Генрих Киршбаум - «Валгаллы белое вино…»
181
Ср. воспоминания Э. Ф. Голлербаха (1994: 582). Сравнения и параллели, конечно, носили в среде акмеистов скорее полуигровой характер, часто они играли роль дружеской литературной шутки или шаржа: в связи со Златозубом-Мандельштамом стоит сказать о запомнившейся современникам пародии М. Лозинского на шиллеровский «Кубок» в переводе Жуковского. Ср. воспоминания современников, например, В. Рождественского (1994: 422–423) и В. Пяста (1995: 107).
182
Возможно, брюсовское самоотождествление с Гете начиналось, косвенно, с проекций на Гете Тютчева в очерке о Тютчеве (Брюсов 1955: II, 222).
183
Сравнения участников литературной жизни 1910–1920-х годов с фигурами из истории немецкой литературы прижились и в русской филологии. Так, выстраивая эволюцию модернизма от Хлебникова до Пастернака, Р. Якобсон в 1934 году назвал Маяковского «воплощением эпохи „Бури и натиска“» (Jakobson 1979: 418).
184
В файле — полужирный — прим. верст.
185
Блок цитирует Гонеггера по русскому изданию 1867 года: (Гонеггер 1867).
186
См. в связи с тютчевской грозой (громом-бурей) разбор стихотворения «Опять войны разноголосица…» в главе 2.3.3.
187
По теме «Пастернак и Германия» см. работы Nöldeke (1986), Dorzweiler (1992), Evans-Romaine (1997).
188
Мандельштам назвал «Вульгатой» (латинский перевод Библии) — лютеровскую Библию. Автору указали на эту ошибку, и при переиздании статья стала называться «Заметками о поэзии».
189
Прецеденты такой полемической реакции Мандельштама на идеи Вяч. Иванова имеются — «Утро акмеизма» как ответ на «Мысли о символизме». О возможном непроизвольном пародировании статей Иванова в «Оде Бетховену» уже говорилось. Бывший ученик в последний раз посетил бывшего учителя в июне 1921 года в Баку и поставил ему «диагноз» — «священный катаракт» (у Мандельштама муж. рода. — Г.К.). Вяч. Иванов «ничего не знает, не понимает, не видит» (цит. по: Альтман 1995: 69). Первый полемический выпад против Вяч. Иванова, содержащий и подтекстуальные колкости, содержится в «Письме о русской поэзии», второй — в разбираемом нами тексте.
190
Вяч. Иванов, желая пристыдить секуляризаторов русской речи, говорит об их «вожделении сузить великое вместилище нашей русской славы». Мандельштама «присовестить» не удается. В «Разговоре о Данте» поэт скажет: «Великолепен стихотворный голод итальянских стариков, их зверский юношеский аппетит к гармонии, их чувственное вожделение к рифме — il disio» (III, 218).
191
Мотив находящейся в бреду совести культуры, тематизированный в «Кассандре» и в рецензии на Штробля, впоследствии будет подхвачен в «Восьмистишиях». Ср. также определение акмеизма как «совести поэзии» в письме к Л. В. Горнунгу (IV, 33).
192
Ср. мандельштамовские описания «прочно налаженной» связи между «меньшевичкой и врангелевской контрразведкой» и Константинополем («Меньшевики в Грузии», II, 318, 320) и характеристики меньшевистской Грузии как государства, «выросшего на чужой крови» (там же: 319).
193
См. подробнее в главе 2.4.1.
194
Самые очевидные и для Мандельштама релевантные примеры составляют стихи Маяковского «Германия» (1957: IV, 49–52), «Солидарность» (1957: V, 94–95), «Уже» (1957: V, 96–97), а также «Германия» Н. Тихонова (1958: 88–89). В своем стихотворении Н. Тихонов также реминисцирует мотивы из стихотворений Мандельштама «Когда на площадях и в тишине келейной…» и «Декабрист» (ср. Тихонов 1958: 88).
195
Ср. также описание Германии, «придавленной версальскими печатями сургучными», в поэме «Пятый интернационал» (Маяковский 1957: IV, 113).
196
О путешествиях М. Бартеля по России см. Koenen (1998).
197
Единственная известная нам работа, в которой исследовались связи А. Луначарского с немецкой литературой («Die Beziehungen Lunačarskijs zur deutschen Literatur»), была проведена более 35 лет назад (Angres 1970). Хронологически структурированное исследование восточно-германской исследовательницы носит фактобиографический характер и может служить солидной отправной базой для дальнейших штудий по советско-германским литературно-политическим связям первых послереволюционных лет. «Ренегат» Бартель (там же: 131) по понятным причинам упомянут в работе лишь бегло. Отдельного исследования заслуживает роль Луначарского в запоздалой презентации русскому читателю Ф. Гельдерлина.
