Елена Колина - Требуюсь Я!
Первой, кого я переубедила в плюсах перепринятого решения, была Надя.
Надя стояла у плиты, с отрешенным видом помешивала суп, я ходила мимо нее туда-сюда, туда-сюда по кухне и говорила:
– У меня будет эксклюзивное предложение: школ английского чтения в городе на Неве нет – ни одной! А центров развития детей – до фига. Зачем мне с ними конкурировать? Пока докажешь, что моя – для элиты, пройдет время, а время – это упущенная выгода!..
Читать по-английски быстро, бегло, как на родном языке, означает интегрироваться в мировую культуру, разве нет?
Школу английского чтения можно назвать студией, это модно.
Мне не обязательно быть в платье до полу, с часами на цепочке. Я могу быть в чем-то продвинутом, от российских дизайнеров.
Вся информация, с которой имеют дело ученые, – на английском, уметь ориентироваться в огромных массивах информации – это залог успеха в науке, в бизнесе, во всех сферах деятельности.
Прямо сейчас пойду и подберу себе что-нибудь черно-белое со швами наружу. Имидж владельца студии – одна из основных задач.
Надя сказала, что ни за что не отдала бы своих внуков в какую-то мою левую школу с якобы лучшими преподавателями города, а вот в школу английского чтения отдала бы, если недорого.
А у меня будет недорого. То есть дорого, но для Надиных внуков бесплатно.
И вот еще что: я считала, что моя школа будет востребована в русскоязычном пространстве за границей, это типичный пример самообмана. На фига эмигрантам школа на русском языке? А вот английская школа чтения нужна за границей всем. И взрослым тоже. Посмотрим, может быть, и школу для взрослых эмигрантов откроем. Есть же школы музыки для взрослых.
Надя сказала, что я придумала очень нужное важное дело, гораздо нужнее, чем «какая-то там элита, кому она нужна, черт с ней совсем». Что научить ребенка читать по-русски может каждый родитель, если хоть немного оторвет зад от дивана. А вот по-английски никто не может помочь.
Вот именно, никто. А я могу помочь. В школе, конечно, учат читать. Но ребенок – никогда! – не читает по-английски сам, не для уроков, а для радости и счастья.
Взять для примера меня. В моем детстве каждый день происходило ужасное. Я приходила из школы и пряталась за диваном, откуда меня выволакивал папа, приволакивал в кабинет и настраивал на мучение: усаживал меня в кресло с Диккенсом по-английски и напряженным голосом говорил: «Сначала ты переведешь десять страниц, а потом делай что хочешь, хоть на голове ходи». Через час наступала мамина очередь: она тоже настраивалась на мучение и с напряженным лицом спрашивала: «Ну, сколько перевела? Хотя бы расскажи, о чем там было?» Выяснялось, что я не знаю. Все кричали… Мама кричала: «А-а-а! Я в твоем возрасте!..», папа: «Кто из тебя вырастет?! Я не вижу в тебе себя!» (дело в том, что они оба переводчики), и тут входил дед с маминой стороны (переводчик Диккенса), шлепал меня книгой по попе и кричал: «А-а-а! Я тебя заставлю Диккенса любить!».
А как, по-вашему, я могла перевести десять страниц за час, если не умела читать? То есть умела, для третьего класса английской школы неплохо, но не так, чтобы вот прямо взять и полюбить десять страниц Диккенса.
И вот однажды им пришла в голову прекрасная в своей простоте педагогическая мысль: они меня заперли.
Ага, заперли на шесть часов. В кабинете. Предварительно привязали к креслу. Ну, не крепко, просто зафиксировали. Сейчас я бы могла их засудить за жестокое обращение с ребенком. И не сомневайтесь, на коленях у меня лежал Диккенс. «Крошка Доррит».
Когда через шесть часов меня открыли, «Крошка Доррит» была прочитана, рядом со мной лежал лист бумаги, на листе бумаги аккуратно выписано, чтобы не запутаться: «Мистер Доррит, миссис Кленнем, Тит Полип, мистер Миглз, Генри Гоуэн, Дэниел Дойс…» Вот это я понимаю воспитание.
А Надиных внуков некому запереть, Надины внуки не могут совершить этот волшебный прыжок к чтению запоем. И что же, самое большое на свете счастье – Дэвид Копперфилд, Шерлок Холмс, Братец Кролик – будет им недоступно?
Ну нет! Читающий ребенок защищен и счастлив, и я заставлю детей быть счастливыми!
На месте родителей я заплатила бы сколько угодно за то, что ребенку подарили целый мир… Сколько я бы за это заплатила?
Теперь, когда бизнес-идея обрела финальные очертания, пришло время подумать о ценовой политике.
Также пришло время составить бизнес-план: требования к помещению, персонал, налоговый статус, кредит.
