Герхард Менцель - Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера
«Поскольку немцу, таким образом, для юмора не хватает только свободы — то пусть он даст ее себе!»
«Юмор… по своей природе отрицает и духов и богов».
Автор и его герой:
«Каждый поэт рождает особого ангела и особого черта; богатство или скудность разместившихся между ними созданий подтверждает или отрицает его значительность… По этой причине маленький автор ничего не выигрывает, воруя образ у большого, ибо ему следовало бы украсть еще и другое Я».
«Если поэт раздумывает, что в данных обстоятельствах должен сказать его герой — „да“ или „нет“, — надо выбросить этот персонаж, он — мертвый глупец».
Положительный герой;
«Пусть шиллеровский маркиз Поза, высокий, блестящий и пустой, как маяк, предостерегает поэта, чтобы он не пришвартовывался к нему. Он стал для нас скорее словом, чем человеком».
«Оставить человечеству нравственный идеальный характер, оставить святого — за это стоит причислить к лику святых».
Диалектика:
«Разумеется, поэзия учит и поучает… но лишь подобно тому, как цветок, закрываясь и раскрываясь, самым ароматом своим предвещает погоду и показывает время дня; но нежный росток поэзии нельзя срубить, чтобы построить из него церковную или университетскую кафедру; ни деревянное сооружение, ни тот, кто стоит за ним, не заменят живого аромата весны».
Зло:
«Долго всматриваться в порок всегда верно; душа содрогается перед разверзнутой пастью змия, затем теряет равновесие и — бросается в нее».
Стиль:
«Если человеку есть что сказать, то самая подобающая манера — его собственная; если сказать нечего, то его манера подходит еще более».
Критика:
«Я не знаю более пустых, более полуправдивых, полупристрастных и бесполезных рецензий на книги, чем те, что я читал после самих книг; но сколь меткими мне издавна казались рецензии на книги, которых я не знал…»
«Чем ограниченнее человек, тем больше он верит рецензиям».
Публика:
«Если ум великого человека отличается от вашего, исходите лучше из того, что это он себя не понимает, а не вы его».
«Заурядные умы обладают отвратительным умением в глубочайшем, великолепнейшем изречении не увидеть ничего другого, кроме своей собственной плоской мысли, и они играют злую шутку с автором, присоединяясь к нему».
Таким образом, «Приготовительная школа» не является, как говорит Тик, лишь «рецептом, по какому можно самому писать жан-полевские книги», — она нечто большее и вместе с тем учебник, как и «Левана, или Учение о воспитании», появившаяся через три года. Если в «Приготовительную школу» вошел поэтический опыт, то в «Левану» — педагогический, приобретенный, когда он был домашним учителем и преподавал в захолустных школах, а также опыт воспитания собственных детей. Ибо с 1802 по 1804 год у него с превосходной регулярностью ежегодно рождался ребенок: девочка, мальчик, девочка, — в каждом из его последних местожительств по одному.
В день рождения первого ребенка он написал Отто письмо, в начале которого продолжил дискуссию о «Титане», затем подробно остановился на намерении друга поступить на государственную службу и только после этого перешел к событию дня: «Утром повитуха — как следует обученная в Йене мудрая мужеподобная баба — определила, что роды будут через два часа. В 11 часов они и завершились рождением божественной доченьки. Боже мой! Ты бы тоже в восторге вскочил, как я, когда посреди или после стонов мне — я оставался тут — повитуха поднесла, словно достав из облака, мое второе любимейшее существо, с открытыми голубыми глазами, красивым широким лбом, с губами, созданными для поцелуев, кричащее во все горло, с носиком моей жены».
Оживленный обмен письмами касается выбора восприемников (называемых крестными). Наряду с родственниками и друзьями желательно иметь среди них высокопоставленных лиц, богатых и влиятельных. Ведь их задача — помогать потом ребенку в нужде, содействовать в получении образования, профессии и в браке. Но, кроме этого, существует обычай при крестинах преподносить ребенку денежный подарок. С другой стороны, крестному оказывают честь, нарекают ребенка его именем. Однако с рихтеровским первенцем этого сделать нельзя. Слишком много крестных; правда, не столько, сколько намеревался получить алчный сельский дворянин в сатирах «Бумаг дьявола» (и в «Палингенесиях») — триста шестьдесят пять, — но все же одиннадцать. Чести наречь ребенка их именем удостаиваются лишь его друг еврей Эмануэль (Эмануэла), герцог Майнингенский (Георгина) и мать герцога Веймарского (Амалия). Но поскольку обиходное имя девочки должно быть Эмма и отец («из педагогического благоразумия») намеревается дать ей еще имя положительной героини «Титана» — Идоина, ребенок при всех ограничениях получает пять имен.
