Игорь Беленький - Мэрилин Монро
Критики по обе стороны океана были исполнены сочувствия к Мэрилин, которую Кьюкор фактически отдал «на растерзание» Монтану. «У первоклассной комедийной актрисы мисс Монро, в сущности, не было ни единой яркой реплики, — писал Джастин Гилберт в «Нью-Йорк дэйли мирор». — Ее знаменитое очарование, разумеется, здесь очевидно… В паре музыкальных номеров, включая «Мое сердце принадлежит папочке» и еще один, мисс Монро дарит нам сюрпризы…»
Если быть точным, то «ярких реплик» нет в этом фильме вообще ни у кого, хотя все разговаривают не умолкая.
«В том, что Монро приходится делать по сценарию, набитому штампами… ей недостает прежнего динамизма» — мнение Босли Краутера из «Нью-Йорк таймс».
Во Франции Жак Дониоль-Валькроз писал в «Франс-Обсерватёр»: «Первый эпизод фильма, снятый в коричнево-черной гамме, наиболее удался в цветовом отношении, как и в том, что это первое выступление здесь поющей и танцующей Мэрилин — один из волнующих моментов в кинематографе. Хотя, в сущности, роль Мэрилин принесена в жертву, сама она все же несравненна: она двигается по экрану с той грациозной неловкостью, которая не может принадлежать более никому. Что же до Ива Монтана, то его исполнение блистательно». И хотя первый эпизод в фильме совсем другой, без участия Мэрилин[74], все же критик прав в главном: ее музыкальный номер (независимо от фильма) может расцениваться как подлинно кинематографический образец мюзикла, настолько органична в нем Мэрилин.
Клод Мориак счел, что «Мэрилин Монро слишком соблазнительна, чтобы разыскивать признаки ума в ее до очевидности глуповатом облике или дополнительный смысл в улыбке. Но признаться ли? В Мэрилин Монро я острее всего чувствую трагичность». Мориак фактически единственный из критиков, кто отнесся к Мэрилин здесь всерьез и разглядел в ней признаки будущей катастрофы. В чем они? Если посмотреть этот фильм дважды подряд (не учитывая музыкальных эпизодов), станет заметной некая тяжесть в движениях Мэрилин, смутные очертания другого плана, смысла, значения в ее репликах, в мимике. Краутер прав: ей действительно «недостает прежнего динамизма», точнее — легкости, простоты, изящества, несерьезности. В фильме Кьюкора она чересчур основательна, чересчур степенна, глубокомысленна, что ли, чтобы по обыкновению просто присутствовать на экране, быть «слишком соблазнительной». Можно, конечно, счесть, что именно здесь Мэрилин усвоила уроки Страсберга, то есть сделала то, чего ей не удалось в «Автобусной остановке», но беда в том, что героини, которую она должна была бы в таком случае сыграть, на экране как не было, так и нет. Перед нами не некая Аманда Делл, солистка внебродвейского ревю, а Мэрилин, только неожиданно (по неясным причинам) посерьезневшая. Причины тому, конечно, были, и не только семейные, но надо родиться автором «Обеда в гостях», чтобы почувствовать здесь трагичность.
Да и откуда взяться легкости, жизнерадостности, прежнему искристому, как шампанское, веселью, если жизнь, которой зажила Мэрилин ко времени последних комедий, осложнений с мужем и интрижки с Монтаном, требовала совсем другого состояния духа, втягивала, всасывала без остатка, заставляла тратить себя, не предоставляя ничего взамен. Это уже была жизнь не Лорелеи Ли, одевавшейся в шокирующие голливудский «свет» платья, не праздные и шумные досуги любимицы голливудских приемов и вечеринок, на которых толпились журналисты, сверкали фотовспышки и о которых Джордж Баррис, известный фоторепортер тех лет, говорил: «Всякий хотел быть рядом с ней, дотронуться до нее». Новую компанию, окружившую ее к концу пятидесятых, составляли не столько обитатели Киногорода, сколько вашингтонские политики и калифорнийские мафиози. Пока Миллер разрабатывал для нее роль Розлин в фильме «Неприкаянные», пока репортеры осаждали съемочную площадку и ловили каждый жест Мэрилин и Ива Монтана в дублях фильма «Займемся любовью!», призыв, заложенный в последнее название, осуществлялся на деле, но не здесь и не в студийных «бунгало», где по соседству жили Монтаны и Миллеры, а в особняке у пляжа в Санта-Моника, в домах на Палм-Спрингс, в Лас-Вегасе, в Кол-Нэва Лодж. Здесь жили Питер Лоуфорд и Фрэнк Синатра, профессиональные актеры, сыгравшие прямо-таки роковую роль в жизни Мэрилин.
