В. Храковский - 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе
Так было положено начало многолетнему, типологически ориентированному изучению категории залога и залоговых конструкций, которое проводилось в группе структурно-типологического изучения языков ЛО Института языкознания АН СССР (ныне Лаборатории типологического изучения языков Института лингвистических исследований РАН). Теперь, по прошествии многих лет имеет смысл хотя бы в очень конспективной форме оценить результаты проведенной работы и посмотреть изнутри, т. е. с позиции участника этой работы, что выпало в осадок, т. е. каков вклад проводившихся исследований в современную лингвистическую теорию. Сделать это тем более необходимо потому, что в литературе последних лет появились суждения, дающие, как нам кажется, не вполне адекватное представление о концепции, на базе которой проводилось описание залоговых конструкций в различных конкретных языках.
Исходная гипотеза рассматриваемой концепции была изложена в статье А. А. Холодовича, опубликованной в указанном сборнике, и в совместной статье И. А. Мельчука и А. А. Холодовича «К теории грамматического залога», опубликованной в том же 1970 г. в журнале «Народы Азии и Африки». Обе названные статьи по своей сути представляют несколько отличающиеся друг от друга варианты одной работы. Эта исходная гипотеза состояла в том, что в научный оборот следует ввести понятие диатеза, отличное от традиционного понятия залог.
Новому понятию было дано следующее определение: «Диатезой называется соответствие между семантическими актантами (=партиципантами) и синтаксическими актантами данной глагольной лексемы», ср. [Холодович 1970: 13] и [Мельчук, Холодович 1970: 114]. Что касается залога, то он был определен как «грамматически маркированная в глаголе диатеза» [Холодович 1970: 13; Мельчук, Холодович 1970: 117]. Таким образом, в рамках предложенной концепции диатеза и залог выступают как соотносительные понятия разных уровней: понятие диатезы является семантико-синтаксическим и универсальным — любая глагольная лексема в любом языке имеет по меньшей мере одну диатезу, а понятие залога является морфологическим и не универсальным — не любая глагольная лексема и не в любом языке представлена хотя бы двумя формально отличающимися друг от друга словоформами, которые соотносятся с разными диатезами.
Другими словами, эта гипотеза исходила из того, что любой глагольной лексеме свойственна такая ролевая структура, которая остается постоянной при любом синтаксическом употреблении лексемы, т. е. присуща всем ее словоформам, и тем самым обеспечивает неизменность лексемы. В то же время каждому синтаксическому употреблению лексемы соответствует определенная конструкция предложения, и следовательно, синтаксическое окружение различных, а иногда одной и той же словоформы данной глагольной лексемы есть величина переменная. Ср.: Ветер сорвал крышу, Ветром сорвало крышу, Крыша сорвана ветром (разные конструкции и разные глагольные словоформы); Мама намазала хлеб маслом, Мама намазала масло на хлеб (разные конструкции и одна глагольная словоформа).
В соответствии с этой гипотезой для каждой глагольной лексемы можно установить теоретически допустимое количество диатез. Более того, можно построить исчисление, которое не описывает диатезы различных глагольных лексем в конкретных языках, а определяет общее количество диатез, которое может иметь глагольная лексема с заданными свойствами в любом языке. (Именно такое исчисление диатез двухвалентных глаголов представлено в статье И. А. Мельчука, публикуемой в настоящем сборнике)[131]. Таким образом, исчисление это своего рода универсальный эталон, по отношению к которому системы диатез различных глагольных лексем в конкретных языках обычно выступают как редуцированные варианты, в силу того что все логические возможности построения диатез могут не реализоваться и обычно не реализуются из-за тех или иных ограничений, которые отдельные языки и конкретные лексемы накладывают на исчисление. Если у глагольной лексемы больше одной диатезы, то уместно различать исходную (лексикографическую) и производные диатезы. Исходная диатеза представляет такое соответствие между семантическими актантами (партиципантами) и синтаксическими актантами, которое задается толкованием лексемы [Холодович 1974: 363]. Что касается производных диатез, то в них это соответствие изменяется или, если хотите, нарушается таком образом, что семантические актанты занимают позиции других синтаксических актантов, либо вообще не имеют соотносительных синтаксических актантов.
