Роберт Хайнлайн - Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк.
Пару дней спустя я получил коротенькое письмо, написанное тонким, изящным почерком, в котором чувствовалось величие прошлого века. Рука была слегка нетвердой — похоже, что писавший был нездоров или очень стар. Я никогда не видел этот почерк, но догадался, чей он:
«Милый Арчибальд!
Мне бы хотелось представить Вас моему глубокоуважаемому другу доктору Ройсу Вортингтону. Вы найдете его в „Бельмонт-отеле“. Доктор согласился выслушать Вас. Мистер Вортингтон имеет чрезвычайно высокую квалификацию в области тех проблем которые беспокоят Вас в последнее время. Вы можете полностью на него положиться. Я думаю, следует прислушаться к его советам, особенно если потребуются необычные меры.
Вы можете пригласить также своего друга, мистера Джедсона, если, конечно, пожелаете.
Искренне ваша Аманда Тодд Дженнингс»
Я позвонил Джо Джедсону и прочитал ему это письмо. Он сказал, что выезжает, и предложил, чтобы я немедленно позвонил Вортингтону.
— Могу ли я поговорить с доктором Вортингтоном? — спросил я, когда на том конце провода сняли трубку.
— Я слушаю, — голос был по-британски интеллигентным, произношение — оксфордским.
— Это Арчибальд Фрейзер, доктор. Миссис Дженнингс порекомендовала обратиться к вам.
— Ах, да! — голос в трубке потеплел. — Буду рад помочь. Какое время вас устроит?
— Если вы свободны, я мог бы подойти прямо сейчас.
— Одну минутку… — Пауза была недолгой, видимо, он взглянул на часы. — Мне как раз нужно побывать в вашем районе, и минут через тридцать мы можем встретиться в вашей конторе.
— Было бы прекрасно, доктор, если это вас не затруднит.
— Ничуть. Я приеду.
Вскоре явился Джедсон и сразу же спросил о Вортингтоне.
— У него такая манера разговаривать, — проинформировал я, — как у профессора престижного английского университета. Скоро он будет здесь.
Через полчаса моя секретарша принесла визитную карточку доктора Вортингтона. Я поднялся поприветствовать его. Перед нами стоял высокий, крупный человек с умным и интеллигентным лицом, полным достоинства. Одет он был несколько консервативно. Дорогой, от хорошего портного костюм, перчатки, трость и большой кожаный портфель. И… он был черен, как чертежная тушь!
Надеюсь, мне удалось скрыть свое удивление. В конце концов, почему бы мистеру Вортингтону и не быть негром? Просто для меня это было неожиданностью.
Джедсон же, как обычно, был невозмутим. Думаю, он не удивился бы и в том случае, если бы за завтраком ему подмигнула яичница-глазунья. Как бы то ни было, он пришел мне на выручку, живо вступив в разговор. Некоторое время мы вели ничего не значащую светскую беседу, как люди, которые пытаются составить мнение друг о друге. Наконец Вортингтон перешел к делу:
— Если я правильно понял миссис Дженнингс, существуют некие обстоятельства, которые весьма осложнили вашу жизнь, и, возможно, я смогу быть полезен одному из вас или обоим…
Я рассказал ему обо всем, начиная с первого появления рэкетира в моем магазине. Джедсон кое в чем дополнил меня. Вортингтон задал несколько вопросов. У меня сложилось впечатление, что он и так уже знал почти все и лишь уточняет детали.
— Отлично, — сказал он наконец своим глубоким, гортанным голосом, который эхом отзывался в его большой груди. — Я уверен, мы найдем способ справиться с вашими проблемами, но сначала мне нужно провести некоторые исследования, чтобы поставить диагноз.
Он наклонился и открыл свой портфель.
— Э-э… доктор, — предложил я, — может быть, прежде чем вы приступите к работе, мы оговорим условия?
— Условия? — мгновение он выглядел озадаченным, а затем рассмеялся. — А, вы имеете в виду оплату! Дорогой сэр, я почту за честь оказать услугу миссис Дженнингс.
— Но… но… видите ли, доктор, я бы чувствовал себя более уверенно. Прошу вас — я привык платить за магию…
Он протестующе поднял руку:
— Это невозможно, мой юный друг, по двум причинам: во-первых, у меня нет лицензии на практику в вашем штате. А во-вторых, я не маг.
Думаю, вид у меня был идиотский.
— Да?.. Как же это? — забормотал я. — Ох! Извините меня, доктор, я думал, что раз миссис Дженнингс порекомендовала вас… и учитывая ваш титул…
Он продолжал улыбаться, но не насмешливо — то была улыбка понимания.
