Александр Лавров - От Кибирова до Пушкина
Таким образом, поэт путем соположения реалий, образов и чувств (которые в повседневности либо вообще не имеют места, либо соположение которых невозможно или требует неимоверной изощренности и изобретательности) творит особый мир, который соприкасается с этой повседневностью лишь тем, что использует те же имена явлений. В нашем конкретном случае этот мир является частью более широкого явления, о котором мы говорим, — символистского воображения.
Рассказ Сергея Ауслендера «Первая любовь барона фон-Кирилова» на первый взгляд решительно непохож на стихотворение И. Ф. Анненского. Это — жеманная, стилизованная история о юном дворянском сыне, который был «вполне здоров, лицом румян, но любил слишком уединение и в тихой меланхолии целыми часами обретался, несмотря на свои шестнадцать лет чуждался всяких увеселений, был тих и застенчив»[1195]. Автор творит здесь не только особый мир русской дворянской усадьбы — опять-таки! — пушкинской поры. Здесь создается особый образ автора, особый авторский стиль, ориентирующийся на старую прозу, создается, более того, никогда не существовавший мир русских дворян с нерусским титулом «барон» и нерусским обозначением дворянского достоинства, приделанным к вполне русской и совершенно недворянской фамилии: «фон-Кирилов». В веселой комедии мы видим то же явление «искусственной метонимии», когда вместе сополагаются элементы, натуральным образом не сополагающиеся, подобно только что рассмотренному стихотворению Анненского. В рассказе С. Ауслендера искусственная метонимия — это не только стилистическое явление, но и явление содержательное, когда изобретается не только «в реальности» не существовавший мир русско-немецких посконных дворян, но и мир субтильных и жеманных чувств, призванных особо задержать внимание на эротических переживаниях.
Альманах альманахов «Гриф» в этом случае выглядит своего рода устройством для создания мира искусственной метонимии. Такой мир был необходим, поскольку русская культура того времени жаждала восполнения. Она жадно стремилась усвоить, представить себе, вообразить те явления, которые еще не успела освоить средствами артистического, художественного воображения.
Еще более великолепный образец творения мира культуры, совершенного в своей полноте и красоте, являет нам «Литературный альманах „Аполлон“», вышедший в Петербурге в 1912-м, за два года до итогового альманаха издательства «Гриф». Литературные альманахи журнала «Аполлон» регулярно появлялись внутри номеров «Аполлона», завершая, как правило, журнальную подборку. Все эти альманахи отличались особым вниманием к эстетической стороне публикуемых произведений. Участвовали в них поэты и прозаики самых разных течений — от символистов до стилизаторов. Если «Гриф» был, в основном, прибежищем символистов, то выбранный нами для описания здесь «Литературный альманах „Аполлон“», напечатанный внутри последнего номера журнала «Аполлон» за 1911 год, дал возможность выступить в полную силу поэтам постсимволистского направления. Здесь напечатаны стихи Н. Гумилева, С. Клычкова, М. Кузмина, Н. Клюева, М. Зенкевича, Б. Лившица, Анны Ахматовой, О. Мандельштама наряду со стихами А. Блока, Андрея Белого, К. Бальмонта. Но, конечно, наиболее сильно прозвучали здесь четыре стихотворения и рассказ «Sabinula» тогда совершенно неизвестного автора, скрывшегося за латинским псевдонимом Incitatus («стремительный»). Это был граф В. Комаровский, скончавшийся от безумия через три года, в 1914-м.
Стихи В. Комаровского совершенным образом иллюстрируют законченность и самодостаточность поэтического мира альманаха. «Неизвестный латинский поэт» возникает без всякого предварительного уведомления. Он требует внимательного вчитывания и вчувствования в свои стихи, установления своей поэтической генеалогии в ряду римских поэтов наряду с обозначением предтеч в русской поэзии. Он раздвигает рамки эмоционального отношения к духовному миру прошлого, который становится одновременно близким, осязаемым и — остраненным, не подчиняющимся традиционному диктату современной трактовки. Это особенно чувствуется в заключительных строфах стихов Комаровского. Вот, например, заключительная строфа стихотворения «Вечер»:
В провалы туч, в зияющий излом
За медленным и золотым орлом
Пылающие идут легионы.
Картина торжественного солнечного заката приобретает здесь эмблематическую значимость, навсегда увековечивая поступь давно ушедших и далеко отстоящих от России и ее истории легионов Рима. Интересно здесь слово «идут», которое воспринимается одновременно и как высокий славянизм, и как просторечное (благодаря ударению), превращающее в тексте стихотворения римские легионы в неожиданно весьма «свойские» российские полки. Так античность Комаровского становится структурно равнозначной «русско-немецкой» деревне, где живет «барон фон-Кирилов».