В принципе изменение диатезы, т. е. переход от исходной диатезы к производным, может маркироваться: А — только путем переоформления глагола, Б — только путем переоформления имен, В — только путем ликвидации синтаксической позиции имени. Учитывая эти возможности, а также логически допустимые случаи их комбинаторики, можно построить следующее исчисление, указывающее, как маркируется изменение диатезы:
(1) А (изменение диатезы маркируется только путем переоформления глагола). Насколько можно судить по литературе, примеры такого типа встречаются в языках майя. Мы приведем соответствующий пример из языка тцелтал (tzeltal), где переход от активной диатезы к пассивной маркируется только в глаголе, если не считать изменения порядка следования актантов, ср., [Dayley 1981:43]:
la s-mil-ø Jpetulte Jwan => ø-mil-ot-ø Jwan teJpetul
T AG3-kill-PT3 Peter the John T-kill-PASS-PT3 John the Peter
«Peter killed John» => «John was killed by Peter».
(2) Б (изменение диатезы маркируется только путем переоформления имен — Царь пожаловал Ермаку шубу => Царь пожаловал Ермака шубой),
(3) В (изменение диатезы маркируется только путем ликвидации синтаксической позиции имени— Бабушка вяжет кофту => Бабушка вяжет),
(4) АБ (изменение диатезы маркируется путем переоформления глагола и имен — Сосед построил баню => Баня была построена соседом),
(5) АВ (изменение диатезы маркируется путем переоформления глагола и ликвидацией синтаксической позиции имени — (укр.) Ректор прийняв Вас до iнституту => Вас прийнято до iнституту),
(6) БВ (изменение диатезы маркируется путем переоформления имен и ликвидацией синтаксической позиции имени — Маша выбила пыль из ковра => Маша выбила ковер),
(7) АБВ (изменение диатезы маркируется путем переоформления глагола, имен и ликвидацией синтактиксической позиции имени — Сосед построил баню => Баня была построена) [Храковский 1991][132].
Если возможное количество диатез любой глагольной лексемы с заданными свойствами устанавливается теоретически, то фактически имеющиеся диатезы и наличные залоговые глагольные формы определяются только эмпирически. По-видимому, можно утверждать, что все наблюдаемые типы соотношений между диатезами и словоформами одной глагольной лексемы находятся между двумя полюсами: (а) каждая диатеза обозначается специальной глагольной формой — число залогов равно числу диатез, (б) все диатезы обозначаются одной и той же глагольной формой — диатезы специально не маркируются в глаголе, и, следовательно, категории залога нет. Таково краткое и очень конспективное изложение концепции, которая первоначально была представлена в названных работах А. А. Холодовича и И. А. Мельчука.
Если говорить об оценке этой концепции и ее вкладе в современную лингвистическую теорию, то самое важное, на мой взгляд, заключается в том, что понятие диатезы получило все права гражданства в лингвистике и используется в работах исследователей, принадлежащих к различным школам и направлениям, хотя оно иногда и подвергается некоторым модификациям. Свидетельством кодификации этого понятия может служить тот факт, что оно включено в «Лингвистический энциклопедический словарь» (М., 1990). Существенно и то, что репертуар конструкций, в которых маркируется изменение диатез, в определенной степени изменился по сравнению с традиционным репертуаром залоговых конструкций. Поскольку изменение диатез не обязательно маркируется в глаголе, то соответственно к анализу подключаются конструкции типа Мама намазала масло на хлеб и Мама намазала хлеб маслом, Маша выбила пыль из ковра и Маша выбила ковер и т. п., которые обычно оставались вне поля зрения исследователей при изучении залоговых конструкций. Кроме того, был взят на вооружение принцип исчисления, который, в частности, успешно был использован при описании итеративных, императивных и условных конструкций [Храковский 1989,1992,1998; Xrakovskij 1997,2001].