Лоуфорд[75]прославился в основном привлекательной внешностью, умением волочиться и жуировать. В 1954 году, что называется, выгодно женился — на Патриции Кеннеди, младшей сестре будущего президента, которого, собственно, и свел с Мэрилин.
Фрэнк Синатра — личность куда более примечательная[76]. В отличие от Лоуфорда, он — актер талантливый, хорошо работавший не только в музыкальных, но и в психологических фильмах («Отныне и во веки веков», «Человек с золотой рукой»).
По мнению Милтона Грина, Мэрилин и Синатра познакомились в 1954 году, как раз тогда, когда заканчивались съемки «Зуда на седьмом году»; спустя несколько дней после этого знакомства Ди Маджо предпринял свой знаменитый «налет по ложному адресу», в котором участвовал и его близкий приятель Синатра. Примерно в то же время и началась связь (то есть сразу же после развода Мэрилин с Ди Маджо), длившаяся всю ее жизнь и оказавшаяся поистине опасной. Как и многие дети итальянских иммигрантов, Синатра был привязан к делам мафии, причем гораздо теснее, чем это виделось окружающим, в частности Мэрилин. В противовес своему приятелю и компатриоту Ди Маджо, Синатра обожал публичность и остроту ощущений. Со славой и богатством он приобрел и такие свойства характера, какие обыкновенно любят изображать в гангстерских фильмах, — свирепость нрава и страсть к маскараду, который, естественно, не столько помогает скрыть себя от посторонних взглядов, сколько, наоборот, раскрыть. Мэрилин и сама, как мы уже знаем, нередко переносила экранные привычки в собственную жизнь, сближалась со своим публичным имиджем, потому ей не могло не импонировать показное актерство Синатры вкупе с его природным напором, энергией и несомненным обаянием. Конечно, сейчас, когда в редких репортажах из Голливуда мы видим его на экранах телевизоров старым и потолстевшим, сложно представить себе секрет его привлекательности. Но вот как описывает Синатру его современник середины пятидесятых: «В сущности, этот человек соответствует общепринятому представлению о гангстере образца 1929 года. У него сверкающий, свирепый взгляд, пружинистая походка, манера сплевывать слова через угол рта. Он носит темные рубашки из дорогих блестящих тканей и белые узорчатые галстуки… Терпеть не может фотографироваться и не появляется на публике без шляпы или накладки, прикрывающих залысины… Известно, что он приятельствует с Джо Фискетти, прославившимся тем, что вышел из банды Капоне и навлек на себя кучу неприятностей, связавшись в Гаване с Лаки Лучано…»
Что касается Лоуфорда, то он познакомился с Мэрилин гораздо раньше Синатры, в 1950 году, то есть примерно тогда же, когда и Артур Миллер. По словам Энн Каргер (матери Фрэдди, первого музыкального репетитора Мэрилин и ее возлюбленного), Лоуфорд «буквально преследовал ее, названивая ей, а она появлялась у нас в три утра, чтобы удрать от него и попытаться поспать». Это был год тесных отношений с Джонни Хайдом, «Асфальтовых джунглей», «Все о Еве», начала съемок «Пока вы молоды», год, когда на жизни Мэрилин завязывались узлы ее будущей славы, зарождались знакомства, которым суждено было сыграть решающую и роковую роль спустя десятилетие. И здесь, конечно, в первую очередь следует отметить знакомство (через Лоуфорда) с Джоном Кеннеди, тогда еще молодым конгрессменом, — с ним, по словам Р. Слэтцера, она встречалась и когда была замужем за Ди Маджо, и в годы брака с Миллером; если учесть еще длительные близкие отношения с Синатрой, а также все то, о чем уже говорилось на предыдущих страницах, то надо признать, что в эмоциональном отношении Мэрилин вела жизнь на редкость насыщенную, даже перенасыщенную. К рубежу десятилетий Мэрилин подошла уже так плотно опутанной всеми этими знакомствами, «особыми» отношениями, «романами», интрижками, притом не обрывавшимися, но длившимися одновременно, что удивляться следует не тому, что брак ее с Миллером все же распался, но тому, что продолжался он невообразимо долго — целых четыре года. К тому же, какой бы чувственной неистощимостью, выносливостью ни наделила ее Природа, нервные и душевные растраты, подобные тем, на которые была обречена Мэрилин, способны обессилить и Богиню. Так что интенсивное употребление лекарств, частые визиты к психиатрам, нервные срывы — все это можно считать вполне естественным. Более того, когда мы вдруг замечаем, что Мэрилин на экране, как в «Займемся любовью!», не хватает привычной веселости, «сияния», что она кажется одеревенелой, чересчур тяжелой, серьезной, когда лицо ее подчас выглядит болезненно отсутствующим — словом, когда она сама не своя, это означает, что ее заэкранное, зазеркальное существование потребовало необыкновенно интенсивного расхода нервных и физических сил. Попросту говоря, она устала, измучена, истерзана.