Однако разница между альманахом альманахов издательства «Гриф» и «Литературным альманахом „Аполлона“» очень велика. В отличие от «Альманаха издательства „Гриф“» «Литературный альманах „Аполлона“» воссоздает не только структуру и облик отдельного от повседневности мира культуры, он весьма действенным образом творит и особую духовную метафизическую атмосферу, атмосферу, которая восходит к символистскому миру духовных сущностей, но превосходит ее интенсивностью, напряженностью, густотой.
Следует, таким образом, говорить об особом хронотопе альманаха этого типа, в котором выстраивается своего рода смысловой сюжет по смежности публикуемых произведений, причем образуются связи как по непосредственному соседству, так и дистанцированные. Это могут быть связи мотивов, героев, мест, отдельных элементов и проч. «Литературный альманах „Аполлона“» образует целостное пространство-время. Большую роль в создании этого хронотопа играет замечательное художественно-графическое оформление художника Д. Митрохина. Его гравюры, помещенные после напечатанных произведений, создают единый, но весьма разнородный визуальный ряд, представляющий собой контрапункт ряду поэтическому, иногда вторя его семантике (ср. образ погребальной урны после стихотворения А. Блока «Все на земле умрет — и мать, и младость» на стр. 17), иногда ее по-своему комментируя (замечательный рисунок обнаженного юноши, окруженного цветами и птицами, с лирой, лежащей рядом, и раскидистым райским деревом на заднем плане, опубликованный после стихотворений Incitatus’а). Семантический сюжет этого хронотопа — сюжет сна и пробуждения ото сна, присутствующий как смысловая структура во всех произведениях альманаха.
Визуальный хронотоп этого альманаха отличается особой праздничностью. Художник восхищается миром прекрасных образов и воспевает его. Поэтический хронотоп альманаха также являет собою праздничный гимн искусству, утверждение его вечной искупительной силы. Для того чтобы должным образом интерпретировать этот хронотоп, следует вспомнить о том, что он оказывается связанным с весьма значительным теофорным именем, вынесенным в заглавие журнала и альманаха, — с именем бога Аполлона. В этой работе мы не собираемся обращаться ко всей сложной семантике этого образа, тем более что она более чем подробно исследована в замечательной работе незабвенного В. Н. Топорова и именно в связи с журналом «Аполлон»[1196].
Для нашей темы существенно, что хронотоп, который формируется в «Литературном альманахе „Аполлона“», с одной стороны, включает в себя многие существенные характеристики аполлинизма, выявленные В. Н. Топоровым (свет, гармония пространства и времени, соразмерность, классическая простота пропорций, ясность и спокойствие), а с другой — предполагает в качестве одного из основных лейтмотивов известный сюжет состязания Марсия и Аполлона, закончившийся гибелью победителя Марсия по воле ревнивого соперника.
Можно сказать, что основной хронотоп, выявляющийся в самых различных произведениях, напечатанных в «Литературном альманахе „Аполлона“», — это хронотоп пути: движения из тесного, замкнутого, сжатого, узкого места в открытое, окультуренное, свободное, широкое пространство, где внешнее гармонично сочетается с внутренним. В плане сюжета судьбы это процесс выхода личности из давящих на нее обстоятельств, экзистенциально-метафизических или социально-культурных, процесс самоопределения, самосознания и саморазвития личности. Этот процесс индивидуации всегда подразумевает гармоничное соотнесение себя и другого в метафизическом, межличностном или социальном плане. Миф об Аполлоне и Марсии, переосмысленный в этом гармонизирующем плане в первом произведении, с которого начинается альманах, — в переведенной М. Волошиным поэме Анри де Ренье «Кровь Марсия», представляет сатира Марсия как совершенного художника, концентрирующего в себе все замечательные творческие потенции человека, потенции, не исчезающие с его гибелью, но сохраняющиеся и даже продолжающиеся в непрерывном процессе — пути творчества. Этот путь может становиться невидимым, зарастать травами забвения и безразличия, но он может открыться перед новыми и новыми поэтами и художниками. По Анри де Ренье, секрет успеха Марсия в его состязании с Аполлоном состоит в том, что сатир не движим никакими посторонними соображениями, кроме желания сотворить совершенную музыку, совершенную в ее полном слиянии с природой. Марсий
