Фридрих Фурман - Филантропия в Америке
Взлет научных исследований и университетского образования по междисциплинарной тематике NPM&PS неизбежно вызвал полемику по широкому кругу проблем ее становления, из которых наиболее важными считают следующие43:
Каковы должны быть взаимоотношения новой дисциплины с давно существующими типами образования по менеджменту, прежде всего, по деловому (business management) и государственному (public administration) управлению?
Достаточно ли новых научных знаний и практического опыта для формирования новой независимой дисциплины?
Где следует готовить специалистов по новой дисциплине – в рамках факультетов и кафедр «старых» школ по менеджменту или создавать специальную школу, факультет, кафедру?
Каково будет в этой дисциплине соотношение ее ключевых частей – менеджмента и филантропии, «технологического» и «гуманитарного» ее компонентов?
Последний вопрос особенно тревожит старую гвардию исследователей «классической» благотворительности и филантропии, изучение которой ранее проводилось, как правило, в рамках школ гуманитарных наук (Liberal Arts) с акцентом на религию, этику, философию, психологию, историю и социологию. Не уменьшиться ли роль гуманитарного компонента, столь важного в образовании специалистов именно филантропической сферы за счет концентрации на технологиях управления, требующихся для подготовки эффективных менеджеров? Не нанесут ли вред их подготовке не только в качестве управленцев, но и как лидеров гражданского общества, все чаще звучащие призывы максимально заимствовать программы и методы их обучения у школ государственного и делового менеджмента44?
Сложность решения этих проблем очевидна и каждый академический центр или факультет американских университетов решает ее по-своему, исходя из финансовых и кадровых ресурсов, студенческого спроса, политики университета и местных властей. Во всяком случае, это проблемы, решаемые постепенно, а не крутой ломкой.
***
Как на описанном выше фоне легитимизации, общественного признания и быстрого развития филантропии и независимого сектора развивались исторические исследования этой сферы?
Рождение и стремительное – после «застоя» 60—70-х – становление в 80—90-е собственной научной инфраструктуры филантропии сформировало у ряда историков представление, что настоящая история ее исследований началась лишь с появлением Independent Sector и инициированных им академических центров. И что именно здесь ее надо развивать с «чистого листа», так как до того, почти весь 20 век, филантропия, к тому же плохо определяемая, «прозябала» на окраинах изучения социальных наук и социальной работы. Хотя эта оценка частично верна, но в сопровождении попытки, не разбираясь, вполне в духе школы «новых левых» 60-х годов, зачеркнуть «научное прошлое» филантропии в Америке, она не могла не вызвать протест более осведомленных историков. Они настаивали на том, что корни исследований организованной филантропии уходят, как минимум, в конец 19-го века и что возможность развивать их далее в наши дни обеспечена неустанной работой не одного поколения ученых и практиков. Столкновение этих подходов наглядно отразилось в полемике двух видных историков филантропии Стэнли Каца и Питера Холла на страницах журнала ARNOVA в 1999 году.
С. Кац продвигал идею, что лишь в 80-е годы началась «подлинная наука» третьего сектора и роли филантропии в его рождении. И что случилось это, когда Independent Sector и его исследовательский отдел во главе с Робертом Пейтоном и Вирджинией Ходжкинсон подготовили становление в университетах академических центров, системно занявшихся изучением новой сферы экономики. И что именно это поможет осуществить их мечту (особенно Пейтона, сделавшего это своей миссией) создать междисциплинарную сферу филантропических исследований, в которой экономисты, социологи, антропологи, политологи, историки, философы и литераторы будут совместно исследовать третий сектор45.
