Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
И всё-таки, несмотря на то, что Висновская так много внимания уделяла физической стороне жизни, её фарфоровая головка совсем не была пуста. Мария прекрасно знала французский язык, увлекалась сочинениями Шопенгауэра, Дидро, Пушкина. Как-то, прочитав «Египетские ночи», спросила Бартенева: «Мог ли бы ты пожертвовать своей жизнью за ночь со мною?» Ей, видно, так хотелось, чтобы из-за неё кто-нибудь решился на такой шаг. Бартенев на это был не способен. К тому же он был далеко не так образован, как она. В глубине души Висновская презирала его и как-то сказала даже, что он похож на щенка. Бартенев же, угрожая застрелиться, заставил её носить обручальное кольцо, которое он ей подарил. Не сняла она это кольцо и после того, как влюблённый в неё известный певец Мышуга пригрозил ей за это смертью и даже попытался задушить. (Нельзя забывать и о том, что поляки вообще осуждали Висновскую за связь с русским офицером.) Объясняла она своё поведение тем, что в случае самоубийства Бартенева, как она говорила, «не сможет пережить тот ужас, который вызовет у неё появление старика с седой головой (отца Бартенева) и его вопрос: „Что ты сделала с моим сыном?“». Нервную, впечатлительную, её порой преследовали галлюцинации. Однажды она видела дьявола, а в другой раз человека с зелёными глазами, который долго и упорно смотрел на неё. Боясь смерти, она в то же время постоянно заигрывала с ней. Однажды разослала знакомым письма о своём самоубийстве, желая увидеть, какой эффект они произведут, в другой раз предложила Бартеневу, когда она будет играть в пьесе «Живая статуя», выстрелить в неё для эффекта из револьвера, после того как она примет яд… Разговоры о смерти не сходили с её уст: то она заявляла, что решилась бы на самоубийство только среди цветов, в поэтичной обстановке, то говорила, что не умрёт своей смертью и что её убьют за кокетство, то, шутя, фантазировала о том, что постарается влюбить в себя какого-нибудь аптекаря для того, чтобы доставать яд. А однажды сказала, что в последнюю минуту жизни она отдалась бы тому, кто решился бы умереть с ней вместе. Впрочем, был случай, когда она действительно приняла опий, однако его оказалось недостаточно для того, чтобы превратить эту красивую талантливую женщину в труп. Видя в ужасе смерти очарование, Мария Висновская не задумывалась над её прозаической стороной, выражавшейся хотя бы в том, что чужие, незнакомые люди будут потрошить её труп, как тушу свиньи на бойне, и найдут в нём и рвотные массы, и туберкулёз в правом лёгком, и воспаление почек.
Публика, читавшая судебные отчёты, тоже об этом старалась не думать, она находилась под впечатлением романтического сюжета, его трагической развязки и была полна сочувствия по отношению к участникам драмы.
Глава одиннадцатая
ТОРГОВЛЯ
Товары, лавки, магазины. — Купцы и приказчики. — Рынки. — Булочные и кондитерские
В 1945 или в 1946 году я впервые оказался в Елисеевском магазине на улице Горького. Он произвёл на меня огромное впечатление. Его зеркала, колонны, люстры открыли для меня какой-то другой мир, в котором я никогда не был и о существовании которого не подозревал. После наших тесных жилищ и убогой обстановки его блеск вызывал особое восхищение. «Раньше здесь можно было зимой купить свежую клубнику», — говорили старики, подразумевая под «раньше» — «до революции», и от этих слов на губах ощущалась ароматная нежность ягод и хотелось в тот далёкий, уютный мир, в котором жили наши замечательные и добрые бабушки и дедушки. Они, правда, уже не помнили, когда в газетах появилось объявление: «Торговое товарищество „Братья Елисеевы“ сим доводит до сведения почтеннейшей публики, что 23 сего января им открыто колониальное отделение. Москва, Тверская, собственный дом», — ведь было это в 1901 году, когда они сами были детьми.
Шикарные магазины с большими зеркальными окнами появились в Москве только в 1899 году, а ранее открылись просто хорошие магазины известных в России фирм. На углу Воздвиженки и Борисоглебского переулка существовал, например, магазин одежды фирмы «ОТТО», в котором можно было купить драповое пальто или халат, костюм пиджачный, жакетный или сюртучную пару, цветную рубашку «фантазия» с чёрным шнурком вместо галстука и множество других вещей. На углу Софийки (Пушечной) и Рождественки, где в наше время была пельменная, находился весьма приличный магазин торгового дома «Братья А. и Я. Альшванг», на углу Газетного переулка и Большой Дмитровки — магазин одежды «Бон Марше», а в здании, в котором в наше время находился «Мосторг», или ЦУМ, — огромный «Мюр и Мерилиз», где приказчики, то есть продавцы, не ходили, а выступали, не говорили, а вещали, и к ним не всякий решался обращаться.
