Джаред Даймонд - Третий шимпанзе
Убежденность в «правильности» своей религии, расовой принадлежности или политических воззрений, а также заявления о прогрессе или более высоком уровне развития цивилизации, являются вторым традиционным способом оправдать любые вмешательства, вплоть до геноцида, в жизнь тех, кто придерживается неправильных принципов. В Мюнхене, где я учился в 1962 году, нераскаявшиеся нацисты сухо объясняли мне, что немцы были вынуждены напасть на Россию, поскольку русские строили коммунистический режим. Мои пятнадцать ассистентов, работавших в экспедициях в новогвинейских горах Факфак, которые, на мой взгляд, были очень похожи друг на друга, объясняли, кто из них мусульмане, а кто — христиане, и почему первые (или вторые) безнадежно хуже. Существует некая почти универсальная иерархия презрения, в рамках которой народы, имеющие письменность и развитый уровень металлургии (к примеру, белые колонизаторы Африки), с пренебрежением относятся к скотоводам (таким как тутси и готтентоты), которые ставят себя выше земледельцев (например, хуту), а те презирают кочевников или охотников-собирателей (таких как пигмеи или бушмены).
Наконец, в нашем нравственном кодексе предписывается разное отношение к животным и к людям. В связи с этим те, кто вершит геноцид в наше время, часто сравнивают своих жертв с животными, стремясь таким образом оправдать убийство. Нацисты называли евреев недочеловеками и вшами; французские колонисты в Алжире именовали местных мусульман ratons (крысами); «цивилизованные» парагвайцы называли охотников-собирателей аче бешенными крысами; буры обзывали африканцев bobbejaan (павианами); а образованные жители севера Нигерии считали ибо не людьми, а паразитами. В английском языке в качестве уничижительных обращений к человеку часто используются названия животных, такие как свинья, обезьяна, сука, псина, собака, бык и крыса.
Австралийские колонисты, стремясь оправдать истребление тасманийцев, прибегли ко всем трем типам этической рационализации. Тем не менее моим американским соотечественникам и мне самому рационализация станет более понятной, если в качестве примера рассмотреть случай, в отношении которого нас с детства приучали применять рационализацию: это истребление американских индейцев, не доведенное до полного уничтожения. Сейчас я очерчу комплекс мнений по этому вопросу, который мы впитываем.
Для начала скажем, что мы мало говорим о трагедии индейцев, — намного меньше, чем, например, о геноциде в Европе в ходе Второй мировой войны. Нашей великой национальной трагедией считается Гражданская война. Когда мы задумываемся о конфликте белых с индейцами, то мысленно относим его к далекому прошлому, а для описания тех событий используется военная терминология, например, «Пекотская война», битва при Грейт-Свомп, битва у Вундедни, завоевание Дикого Запада и так далее. Индейцы, на наш взгляд, были воинственными и жестокими даже в отношении к другим индейским племенам, умели нападать из засад и отличались вероломством. Они славились своим варварством, в особенности такими характерными индейскими методами как истязание пленных и снятие скальпов с врагов. Они были немногочисленны и вели жизнь кочующих охотников, а охотились в основном на бизонов. Принято считать, что индейское население на территории США к 1492 году составляло один миллион человек. Это число столь незначительно по сравнению с современным 250-миллионным населением страны, что сразу же представляется очевидной неизбежность заселения практически пустого континента белыми. Многие индейцы умерли от оспы и других болезней. На вышеизложенных положениях строилась политика в отношении индейцев у наиболее почитаемых президентов и руководителей США со времен Джорджа Вашингтона (см. цитаты в конце главы).
