, и потеряет ко мне уважение.
Марвин просто взял ее за руку. Казалось, это было правильно. В сущности, на протяжении всей сессии он слушал с большим сочувствием. Никаких отвлекающих вопросов, никаких плоских шуток, никакого стремления удержаться на поверхности. Он заверил Филлис, что путешествия важны для него, но не настолько, чтобы он не мог подождать до тех пор, пока она не будет готова к ним. Он открыто сказал ей, что самая важная в мире вещь для него – это их отношения и что он никогда не чувствовал к ней такой близости.
Я встречался с Филлис и Марвином еще несколько раз. Я поддерживал их новый, более открытый тип общения и дал им несколько рекомендаций относительно основ сексуального поведения: как Филлис может помочь Марвину сохранить эрекцию или избежать преждевременной эякуляции, как Марвину относиться к сексу менее механически и как он может довести Филлис до оргазма рукой или ртом, если потерял эрекцию.
Она была затворницей многие годы и редко решалась выходить одна. Мне показалось, что пришло время разрушить эту схему. Я полагал, что смысл – по крайней мере, один из смыслов ее агорафобии – утратил актуальность и можно воздействовать на нее с помощью парадокса. Вначале я получил согласие Марвина, что он обещает последовать любому моему совету, чтобы помочь Филлис преодолеть ее страх. Затем я велел ему говорить ей каждые два часа одни и те же слова (если он в это время на работе, то звонить и говорить по телефону): «Филлис, пожалуйста, не уходи из дома. Мне нужно знать, что ты все время там, чтобы заботиться обо мне и защищать меня от моих страхов».
Глаза Филлис расширились. Марвин посмотрел на меня недоверчиво. Я что, серьезно? Я сказал, что понимаю, как безумно это звучит, но убедил их добросовестно последовать моим инструкциям.