Если бы мы зашли в магазин Гулаева на Тверской, что рядом с глазной больницей, то оказались бы в светлом продолговатом помещении, пол которого был застелен ковровыми дорожками, а с потолка свисали лампы. Позади прилавков, за которыми стояли приказчики, вдоль стен, до самого потолка, шли полки с отрезами разной материи: сукна, шевиота и пр. Её отмеривали покупателям с помощью деревянной линейки, только не в метр длиной, как в наше время, а в аршин, то есть 71 сантиметр. Обманщики укорачивали эти линейки, и тогда их «аршин» (так все называли эту линейку) был равен 70, 69 сантиметрам и менее. Не зря стали говорить «каждый на свой аршин меряет».
Наверху, под потолком, мы могли бы прочитать выведенную большими буквами надпись: «Продажа без запроса prix fixe[60]». Это означало то, что в данном магазине не принято было торговаться. В 1890-е годы это выражение входило в обиход. В углу, под потолком, мы бы заметили икону. По торговому залу магазина разгуливали покупатели, а вернее, покупательницы, державшие в руках белые пакеты и коробки с надписью «И. Гулаев».
Особенно большим разнообразием товаров в Москве отличались галантерея и парфюмерия. Каких только перчаток не предлагали магазины: визитные (лайковые и шведские тонкие), для моциону (юфтовые, лайковые, оленьи строковые), столовые нитяные белые, бальные, променадные и даже кучерские! А какое разнообразие представляли собой некоторые изделия из железа! Торговля предлагала даже специальные ножи для кулича и пасхи, а щипцы не только для сахара, но и для завивки и гофрирования волос. Предлагались также прессы для пюре и для лимона, гильотинки для сигар, машинки для открывания сардин и для пережёвывания пищи. Последнее изделие предназначалось тем, кому нечем было жевать, ведь зубное протезирование тогда было развито слабо. Потом появились фонографы. Стоили они 75 рублей. Валики с записями были трёх сортов: 1-й сорт стоил 2 рубля, 2-й сорт — 1 рубль 50 копеек, 3-й сорт — 1 рубль 25 копеек На них были записаны романсы, куплеты, марши, танцы.
Встречались в Москве улицы и переулки, облюбованные торговцами определённых видов товаров. На Сретенке, например, торговали мебелью, а в Леонтьевском переулке (между Тверской и Большой Никитской улицами) торговлю вели шесть антикварных магазинов. На Кузнецком Мосту, в доме 20, существовал большой книжный магазин В. Г. Готье. Книгами торговали там и при советской власти. Магазин на Никольской (улице 25-летия Октября), принадлежавший Жану Габю и продававший часы даже в наше время, торговал в конце XIX века также так называемыми «музыкальными ящиками». Фабриканты Серебряковы торговали своим мылом на Ильинке.
В Москве постоянно возникали и регистрировались какие-то новые заведения и предприятия, и администрация только успевала выдавать разрешения на их открытие. То открывалась мастерская серебряных изделий, то склад, то контора по рекомендации прислуги. Выдавались также разрешения на открытие заведений для производства клеёнки, мыловарения, на установку автоматов для продажи одеколона фабрики Лузе, на открытие ткацко-перчаточной и кружевной, ситценабивной фабрик на фотографирование Москвы и её окрестностей, на открытие бюро похоронных процессий, фабрики для выделки непромокаемых тканей и брезентов, кирпичного завода, заведения для выделки бус, игорного заведения и пр. и пр. Ничего удивительного в этом не было. После отмены крепостного права в России освободились миллионы рук и они искали работы. Шло накопление первичного капитала и рост капитализма. Возникало всё это, к сожалению, нередко на пустом месте, без опыта, традиций и хорошего оборудования. Отсюда и результат. В отличие от купцов середины XIX века, которые не стремились обогащаться за счёт финансовых афёр, в конце века открылись банки, кредитные и торговые учреждения, страховые и другие подобные им общества. Обман и нарушение «честного купеческого слова» перестали быть редкостью. Это и не удивительно. Массовость создаёт азарт, а азарт толкает людей к вседозволенности, не зря же один умный человек сказал, что, когда человек действует, у него нет времени на осмысление содеянного.