Теперь я хотел бы остановиться на тех претензиях к этой концепции, которые можно найти в современной литературе. Основная претензия заключается в том, что в рамках предложенного подхода «у залога никакой семантики нет, функция этой категории — в простом преобразовании синтаксической структуры предложения: подлежащее и дополнение как бы меняются местами, и этот факт отражается в глагольной форме» [Плунгян 2000: 193]. На первый взгляд эта претензия справедлива, поскольку основной пафос концепции диатез и залогов состоял в том, чтобы показать, что механизм изменения диатез и залогов состоит в перераспределении синтаксических актантов относительно неизменного набора семантических актантов, и в том, чтобы исчислить все теоретически возможные перераспределения. Но механизм изменения диатез и залогов не отождествлялся с функцией. Если о значении разных диатез и залогов не шла речь, то, очевидно, потому, что термин «значение» в начале 70-х годов использовался только при характеристике т. н. содержательных грамматических категорий типа глагольных категорий наклонения, времени, вида и т. п. Но суть различий, которые возникают при употреблении, скажем, соотносительных активной и пассивной конструкции была авторам концепции безусловна известна. Так, еще в 1967 г. И. А. Мельчук писал: «Активный и соответствующий пассивный глагол, строго говоря, не различаются по смыслу — они имеют тождественное означаемое: лат. pater hostem occidit и a patre hostis occiditur означают в точности одну и ту же ситуацию (мы оставляем в стороне различия в логическом и психологическом выделении— „подчеркивании“» [Мельчук 1967: 360]. Как раз оставляемые в стороне различия в логическом и психологическом выделении и составляют функцию различных залогов и диатез или, иными словами, то, «как говорящий хочет представить соответствующую ситуацию и ее участников» [Плунгян 2000: 194]. Именно на эту функцию было обращено внимание в моей статье, [Храковский 1970: 41]. В ней о различиях разных залоговых структур говорилось следующее: «Информации, передаваемые каждой из структур, содержательно несколько отличаются друг от друга, поскольку в каждой структуре актуализируется специфическое отношение говорящего к ситуации, т. е. в каждой структуре одна и та же ситуация характеризуется говорящим под особым углом зрения. (Формально изменение отношения говорящего к ситуации фиксируется тем, что соблюдаемое в исходной структуре соответствие членов предложения и компонентов ситуации различным образом нарушается в производных структурах.) Что касается лексического значения глагола, то оно остается одним и тем же как в исходной, так и в производных структурах, поскольку при переходе от исходной структуры к производным не меняется ситуация, обозначаемая глаголом» [Храковский 1970: 41, ср. Храковский 1974: 26–28]. По моему мнению, из приведенной цитаты следует, что уже в 1970 г. в рамках анализируемой концепции четко различались функция и механизм диатезных и залоговых изменений. Другое дело, что в то время еще не было введено в научный оборот понятие коммуникативного ранга, которое, если я не ошибаюсь, впервые появилось в работах Е. В. Падучевой «Семантические роли и проблема сохранения инварианта при лексической деривации» (1997) и «Коммуникативное выделение на уровне синтаксиса и семантики» (1998). В последней статье говорится, что «коммуникативный ранг характеризует участника с прагматической точки зрения — по отношению к фокусу внимания говорящего. Субъект и (прямой) Объект — это участники, входящие в Центр; остальные участники относятся к Периферии); участник, который синтаксически не выразим при данном глаголе, имеет ранг Нуль, т. е. находится, так сказать за пределами Периферии» [Падучева 1998: 94]. Там же было предложено «называть диатезой лексемы набор семантических ролей участников с указанием их коммуникативных рангов» [там же 1998: 97]. Эта новация заслуживает обсуждения, и очевидно, что во всяком случае за переходом от активной конструкции к разного рода пассивным конструкциям стоит перераспределение коммуникативных рангов. Однако хочу еще раз подчеркнуть, что, хотя в 70-е годы понятия коммуникативного ранга еще не было, но тем не менее реалии, стоящие за этим понятием, были известны и соответственно понимание функции изменения диатез и залогов практически не отличалось от современного, которое четко сформулировано в работе [Мельчук 1998: 173]: «…было бы ошибочным полагать, что залог является полностью асемантичным, т. е. что он сводится к чисто синтаксическому преобразованию. С нашей точки зрения, залог — это семантическая категория; выбор той или иной граммемы залога производится говорящим на основании семантических факторов. Но смысл, присущий залогу, является „коммуникативным“, (а не пропозициональным): залог выражает коммуникативную структуру высказывания. Активная и соответствующая ей пассивная конструкции, строго говоря, не являются синонимичными: описывая одну и ту же ситуацию, они обладают тождественной семантической структурой, но их коммуникативные структуры не совпадают; тем самым их семантические представления оказываются тоже различными».