— Это не удивительно: даже некоторые ваши сограждане моей крови заблуждаются на сей счет. У меня степень почетного доктора юридических наук Кэмбриджского университета, а моя специальность — антропология. Антропология имеет несколько весьма странных ответвлений, и я здесь для того, чтобы разобраться в одном из таких вопросов.
— Хорошо, тогда могу ли я спросить?..
— Конечно, сэр. Мое занятие в часы досуга — если попытаться перевести нечто совершенно непроизносимое — колдун-охотник.
Я все еще был в замешательстве.
— Но разве это не требует применения магии?
— И да, и нет. В Африке иерархия и категории в этом деле иные, чем на вашем континенте.
Что-то встревожило Джедсона.
— Доктор, — спросил он, — вы родом не из Южной Африки?
Вортингтон сделал жест в сторону своего лица. Видимо, Джедсон прочел на нем нечто, что ускользнуло от меня.
— Да, вы правы. Я родился в племени бушменов на юге Нижнего Конго.
— Ах, вот как! Это интересно. Вы случайно не нганга?
— Ндембо. — Вортингтон повернулся ко мне и вежливо разъяснил. — Ваш друг спросил, не являюсь ли я членом некоего оккультного братства, которое распространено по всей Африке. Большинство его членов проживают именно на моей родине. Посвященные называют себя «нганга».
Это еще больше заинтересовало Джедсона.
— Мне кажется, доктор, что у вас есть и другое имя. Вортингтон — это для удобства произношения, не так ли?
— И вновь вы правы! Вы хотите знать мое племенное имя?
— Если вы не возражаете.
Я не смог бы воспроизвести те странные щелкающие и чмокающие звуки, которые он издал.
— По-английски это означает: Человек-Который-Задает-Неудобные-Вопросы. Другое идиоматическое значение, хотя это и не буквальный перевод, — Практикующий Поверенный; — здесь намек на племенные функции. Однако мне кажется, — Вортингтон мягко улыбнулся, — что это имя подходит вам даже больше, чем мне. Могу ли я презентовать его вам?
Далее я понял только то, что мои собеседники совершают какой-то африканский обряд, совершенно непонятный нашему соотечественнику. Я уже был готов оценить остроумие мистера Вортингтона, полагая, что это всего лишь шутка, но Джедсон ответил абсолютно серьезно:
— Я глубоко польщен этим и готов принять его.
— Для меня это большая честь, брат.
С этого момента и на протяжении всего времени нашего сотрудничества д-р Вортингтон неизменно называл Джедсона своим африканским именем, а Джедсон обращался к нему: «Брат» или «Ройс». Их отношение друг к другу изменилось так, как будто передача имени и в самом деле сделала их братьями, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями.
— Но я ведь не оставил тебя без имени? — заметил Джедсон. — У тебя есть третье, настоящее имя?
— Да, конечно, — подтвердил Вортингтон, — имя, которое нам не следует упоминать.
— Естественно, — согласился Джедсон, — имя, которое не должно упоминаться. Ну, приступим к работе?
Доктор повернулся ко мне:
— У вас есть небольшое помещение, где бы я мог подготовиться?
— Это подойдет? — Я открыл дверь в комнату, примыкающую к моему кабинету, которая служила мне гардеробом и душевой.
— Очень хорошо, спасибо! — Вортингтон отсутствовал не менее десяти минут.
Похоже, Джедсон не был расположен к разговору, он лишь велел предупредить мою секретаршу, чтобы нас никто не беспокоил. Мы сидели и молча ждали.
Когда наш новый друг вышел, у меня во второй раз за этот день появился повод внутренне ахнуть. Городской доктор Вортингтон исчез. Вместо него нам явился африканский персонаж: рост — шесть футов, могучие голые черные ноги, мощная выпуклая грудь с лоснящимися мускулами цвета отполированного обсидиана. Его торс покрывала шкура леопарда, а талию опоясывал шнур, на котором висели всякие таинственные штуковины и небольшой мешочек.
Внимание, однако, на себя обращала не экипировка и не телосложение воина, а лицо д-ра Вортингтона. Его брови были выкрашены в белый цвет и так же очерчена линия волос. Но главное — выражение лица: суровое, непримиримое, полное достоинства и силы. Глаза излучали непостижимую мудрость, в них не было жалости — только суровая справедливость. Такому неумолимому правосудию нелегко посмотреть в лицо.
Мы, белые, склонны недооценивать черных, потому что общаемся с ними вне их родной культурной среды. У нескольких поколений тех, кого мы знаем, отняли их собственную культуру и силой навязали рабскую псевдокультуру. А между тем их культура более древняя, чем наша, имеет более глубокие корни, базируется на характере и силе духа, а не на дешевых, эфемерных трюках с использованием механических приспособлений. Но это суровая, жестокая культура, лишенная сентиментальной заботы о слабых и немощных. И она никогда не умрет.