П. Холл, отвечая оппоненту счел нужным напомнить ему, что именно эту цель еще в 1956 году ставили перед группой ученых в Принстоне Фрэнк Эндрюс, человек из мира фондов, и Мерле Курти, человек из мира науки, и что последний подробно обосновал идею «междисциплинарности» филантропии как сферы исследований еще в 1957 году в своей программной статье. А если заглянуть еще глубже в историю научных работ по филантропии в США, то окажется, продолжает Холл, что с 1895 по 1970 год в десятках американских университетов выполнено более 80 диссертаций, исследовавших ее в рамках самых различных дисциплин – от истории, социологии и экономики до религии, антропологии и литературы, а не только в рамках рутинной социальной работы или на окраине социологии, как предположил Кац. Заметил ли он, что многие из этих ученых, а также их ученики стали крупными экспертами в этой области и успешно работают как раз в создающих «новую науку» о филантропии академических центрах, так же, как и в десятках других университетов? Разве это не демонстрирует наглядно долговременную научную преемственность в ее исследованиях?
Нет сомнений, политкорректно заключает Холл, что Р. Пейтон, В. Ходжкинсон и сам С. Кац, как и многие их коллеги, проделали в 80-е замечательную работу, чтобы организовать по-новому изучение только возникшего бесприбыльного сектора и гораздо более древней сферы филантропии, но наука о них в целом, включая их историю – результат труда многих поколений ученых46.
***
Общественное признание мира бесприбыльных организаций в качестве третьего сектора общества изменило также идеологическую оценку всей истории филантропии в США, испытавшей в послевоенные годы две крупных волны ее интерпретации – со стороны школ «консенсуса» и «конфликта».
В 80-е все еще выходили книги, продолжающие бремнерскую традицию ее оценки. Таким был, например, сборник с красноречивым названием «Волонтерский дух Америки» (1983). Здесь основатели Independent Sector Джон Гарднер и Брайан О’Коннелл собрали под одной обложкой публикации 45 наиболее известных авторов – от Коттона Мэзера и Алексиса Токвиля до Карнеги и Бурстина – об истории рождения и эволюции благотворительности и волонтерства в Америке как отличительной черты национального характера американцев.
Однако в те же 80-е годы возникла третья волна интерпретации ее истории, и она, с теми или иными вариациями, продолжается до сих пор. Хотя профессиональные историки отошли от радикального взгляда на филантропию лишь как орудие социального контроля в интересах правящего класса, они, однако, не вернулись полностью к чересчур оптимистической концепции Бремнера, Курти и Бурстина, в которой филантропия озабочена лишь интересами общества и его наиболее уязвимых групп. Более прагматичным оказалось сочетание обоих подходов. Оно отражало, во-первых, общую стабилизацию социального климата в обществе и политики в рассматриваемой сфере при Рейгане и после него, а во-вторых, более реалистичную оценку поведения доноров, в котором соотношение альтруистических и корыстных мотивов вечно меняется47.
Эта волна компромиссной интерпретации наглядно отразилась, например, в книге Роберта Абзуга (Robert H. Abzug) «Космос рушится: американская реформа и религиозное воображение» (1994). В ней автор стремится объективно исследовать библейские и евангельские корни американской страсти к социальному реформаторству в период между революцией и гражданской войной и роль в этом движении активистов и филантропов из диссидентских церквей48. К этой же волне относят историка аболиционизма Джеймса Стюарта (James Brewer Stewart), посвятившего свою лучшую работу «Святые воители: аболиционисты и рабство в Америке» (1997) лидерам и рядовым гражданам Севера, которые возглавили «крестовый поход» против рабства, подтолкнувший страну к преобразившей ее гражданской войне. В ней Стюарт показывает, почему – вопреки двусмысленности их решительной победы в контексте современности – эти воители-альтруисты, как и аболиционизм в целом, оставили неизгладимый след в национальной памяти49.
***
Однако ни одна из «постбремнеровских» волн интерпретации, так и не смогла, по мнению историка Л. Фридмана, обеспечить интеграционный подход к рождающейся сфере междисциплинарных исследований филантропии и создать на этой основе новую ее историю, равную по силе «синтезу Бремнера», но отвечающую новым условиям.
