Генрих Цывинский - Пятьдесят лет в Российском императорском флоте
Керенский объявил царскую семью арестованной и учредил над нею строгий караул из привезенной с собой роты гвардейских солдат, избранных из наиболее революционных частей с двумя офицерами во главе. Царской семье предоставлен был западный флигель дворца и парк. Выходить за ограду парка и из дворца им строго воспрещалось. Сношения, письменные и личные, с внешним миром были запрещены. Все обязаны были являться ежедневно на перекличку; для проверки больных детей караульный офицер входил к ним в спальни, дабы удостовериться в наличии. Осенью 1917 г. по требованию Совета рабочих депутатов вся царская фамилия была под строгой военной охраной перевезена в Тобольск.
2 марта по отречении Царя Временное правительство объявило, что форма государственного управления страны — демократическая республика с выборным началом во всех учреждениях, не исключая и военных частей. Составились солдатские комитеты на фронте и в тылу; военный министр по требованию Совета рабочих депутатов отправил в армию пресловутый «Приказ № 1-й», которым объявлялось равенство всех чинов, выбор начальников большинством голосов, контроль солдатских комитетов над действиями и распоряжениями начальников, уничтожение чинов и погонов и отмена отдания чести офицерам (!?). И с этого дня началось полное разложение армии, бунты в частях с убийством офицеров. Началось массовое дезертирство, и солдаты уходили по своим домам, унося с собой винтовки и патроны. Из дезертиров в деревнях образовались вооруженные отряды, которые принялись отнимать помещичьи земли, грабить, жечь и разорять имения.
В столице взбунтовавшиеся полки арестовывали своих начальников. В Кронштадте в ночь на 2 марта матросы свергали судовых командиров, заменяя их или молодыми мичманами, или нижними чинами, наиболее дерзкими и нахальными крикунами, из машинных команд. В эту ночь был зверски заколот штыками главный командир порта вице-адмирал Р.Н. Вирен и брошен, тяжело раненный, в овраг на Якорной площади, где он умер; тело оставалось двое суток неподобранным. В ту же ночь были убиты начальник штаба контр-адмирал А. Бутаков и несколько других командиров. В Гельсингфорсе, где зимовал весь действующий флот, матросы убивали на кораблях своих командиров и офицеров. Этой же участи подвергся и командующий Балтийским флотом контр-адмирал Непенин.
В Севастополе погибло много офицеров; убитых бросали в воду, привязав к ногам балластины. Зверски был убит вице-адмирал П. Новицкий (мой бывший флаг-капитан в 1907 г.). В Севастополе передавали, что спустя некоторое время после бунтов для поиска утонувшего якоря пришлось спустить на дно рейда водолаза. Он был смертельно испуган, увидев на дне стоявшие вертикально (на балластинах) трупы погибших офицеров, кланявшихся ему вследствие течения и отчасти волнения. Водолаз стремглав выскочил на поверхность и вскоре умер от разрыва сердца.
Командующий Черноморским флотом адмирал А. В. Колчак объехал суда, объявил командам о переходе верховной власти к Временному правительству и требовал порядка и дисциплины во имя поддержания чести андреевского флага, достижения победы над врагом, с которым война должна быть вскоре окончена.
Под влиянием агитаторов наиболее дерзкие из команды покушались было и на него напасть, отнять оружие и арестовать, но, видя его бесстрашие, силу воли, равнодушие к собственной безопасности и сознавая в нем талант доблестного вождя, они, как вырвавшийся из клетки дикий зверь при встрече с бесстрашным дрессировщиком подчиняется гипнозу его взгляда, так и они притихли, уступив большинству команды, которая питала к своему адмиралу чувство невольного уважения и преданности. И адмирал с присущей ему энергией продолжал приводить суда к боевой готовности, имея в виду соглашение с союзными флотами (американским и английским) о предстоящих весной совместных операциях для форсирования проливов. Но вскоре под влиянием прибывших с севера агитаторов в командах судов возобновились опять волнения.
В мае на флагманском корабле команды потребовали адмирала для объяснений, с целью отнять у него оружие (офицеры все уже были заранее обезоружены). Он вышел к ним бесстрашно наверх и в энергичных словах выразил им их подлость и предательство, снял с себя золотой Георгиевский кортик и энергичным жестом выбросил его за борт, и съехал с корабля. Он сказал им в глаза: «Вы не доросли еще, чтобы считаться сынами свободной России, вы не граждане революции, а взбунтовавшиеся рабы!». В тот же день прибыл в Севастополь американский адмирал Глэкон с целью предложить адмиралу Колчаку содействие американского флота при форсировании Дарданелл и Босфора.