198
О работе Мандельштама в Наркомпросе см. Нерлер (1989).
199
Характерно, что это место из статьи Мандельштама цитирует в своих воспоминаниях И. Эренбург (1990: 310), который, как было показано выше, оказался наиболее чутким к «немецкой» мужественной образности «Тристий». Знаменательно, что в восприятии И. Эренбурга мандельштамовский пафос мужественности оказывается созвучен блоковскому в «Двенадцати» и «Скифах» (2002: 216–217). Таким образом, трагический скепсис Мандельштама по поводу скифско-германских пиршеств (см. разбор стихотворения «Кассандре») в 1920-е годы потерял всякую актуальность.
200
Упрек в символистской кукольности опять же напоминает критику «Валкирий». Может быть, памятуя о баварском прошлом Вагнера, Мандельштам вкладывал в понятие мюнхенского «модерн-символизма» не только школу Ш. Георге с ее стилизованным эстетизмом и жреческим профетизмом, но и постановки Вагнера. Рецензируя книгу Франка Тиса «Врата в мир» (F. Thiess: «Das Tor zur Welt»), Мандельштам охарактеризовал идеологию книги как «дешевое ницшеанство плюс мюнхенский эстетизм» (II, 589). Как видно из рецензии на «Повесть о детях» Клауса Манна («Kindemovelle»), даже и утонченный эстетизм остается для Мандельштама «безвкусным» (II, 591).
201
П. Хессе указывает в связи с этим на выход в 1919 году поэмы Вяч. Иванова «Прометей» (Hesse 1989: 248–249), по-видимому, актуализировавшей в сознании Мандельштама культурологемы бывшего учителя. Со своей стороны, укажем и на книгу Вяч. Иванова «Сыны Прометея», вышедшую в 1915 году, то есть в период мандельштамовского «рецидива» символистской культурософской риторики.
202
Пьеса Маяковского уже в 1920 году была включена в репертуар театра Мейерхольда. Одно из представлений состоялось 24 июня 1921 года на немецком языке в честь делегатов III конгресса Коминтерна (Реформаторская 1956: 508–509).
203
Характерно, что в качестве примера удаленности от политики и удобной позиции из безопасного «далёка» Мандельштам приводит сцену из «Фауста»: «Хорошо бюргерам в „Фаусте“, на скамеечке, покуривая трубку, рассуждать о турецких делах. Землетрясение приятно издалека, когда оно не страшно» («Пшеница человеческая», II, 249). В последнем предложении уже упрек самому Гете: намек на переживания Гете, когда он услышал о землетрясении в Лиссабоне. И пусть даже весть о португальском бедствии и перевернула сознание Гете, сам он не находился в районе землетрясения, в отличие от Мандельштама, ощущающего себя в эпицентре политического землетрясения.
204
Разбор газетной хроники как политического фона ОВР см. Сегал (1998: 751–756) и Broyde (1975: 120–122).
205
Ср. «волчью» метафорику в описаниях толпы скифско-германского праздника в стихотворении «Кассандре».
206
Впервые Мандельштам косвенно указывает на связь Баха и готической монументальности в статье «Утро акмеизма» (I, 178), то есть в период создания «Лютеранина» и «Баха». В 1920-е годы готика из архитектурного императива акмеистической поэтики, утрачивая свою поэтологичность, превращается в символ социальной архитектуры, точнее, противосимвол, альтернативу ассирийско-советской социальной архитектуре. Ср. статью «Гуманизм и современность» (II, 287).
207
Интересно, что в том же 1923 году М. Цветаева пишет стихотворение «Прокрасться…», в котором «А может — лучшая потеха / Перстом Себастиана Баха / Органного не тронуть эха? / Распасться, не оставив праха» (1994: II, 199). Взаимовлияние исключается. Однако ср. рифмовку Баха — праха, взятую, по всей вероятности, из мандельштамовского «Баха» 1913 года.
208
Следующим доказательством актуальности тютчевско-гейневских ассоциаций может служить «Грифельная ода». По мнению Ронена (Ronen 1983: 141), образ «пестрого дня» пришел из тютчевского «Если смерть есть ночь…», представляющего собой свободный перевод гейневского «Der Tod ist kühle Nacht…».
