Свен Ортоли - Ванна Архимеда: Краткая мифология науки
С 1799 года Чарльз Уайт тоже предлагал теорию постепенной эволюции, окрещенную «великой цепью существ», — она позволяла пройти от чайки до человекообразной обезьяны и от «негра» или «американского дикаря» до европейца, только ее никак не удавалось протянуть от обезьяны до человека. Размещение этого последнего среди лишенных души животных казалось одновременно кощунственным и противоречащим самой дорогой для людей XIX века идее — идее прогресса. Такое положение дел быстро подорвало доверие к новым радикальным концепциям, повернув их так, чтобы их слабости проявились наиболее ясно. В самом деле, если эволюция в том смысле, какой ей придал Дарвин, очевидно наблюдаема внутри отдельного вида к другому совсем не так просто. Если человек произошел от обезьяны и если эволюция непрерывна, то где же тогда обезьяны, почти ставшие людьми, и люди, почти не переставшие быть обезьянами? — без конца вопрошали противники Дарвина. И Дарвину приходилось лавировать, признавая, что «отчетливое различие конкретных форм живого и отсутствие бесконечного числа промежуточных звеньев, соединяющих их, представляет собой очевидную сложность».
Он постоянно подчеркивал, что нам известна лишь бесконечно малая часть существующих ископаемых останков, однако этот аргумент ни в коей мере не мог удовлетворить его оппонентов, несмотря на свою справедливость. Сторонники современной синтетической теории эволюции утверждают, что наиболее значительные эволюционные скачки должны появляться в лоне сокращающейся популяции благодаря быстрому эволюционному изменению, что еще больше снижает вероятность обнаружения таких останков. И все же даже в эпоху палеонтологических находок по-прежнему отсутствует звено. соединяющее человека с обезьяной или барана со страусом, а разрывы, которые, казалось бы, должны уменьшаться, заметно увеличились.
Дарвин предположил существование трехпалой лошади, названной гиппарионом, которая могла бы стать вполне подходящим предком нашим лошадям, зеглодона, занимающего промежуточное положение между хищниками и китообразными, археоптерикса, являющегося рептилией в той же мере, что и птицей, но только последний из перечисленных в какой-то мере заинтересовал палеонтологов. По всей видимости, благопристойная непрерывность, предложенная Дарвином, хромала на все свои ноги. Сегодня ее отвергают преимущественно катастрофисты (сторонники эволюционных скачков) и сторонники «прерывистого равновесия» (внезапного изобилия видов, которые затем быстро вымирают), утверждающие, что нет никаких отсутствующих звеньев — напротив, их даже избыток, Какие виды может соединять, например, такое «звено», как утконос? Или гигантский червь Riftia, у которого отсутствует не только рот, но вообще вся пищеварительная система и который содержит свое двухметровое тело на трехкилометровой глубине? А что вы скажете о дюжине поразительных животных (одно из них называется Hallucigenia), обнаруженных в сланцах Бургесса в Британской Колумбии? Заваленные бесчисленным множеством звеньев, палеонтологи соглашаются сегодня, что не существует единой цепи, состоящей из более или менее равных элементов и соединяюей человека с улиткой, а виды размножаются наподобие неровно растущего кустарника. непредсказуемо и вслепую подстригаемого массовыми вымираниями.
Замена единой цепи живых существ — вполне типичной для механицизма конца XIX века — более экологически корректной метафорой разрастающегося кустарника, отнюдь не случайна. В действительности отсутствующее звено служит символом определенной эпохи в истории определенного общества, а именно — викторианской Англии, где совершенно непереносимой казалась мысль, что все благородные лорды. так лелеющие свои генеалогические древа, должны начинать их от тех же самых предков, что дали жизнь ничтожным ворчестерским крестьянам, не заботящимся ни о чем, кроме своих яблонь, а то и вовсе от африканских диккарей, карабкающихся по деревьям. Поиск утраченного звена становился делом чести... с заранее предрешенным исходом. Ведь предок человека, если он существовал. не мог быть никем иным, кроме грубого монстра, напрочь лишенного всех тех душевных тонкостей, которые так нам свойственны. Под поиск общего предка маскировался на самом деле поиск доказательства того, что человек никоим образом не мог произойти от животных. Это звено обречено было остаться недостающим, так как иначе грозила радикальная ревизия очевидного: на верхней ступени лестницы живых существ установлен трон для Homo Sapiens, помещенный туда (не очень понятно как) Богом, не перестающим с тех пор кусать себе локти.