Кстати, о налогах: прочитала в Интернете, что для проекта социальной значимости (как мой) ставка по кредиту уменьшается в соответствии с Приказом Минэкономразвития России от 01.07.2014 № 411.
Вот мой бизнес-план:
– консервы Applows, тунец (заказать) – давать два раза в день по полбанки;
– сухой корм Royal Canin (34 номер) – должен стоять постоянно и вода;
– молочное: сливки 10-процентные «Домик в деревне» (40 г в день), сметана нежирная (молоко НЕЛЬЗЯ), творог «Тема» – один раз в день;
– мисочки – 3–4 штуки;
– туалет с бортиками без решетки;
– наполнитель «Экстрим классик без запаха»;
– савочек;
– переноска Clipper (лежачок положить вовнутрь);
– игрушки (шарики);
– витамины Babycat;
– когтеточка (фирма «Пушок»).
А на обратной стороне:
Что касается кредитов, не хочу вкладывать в бизнес ни рубля – ничего кроме себя.
ИТОГ ДНЯ:
Списков «Для кота» – один.
Конечно, при рассмотрении такого бизнес-плана возникают вопросы: почему коту молоко НЕЛЬЗЯ? Почему сАвочек?
Почему список «Для кота», написанный мною под диктовку заводчицы, у которой я купила британского кота серо-голубого, 4 месяца, был длинный, а бизнес-план состоит из одной фразы? Почему бы не привлечь крупный стартовый капитал? Почему «не хочу вкладывать ни рубля»?
…Почему? Да потому, что у человека должны быть принципы.
Это мой принцип: ни рубля. Я жадина.
Котов британских серо-голубых, 4-месячных – один.
Бывших друзей – 9.
Я как-то видела картинку: люди притаились кто где, кто на ветке дерева, кто в дупле… Картинка называлась «Мои бывшие друзья». Я смотрела на картинку и думала, какие мы разные с этим художником люди. Художник, автор картины, не слишком грустит о своих бывших друзьях (во всяком случае, мне так показалось), думает: «Эти люди были моими друзьями, а теперь они мне не друзья, ну и пусть живут сами по себе, а я буду сам по себе». А меня очень пугает вот это – бывшие друзья.
Но сейчас один мой старый друг (Алла) и девять новых внезапно стали моими бывшими друзьями.
Дело вот в чем.
Алла (а еще моя подруга!) сказала:
– Не знаю, почему ты обижаешься на Максима. Ты же знаешь, какой он: всегда держит нос по ветру, делает то, что хорошо идет. Всегда снимает то, что можно. Сейчас мыло не в моде, сейчас можно про гадости, вот он и хочет снимать про гадости. Ну, и заодно хочет попробовать что-то новое, талантливое. Может, ее сценарий лучше. Не обижайся, я просто объективна, объективно ты не права.
Нет, ну вы видели такое! Ей бы диалоги писать! Сказать столько обидного сразу!
Про Максима обидно, хотя отчасти это правда. Но он же не борец с ветряными мельницами, он продюсер, снимает сериалы…
Про меня обидно, зачем мне ее объективность, от друзей все же ждешь не объективности – «объективно ты не права», а чтобы встали за тебя горой – «ты права, и все!». И еще между делом назвала меня земляным червяком: меня – старой и мои сериалы мылом. А ту, другую, – новой, талантливой. Ну-ну… Ну, я такого не ожидала! От лучшей подруги!
Я делю своих друзей по интеллекту – на новых и старых. Новые, как правило, культурной профессии, с высоким интеллектом, старые друзья не знаю, глупы или умны (откуда мне знать за 30–40 лет дружбы), они как я – просто есть. Остается считать, что Алла дура.
Но… она ведь не знает, как мне больно от этой истории, когда мне предпочли другую. Если бы она знала, не сказала бы. Наверное, ей показалось бы, что я делаю из мухи слона: что Пашкина вторая семья – это слон, а выкинуть меня с моим сценарием – это муха.
Ладно, Аллу я прощу, – у нее слон. А вот редакторов со студии, включая главного редактора, и креативного продюсера, и секретаршу, – не прощу. Все они (девять человек) знают, что Максим выбрал не мой сценарий.
Хоть бы одна собака позвонила и сказала: «Аня, ты не горюй, все это преходяще, она на один сериал, а ты – лучшая». Ведь я с ними дружу, мы пьем кофе, сплетничаем. И ни одна собака из девяти не позвонила.
Хотя нет… одна собака позвонила. Сказала: «Не горюй, она на один сериал, а ты – лучшая», – и это было еще хуже, как будто в мои страдания добавили каплю яда.
Когда все знают – это еще хуже. Когда тебя жалеют – это еще хуже.
Конечно, никто на студии не узнает, что я с ними со всеми больше не дружу, что в душе моей завяли незабудки: кофе и сплетни станут чисто формальными.