Когда рождается Макс («у него такой несуразный вид, как у какого-нибудь моего юмористического сочинения, только он худой»), семья живет уже в Кобурге, и, хотя о Жан-Поле все (В том числе и он сам) говорят как о заботливом отце, семья уже начинает мешать ему в работе — иначе и быть не может: он, подобно Зибенкезу, очень чувствителен к шуму. Ликование в письмах по поводу семейного счастья понемногу уступает место ноткам разочарования, и, как позднее в Байройте, он на целые дни (вместе с собакой) покидает семейную идиллию, чтобы без помех работать на воздухе, в садовом домике, на Адамиберге.
Но в Кобурге он с самого начала не предполагал жить долго. Бюргерские круги города слишком «скучны», дворянское же окружение Жан-Поля мало подходит для «истинной общности в жизни и делах». Скандал в связи с присвоением государственных средств, в котором замешан его покровитель Кречман, министр этой маленькой провинции (Саксония-Кобург-Заальфельд, пятьдесят шесть тысяч жителей), ускоряет решение Жан-Поля перебраться в Байройт. Как и перед каждым из многократных переездов, он рассылает письма друзьям с просьбой подыскать недорогую квартиру и мебель; причем особое внимание уделяется письменному столу: «Только, ради бога, ни в коем случае не окаянный хрупкий секретер из красного дерева. Короче говоря, такой стол, которого устыдился бы самый мелкий канцелярист».
Это не последнее его переселение (ибо в Байройте он еще пять раз поменяет квартиру), но все же последний переезд из одного города в другой. Молодым человеком тридцати трех лет он покинул Гоф, стариком сорока одного года возвратился на родину. Тощий поэт растолстел. Он сохранил франкский диалект, но потерял почти все волосы. Все меньше внимания обращает он на свою внешность. Его сюртук потрепан, белый жилет сер, брюки чересчур коротки. На крестины Одилии, третьего ребенка, родившегося уже в Байройте, он появился к празднику не слишком празднично одетым, в сапогах и грязном жилете, на котором, по словам Эмануэля, «больше дыр, чем пуговиц». Но даже иронизирующие по этому поводу гости утверждают, что он по-прежнему добр, полон юмора и простоты. А главное — он работает. Он создаст еще немало значительного, но «Озорные лета» за оставшиеся ему двадцать лет так и не будут закончены.
31
ДВОЙНАЯ ДУША — ДВОЙНОЙ РОМАН
Какое удовольствие читать одно из вершинных созданий классического периода немецкой литературы, если можешь наслаждаться им в его первозданности! Потому что о нем никогда не приходилось писать школьных сочинений, потому что никто тебе не растолковывал, что означает в нем то или это, что оно содержит, символизирует, доказывает. Ни одно учебное заведение никогда не было заинтересовано в том, чтобы навязывать его учащимся, ибо оно не толкует о таких высоких материях, как родина, свобода, война или революция. Речь в нем главным образом идет о маленьких людях, о жизни в маленьком городке, о дружбе, любви, бедности, работе, печали и радости. И в нем есть юмор. Одного этого достаточно, чтобы счесть его неподходящим для воспитательных целей. Так что его раскрываешь лишь для собственного удовольствия.
Правда, удовольствие почувствуешь только в том случае (не говоря о главной предпосылке: о наличии чувства юмора), если запасешься временем и терпением. Бегло или «по диагонали» прочитать его нельзя. Не исключено, что подлинное удовольствие почувствуешь лишь при повторном чтении. Хотя в книге много увлекательного, увлекательным чтением ее не назовешь. Как и для всякого наслаждения (например, вином), здесь требуется опыт. Таким образом, предварительная тренировка весьма уместна. Поэтому, если к знатокам Жан-Поля обратятся люди, желающие познакомиться с его творчеством, и спросят, с какой его книги лучше начать, следует назвать «Вуца», «Фиксляйна», «Зибенкеза» или «Катценбергера», но не «Озорные лета»! Эта книга должна стоять в конце списка для начинающих.