Но вся эта лестница чуть было не рухнула в 1912 году, когда двое палеонтологов. Чарльз Доусон и Пьер Тейяр де Шарден, обнаружили в одном карьере графства Сассекс, в Пилтдауне, череп и челюсть, имевшие весьма обезьяний вид. К счастью, череп (человеческий) датировался Средними веками, а челюсть с заботливо подпиленными зубами была позаимствована у орангутанга. А вот еще один случай фальсификации: удивительный целакант, выловленный у берегов Коморских островов в 1938 году, с лапами-ластами и внутренними ноздрями, тут же возродил старый миф. По удачному совпадению, пока еще живущее ископаемое (вряд ли надолго — их осталось не более двух сотен) снова оказалось тупиковой эволюционной ветвью. Но миф об утерянном звене тем не менее продолжает жить, и каждое открытие какого-нибудь неизвестного зуба, жвалы или присущей гоминидам коленной чашечки оживляет споры по исходному вопросу: новое ископаемое — это прямой предок или побочная ветвь нашего генеалогического древа?
В конце концов, настоящие утерянные звенья находятся, по всей видимости, исключительно в художественной литературе: в романе «Затерянный мир» Конан Дойла, в повести «Остров доктора Моро» Герберта Уэллса или в истории доктора Джекила Роберта Стивенсона. Покинув сферу науки, недостающее звено превратилось в ценный драматический инструмент — при замене поисков начала на поиски виновного. А один из историков утраченного звена британец Джилиен Бир даже намекает, что, возможно, именно оно дало жизнь жанру полицейсокго романа. Ну а что же миф? Вы не там его ищете, отвечают антиэволюционисты, изо всех сил обеспечивающие ему процветание, утверждая, что сама теория эволюции мифологична. Автсралийский генетик Майкл Дентон писал:
Можно было бы предположить, что столь капитальная теория — теория, в буквальном смысле слова изменившая мир, окажется чем-то большим, чем простые метафизические спекуляции <...> Но в конечном итоге дарвиновская теория эволюции не больше и не меньше чем величайший космологический миф XX века.
Любопытное замечание в устах генетика. Уж ему-то следовало бы знать, что величайшим космологическим мифом конца XX века стала... генетика. Только от звена мы теперь перешли к длинной цепи аминокислотных оснований генома, свернутой в сердце каждой нашей клеточки; порядок этих оснований в цепи, как нам говорят, таит в себе все секреты живого. И все же, не в обиду истово верящим во всесилие ДНК микробиологам будь сказано, идея, что расшифровка последовательности человеческого генома, его раскодирование ген за геном (звено за звеном?) раскроет нам все, что мы хотим знать о своем происхождении, столь же наивна, как и гипотеза Чарльза Уайта. Во всяком случае, ее, похоже, постигла та же участь, поскольку она уже используется в качестве драматического инструмента — причем не без успеха, как можно судить по фильму «Парк юрского периода». Заметим, однако, что его автор Майкл Кричтон предпочел воскрешать динозавров, а вовсе не нашего прямого дедушку австралопитека и его дульсинею Люси. Конечно, скрепя сердце большинство из нас признают свою связь с миром животных, но наше общее нежелание представить себе «Парк эпохи плиоцена», населенного гоминидами, доказывает, что проблема утраченного звена еще далека от разрешения.
Демон Максвелла
Каков физико-химический состав ада? Журнал L'Ami du clergé, основанный ради борьбы с франкмасонством, ответил на этот животрепещущий вопрос, заданный в 1902 году неким кюре, с изрядной долей раздражения: «Должен быть соответствующий закон, но Господь не открыл его нам, так как вообще не имеет обыкновения открывать нам научные формулы, совершенно бесполезные для правильного поведения».
В начале XX века даже ад не освобождался от общего требования, составлявшего стержень современной науки: должны быть законы природы. И в тот момент, когда обеспокоенный кюре задавал свой вопрос. все эти законы казались уже сформулированными, за исключением разве что некоторых частностей. Тогда почти никто еще не знал, что Макс Планк, хотя и не без колебаний, уже погнал квантового зайца, введя прерывность в самое сердце материи[20]. Напротив, тогда верили, как верил профессор Филипп фон Йолли, лекции которого Планк слушал в университете Мюнхена и которыйотговаривал своего ученика начинать научную карьеру, что термодинамика ставит заключительную точку в теоретической физике и что мир отныне лишен тайн. От движения планет и до электромагнитных волн — все явления объясняются законами Ньютона и уравнениями Максвелла.
