Вячеслав Маркин - Кропоткин
Одинаковой была их реакция на развязанную Германией в 1914 году войну: оба решительно выступили за сопротивление германской агрессии, не приняв пораженческого лозунга большевиков. Кстати, свои «Письма о текущих событиях», посвященные войне, Кропоткин публикует в газете кадетов «Русские ведомости». Оба приветствовали Февральскую революцию как завершение начатой еще декабристами борьбы против самодержавия, за демократизацию России. Вернадский вошел в состав Временного правительства, а Кропоткин отказался, приняв участие в Государственном совещании в Москве в августе 1917 года.
Вернадский сразу же резко отрицательно воспринял захват власти большевиками и, оказавшись под угрозой ареста, уехал из Петрограда. В феврале 1921 года В. И. Вернадский, находясь в Симферополе, записал: «Поразителен аморализм современной эпохи — ее активных деятелей. Цель оправдывает средства, и этим определяется все. А сама цель такая, из-за которой не стоит биться… Это великий кризис эгалитарного демократизма… Рабы, преступники, невежды и трусы ведут. Куда приведут?» Однако любовь к родине и преданность науке одержали верх над сомнениями. Вернадский вернулся в Москву и включился в работу по восстановлению народного хозяйства. По предложению академика А. Е. Ферсмана он был заочно включен в состав комиссии Академии наук по увековечению памяти Кропоткина. Вскоре вышла его книга «Статьи и речи», где он назвал работы Кропоткина, посвященные проблеме ледникового периода, «совершенно выдающимися по самостоятельности и глубине мысли…».
Как и Кропоткин, Вернадский понимал природу как единое целое, все явления и процессы в которой связаны множеством горизонтальных связей. Размышляя о космической сущности жизни, В. И. Вернадский пришел к учению о биосфере и ноосфере. П. А. Кропоткин мыслил в рамках биосферной концепции, еще не зная ее. В созданной В. И. Вернадским теории ноосферы не рассматриваются проблемы нравственности. Однако за два года до смерти он вернулся к юношеским размышлениям и предположил, что на ноосферной основе возможно будет создание научной этики, не связанной с религией. Над такой этикой и работал Кропоткин, убежденный в том, что законы нравственности восприняты человеком у природы. Без этической составляющей она становится всего лишь бесчеловечной техносферой. Таким образом, этическое учение П. А. Кропоткина можно рассматривать как существенное дополнение ноосферной концепции В. И. Вернадского. Формирование ноосферы невозможно без установления между людьми отношений ненасилия, взаимосогласия, взаимопомощи. Этот фактор эволюции всего живого на Земле, несомненно, является и условием формирования на Земле сферы разума — ноосферы.
Недостатки в учении Кропоткина — продолжение его достоинств. Причина же их — в уникальности самой личности Петра Алексеевича. Он строил свою теорию в значительной мере субъективно, опираясь на свой менталитет и опыт. Сейчас некоторые его критики говорят, что, гипертрофируя созидательную роль народных масс, он как бы не замечал отдельной человеческой личности. Это не совсем так: в статьях и книгах им подчеркивается неповторимость каждой личности, и, говоря о массе, он имеет в виду, что ее образует именно сочетание свободных, самостоятельных, самоорганизующихся личностей. Он прекрасно знал о том, что порабощенная масса не способна к высшим формам взаимопомощи и солидарности, не может самоорганизоваться для свободного творчества форм самоуправления. Поэтому он такое значение придавал освобождению общества от власти государства.
Идея свободы, ненасилия и справедливости не гаснет в веках. Она неистребима. Ведь ей противостоять может только та самая «мыслебоязнь», о которой писал Кропоткин еще в 1874 году. Она родственна позже появившейся формуле чеховского Беликова, «человека в футляре»: «Как бы чего не вышло!» А что же может выйти? Только ослабление власти, некоторая ее утрата. Опасение властей вызывает то, что вдруг верх возьмут вольнодумцы, которые вдруг захотят «творить, что хочешь» и «говорить, что хочешь», а то и вообще решат, что можно жить без царя. Вот этого и боятся власть имущие, более всего на свете озабоченные неизменностью, стабильностью политической системы.
1921 год
«Но перед раскрытой могилой старого революционера мы, его идейные противники, невольно обнажаем голову… Несмотря на свои заблуждения и ошибки, Кропоткин всегда и до последних дней остался храбрым солдатом на войне за освобождение человечества».