Эти рационализации основаны на искажении исторических фактов. Военная терминология подразумевает, что взрослые мужчины-бойцы совершают нападения, объявив войну. В действительности, распространенной тактикой белых была внезапная атака (часто осуществлявшаяся гражданскими лицами) на селения или стоянки с целью убивать индейцев любого пола и возраста. В течение первого столетия белого заселения континента правительства выплачивали полупрофессиональным убийцам премии за скальпы индейцев. В европейских обществах того времени уровень воинственности и жестокости был по меньшей мере таким же, как у индейцев, а возможно, и выше, если учесть, насколько часто в Европе случались бунты, сословные войны, жестокие преступления в состоянии опьянения, разрешенное насилие по отношению к преступникам, а также тотальная война, в ходе которой уничтожалось имущество и провизия. Пытки и казни в Европе были крайне изощренными; вспомните об утоплениях и четвертованиях, сожжении на костре и дыбе. Хотя оценки численности индейцев Северной Америки до прибытия белых сильно различаются, весьма убедительным кажется предлагаемый в последнее время показатель в восемнадцать миллионов человек, тогда как численность белых поселенцев достигла этого уровня только около 1840 года. Некоторые индейские племена на территории США вели полукочевой образ жизни, добывали себе пропитание охотой и не имели земледелия, но большинство были оседлыми земледельцами и жили в селениях. Возможно, наиболее распространенной причиной смерти индейцев стали болезни, но некоторые эпидемии начинались в результате преднамеренного заражения индейцев белыми, а после эпидемий все равно оставалось довольно много индейцев, которых белые уничтожали «более прямыми» способами. Последний «дикий» индеец в США умер лишь в 1916 году (индеец племени яхи, известный под именем Иши), а мемуары белых убийц, уничтоживших его племя, написанные совершенно откровенно и без тени сожаления, публиковались и в более поздний период, даже в 1923 году.
Короче говоря, американцы романтизируют конфликт белых с индейцами, воспевая его как битвы взрослых мужчин, сражавшихся верхом, американская кавалерия и ковбои против свирепых кочевников, охотников на бизонов, способных оказать сильное сопротивление. Гораздо точнее было бы описать этот конфликт как уничтожение гражданскими жителями, оседлыми земледельцами одной расы таких же гражданских оседлых земледельцев другой расы. Мы, американцы, с негодованием вспоминаем наши собственные потери в битве при Аламо (около 200 погибших), на броненосце «Мэйн» (260 погибших), и при Перл-Харборе (около 2200 погибших), то есть происшествия, заставившие нас поддержать, соответственно, американо-мексиканскую, испано-американскую и Вторую мировую войны. И все же число погибших в этих столкновениях кажется незначительным на фоне тех потерь, которые понесли индейцы от белых и о которых мы забываем. В результате этого самонаблюдения мы можем понять, каким образом, переписав величайшую трагедию нашей страны, мы смогли, как и многие другие современные народы, решить проблему недопустимости геноцида, установленную универсальным кодексом нравственности. Решение в том, чтобы называть произошедшее самообороной, ссылаться на основной принцип, а жертв считать жестокими животными.
Американскую историю переписывают под действием того аспекта геноцида, который играет и наиболее важную роль в практическом предотвращении этого явления, — а именно, психологического воздействия, которое оказывает геноцид на убийц, жертв и сторонних наблюдателей.
Сложнее всего разобраться с вопросом о том, какое влияние оказывает геноцид на последних, — может показаться, что они вообще не подвержены никакому влиянию. На первый взгляд очевидно, что преднамеренное, массовое, зверское убийство более, чем любые другие ужасные события, привлечет к себе общественное внимание. В действительности, геноцид редко привлекает общественное внимание в других странах и еще реже прекращается благодаря вмешательству других стран. Кто из нас всерьез обратил внимание на массовое убийство арабов в Занзибаре в 1964 году или индейцев аче в Парагвае в 1970-е годы?
Сравните, насколько слабо мы отреагировали на эти и все остальные случаи геноцида за последние десятилетия и насколько сильно — на всего лишь два современных случая геноцида, которые мы можем отчетливо нарисовать в своем воображении, а именно, истребление нацистами евреев и (что большинство людей уже не представляет себе так ярко) турками — армян. От тех случаев геноцида, на которые мы не обращаем внимания, эти два отличаются тремя важнейшими особенностями: жертвы были белыми, что подталкивало других белых к солидарности с ними; совершившими эти злодеяния были враги, с которыми мы воевали и которых принято считать злом (в особенности нацистов); в США живут те, кто уцелел, и они красноречиво рассказывают о пережитом и прикладывают усилия к тому, чтобы о трагедии не забыли. Таким образом, чтобы сторонние наблюдатели обратили серьезное внимание на геноцид, требуется достаточно специфическое стечение обстоятельств.