Это был подходящий момент для оправдания главного назначения Черноморского флота и осуществления исторической заветной мечты России добиться свободы проливов, а ныне и для связи с союзными флотами, и для совместных с ними операций против Турции и Австрии. Но, застав в Черноморском флоте бунт и отъезд Колчака, адмирал Глэкон понял, что такой флот равен нулю. Они вместе отправились в Петроград. В пути он предложил Колчаку поступить в американский флот для руководительства операциями форсирования Дарданелл уже без участия Черноморского флота.
Подъем красного флага на «Памяти Азова» в дни Февральской революции. 1917 г.
В Петрограде Колчак, вместе со своим флаг-капитаном М.Н. Смирновым, предстал перед Временным правительством и в резкой форме высказал ему, что виною разложения Черноморского флота была преступная политика Временного правительства в угоду Совету рабочих депутатов, приславшего на Черное море своих гнусных агитаторов. Флот этот потерял теперь боевое значение, и он, Колчак, слагает с себя верховное над ним командование. Керенский, опасаясь иметь в лице адмирала Колчака опасного соперника, пользовавшегося заслуженным авторитетом у общественных организаций, решивших предложить ему диктатуру над всей Россией, охотно согласился на отъезд адмирала в Америку в качестве представителя правительства и морского агента. В июле Колчак уехал в Америку. Дальнейшая судьба его известна.
Вся восточная Россия была в 1919 г., летом, в руках Колчака, а войска Деникина занимали в то время уже Дон, Малороссию (с Киевом, Харьковом и Курском) и подошли было к Туле. Вся западная Россия по линии Варшавской железной дороги с Остзейским краем, Литвой и Польшей была в руках немцев. Большевикам оставались лишь тогда Петроград, Москва и часть центральной России до г. Орши.
Но для небольшой сравнительно армии Колчака был слишком растянутый фронт. Интриги и разногласия в составе Томского Сибирского правительства сильно способствовали окончательному разложению армии. Левые члены его отвергли диктатуру Колчака, и правительство это распалось. Чехословаки двинулись самовольно в Иркутск, Колчак последовал за ними. Там чехословаки выдали Колчака большевикам. На «суде» он держал себя героем. Зная, что его ожидает неизбежная смертная казнь, он с полным сознанием своей правоты заявил им открыто, что его целью было спасение России от гибели и восстановление в ней государственного порядка.
Со смертью Колчака погибла последняя надежда на реставрацию России как правового государства; ни Деникин, ни Врангель не пользовались у западных союзников таким доверием, каким обладал Колчак, и союз их с русской армией теперь, само собой, прекратился. С другой стороны, союзникам тогда уже не была нужна русская армия. Германия признала себя побежденною. Упомянув о Колчаке, я невольно отвлекся и ушел вперед от хронологического порядка своих личных воспоминаний. Но личность Колчака, этого народного героя погибавшей России, заслуживает того, чтобы отечественный историк воздал ему хвалу, написав его биографию. Как Костюшко был почтен народным героем погибавшей некогда Польши, так Колчак достоин чести считаться героем погибавшей России. Костюшку сломила преобладающая сила русских войск, Колчак пал жертвою предательства и дикого зверства взбунтовавшихся рабов. Костюшку воскресшая Польша почтила памятником, но Колчаку еще придется долго ждать, когда воскреснет Россия и благодарно вспомнит своего героя.
Продолжаю описание моих личных переживаний.
24 февраля, вечером, я отправлялся в Харьков за углем и металлами. На Невском я застал караван скопившихся трамвайных вагонов, занявших весь проспект. Оказалось, что градоначальник приказал развести все мосты, дабы остановить движение рабочих масс из заречных частей к центру столицы.
В Харькове атмосфера в городе и в металлургическом комитете казалась тревожною: все точно чего-то выжидали, и в канцеляриях дело не клеилось. На улицах у хлебопекарень и продуктовых лабазов стояли хвосты горожан. Из Петрограда приходили отрывочные экстренные телеграммы о волнениях рабочих, дебатах в Думе. Но телеграмма о роспуске Думы и ее восстании пришла лишь 27-го вечером, и уже 28-го в казенных и городских учреждениях, на железной дороге и на фабриках организовались рабочие комитеты; и власть захватывалась агитаторами, овладевшими толпою. Достав с большим трудом билет (старый начальник станции был уже сброшен, и рабочие выбрали своего, бывшего весовщика товарной станции), я уехал в Петроград. Поезд был переполнен; на попутных станциях набивались пассажиры, спешившие в обе столицы. В Курске, в Туле и на больших станциях получались телеграммы о событиях в Петрограде. В купе, в коридорах, в проходах толпились пассажиры и вслух читали известия. События в столице менялись с молниеносной быстротой.