Из некролога П. А. Кропоткину в газете «Советская Сибирь», 1921В самом начале наступившего 1921 года к постоянно мучившей Петра Алексеевича болезни сердца добавилось воспаление легких. Возможно, он простудился, играя в нетопленой комнате на рояле этюды Скрябина, ноты которых ему привезли из Москвы. В. Д. Бонч-Бруевич сообщил о болезни Кропоткина Ленину, который распорядился отправить в Дмитров специальный поезд с продовольствием, не подлежащий осмотру и конфискации, а также лучших врачей во главе с наркомом здравоохранения Н. Я. Семашко и профессором Д. Плетневым. Состоялся консилиум, после чего врачи уехали и с больным остался его друг, врач по специальности, Александр Атабекян. «Известия ВЦИК» стали каждый день публиковать бюллетени о состоянии здоровья больного. 23 января наступило некоторое улучшение, и появилась надежда на выздоровление. Петр Алексеевич смог заняться корреспонденцией, и в прессу попали его слова: «Меня огорчает, что людям, столь занятым и заваленным работой, пришлось пожертвовать драгоценным для них временем и, быть может, отдыхом… Я не понимаю, от чего меня лечат…»
Но улучшение было недолгим. Через неделю внезапно снова поднялась температура — начался второй этап воспаления легких. Теперь с каждым днем ему становилось хуже. Он надолго терял сознание, периоды просветления становились все короче и короче. В один из таких моментов больной принялся рассказывать о своей самой большой сибирской экспедиции и на конверте Общества сближения с Англией начертил свой олёкминско-витимский маршрут: от Лены на Витим, потом на юг, через долину Муи, к Чите. По-видимому, ему вспомнилось наиболее яркое впечатление жизни…
Петр Алексеевич Кропоткин скончался в ночь на 8 февраля в 3 часа 10 минут. Через день прибыл специальный поезд, на котором гроб с телом был доставлен в Москву и установлен в Колонном зале Дома труда (потом он стал называться Домом союзов), в том самом зале Дворянского собрания, где 70 лет назад мальчик Петя в восточном костюмчике заснул на коленях российской императрицы и был пожалован монаршей милостью — определен учиться в Пажеский Его Величества корпус…
Три дня шло прощание с покойным в Колонном зале. 13 февраля состоялись похороны. Похоронная процессия растянулась во всю длину Волхонки, Пречистенки, Большой Царицынской (ныне Большая Пироговская), в ней участвовали и представители правящей партии. По просьбе вдовы и дочери Кропоткина, во исполнение его последней воли, на время похорон под честное слово были отпущены из внутренней тюрьмы ВЧК заключенные-анархисты. Но, когда гражданская панихида закончилась и настал момент выноса гроба, узников еще не было. Тогда анархисты, приехавшие из Дмитрова, изготовили специальное «знамя протеста» и отказались выносить гроб, пока не придут их товарищи.
Только через полчаса, по указанию председателя Моссовета Льва Каменева, семеро заключенных во главе с организатором анархистской конфедерации «Набат» Ароном Бароном и Ольгой Таратутой были доставлены к месту прощания. Они шли с черным знаменем протеста впереди колонны из десятков тысяч людей, пришедших на похороны. Когда траурный кортеж приблизился к дому Льва Николаевича Толстого на Пречистенке, работники музея вынесли бюст великого писателя, а хор Большого театра исполнил фрагмент православного канона «Вечная память», что было совсем не в новых, советских обычаях.
Более двух часов двигалась траурная процессия к Новодевичьему кладбищу. Был ясный, морозный день, и зимнее солнце освещало заполненные народом улицы, множество красных и черных знамен. Венков было не менее восьмидесяти. Государство, с действиями которого этот человек не соглашался, решило использовать в своих интересах популярное во всем мире имя. Поэтому на первом месте были венки от ЦК РКП(б), Исполкома Коминтерна, Совнаркома и ВЦИКа, а потом уже от политкаторжан, партии левых эсеров, Академии наук, двух факультетов Московского университета, студентов, работников просвещения Дмитровского уезда, от толстовских и множества анархических организаций.
На гражданской панихиде выступил бывший секретарь Толстого В. Ф. Булгаков: «В лице Кропоткина мы хороним одного из благороднейших защитников человеческой личности, одного из вдохновеннейших певцов свободы, — той свободы, самое понятие, самое имя которой уже стыдимся теперь произносить!.. Надо действительно углублять революцию, а не считать (смешно сказать!) революцией то насилие, которым кучка правящих людей защищает себя…» Еще более резко прозвучала речь анархиста Арона Барона. Он говорил о новом деспотизме, о палачах в подвалах ЧК, о том, что революция оказалась предана и растоптана. Он, как и остальные отпущенные, вечером вернулся в свою камеру. В 1937 году его расстреляли.
