Клод Леви-Стросс - Путь масок
С другой стороны, маски сэлиш и квакиутль сохраняют одну общую черту, ведь конвульсии, охватывающие рыб — в соотнесении с подземными шумами и толчками, — непосредственно отсылают к тем судорогам, от которых страдают акватические духи мифов сэлиш, зараженные слюной героя, и к способности, признаваемой за масками, представляющими этих духов, излечивать от судорог (см. выше, с. 31). Но перед тем как отыскивать какой-либо окольный путь, чтобы добраться до этих проблем (поскольку непосредственно располагаемая нами информация не проливает света), следует уточнить идентификацию рыб, о которых говорит миф, и вскрыть их семантическую функцию.
Называемые обычно в английском языке "красная треска" или "красный луциан", это не треска, но рыбы скал и глубокой воды, принадлежащие виду Sebastes ruberrimus, семейство скорпеновых (Scorpaenidae).Как указывает их научное название, они красные, но то же семейство включает в себя и черные либо иначе окрашенные виды. Интересующий нас вид включает субъектов значительного размера, возможно превосходящих один метр. Выделяются колючими плавниками и чешуей, могущими поранить рыбаков. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что мифы этого региона часто упоминают о селениях красных Scorpaenidae— созданий, ужасающих своим режущим плавником и шипами, возвышающимися с боков (см. выше, с. 37). С более тривиальнойточки зрения у этих рыб сухое, без жира мясо, которое требуется обильно поливать маслом, неудобное для пищеварения, чему придается значение в мифах и о чем мы не станем здесь распространяться. Мызатронем этот вопрос позднее (с. 133). Согласно нутка, красный Scorpaenidae был могучим и грозным магом, который как-то сварил в глиняной печи своих дочерей-девственниц, чтобы накормить гостя-Ворона, а затем тут же их воскресил. Ворон пожелал сделать то же самое, когда он давал ответный прием, но его дочери умерли, а скорпена оказался неспособным вернуть их к жизни.
Один из мифов цимшиан (северных соседей континентальных квакиутль) ассоциирует красную скорпену с происхождением меди. Однажды ночью перед ревниво охраняемой дочерью одного вождя, чахнувшей,оттого что у нее не было мужа, появился принц небесного происхождения, "одетый в свет". На следующую ночь он отправил за ней своего раба, но она обозналась и отдалась ему. Принц ограничился младшей сестрой, хромой, которую он избавил от немощности. Затем он взял реванш, сумев один завладеть медью: драгоценный металл находился на вершине недоступной горы, откуда он сорвал его одним выстрелом из рогатки. Медь медленно соскользнула в долину, где она раскололась,с тем чтобы породить известные нам залежи. Позднее принц и его раб поссорились на рыбной ловле. Первый превратил второго в красную скорпену, у которого всякий раз, как он поднимал голову, желудок выходил изо рта. Эксперты подтверждают, что внутренний орган этой рыбы поднимается до самого зева, когда ее вытаскивают из воды: красная скорпена, как говорят сквамиш, "выворачивается изнутри наружу". Принц превратил и свою невестку в скорпену, так называемый вид голубые-бока: "самая красивая из всех рыб, ведь это была принцесса"; затем он со своей супругой вернулся на небо, оставив на земле двух дочерей, тем временем вышедших замуж. Однажды старшая из них сообщила своему мужу о месторождении меди, созданном ее отцом в верховьях Скины. Супруги организовали экспедицию, чтобы завладеть медью, но проект не завершился: предпочли остановиться в пути, с тем чтобы срубить и сбыть "дерево с приятным запахом". Дочь принца и ее муж стали им торговать и разбогатели.
Что касается младшей, она вовлекла своего мужа в поиски лосося,который превращается в медь. Ему это удалось, но испарения от этой"живой меди" отравили его: он умер. Медь решили обжечь и благодаря этому открыли то, что трудно интерпретировать иначе как искусство плавки. Эпизод настолько таинственный, что обычно отказывают индейцам Тихоокеанского побережья в знании этого искусства, которые до того, как мореплавателями и торговцами была завезена обручная медь,ограничивались тем, что распиливали природный металл и ковали из него. Как бы то ни было, принц снова спустился на землю и воскресил своего зятя. Он объяснил, что "живая медь" опасна, и запретил ее употребление, сделав исключение для мужа своей дочери и их потомков,которые, как он сказал, одни лишь смогут "убивать живую медь и превращать ее в драгоценные предметы". Он действительно обучил их предохраняться от ядовитых испарений. Благодаря этим познаниям супруги сказочным образом разбогатели.
Этот миф, обосновывающий привилегии, отстаиваемые одной линией, на знание и обработку меди, покоится на серии оппозиций и параллелей. Персонажи разделяются на две группы по их последнему месту,небесному либо водному. С этой точки зрения две дочери, протагонисты второй части, воспроизводят двух сестер, протагонистов первой, ибо старшая из дочерей открывает воздушное богатство — благоухание дерева, а младшая — водное богатство, медного лосося. От поколениях. поколению соответствующие свойственники младшей и старшей пересекаются. Возникают и другие оппозиции: между принцем и его рабом,красавицей принцессой и ее увечной сестрой, "мертвой" медью на вершине горы и "живой" медью в воде, нежным запахом дерева и смертельным зловонием меди, где и то и другое — источники богатства и т. д.
Метаморфоза вероломного персонажа, захватчика: раб — красная скорпена — берется здесь в плане скупости; эта рыба противополагается лососю, живой меди, обычно обогащающей тех, кто ею владеет, при условии, что они умеют предохраняться от исходящей от нее опасности.Хотя цимшиан не известны маски swaihwé или xwéxwé, они связывают,в рамках оппозиционной пары, красную скорпену — из которой квакиутль делают подателя масок — и медь, которую сэлиш ставят в прямую связь с ними.
Впрочем, тот же миф, но рассказанный наизнанку, существует у сквамиш (побережье континента, на севере Фрейзер), имеющих маску под именем sxaixai. Две дочери шамана часто прохаживались вблизи озера,чтобы найти себе мужа. Сперва на их призывы ответила черная скорпена; они отказали ему из-за его выступающих глаз. Затем появилась красная скорпена — сверкающее создание, в отсветах пламени, от которого вода так засветилась, как если бы снизу загорелся огонь. Они и его не пожелали, так как у него был слишком большой рот и огромные глаза. В действительности же девушки желали прихода "сверкающего сына дня", в котором мы узнаем alter ego принца, "одетого в свет", спустившегося с неба — в мифе цимшиан, тогда как здесь он поднимается из глубины вод. Наконец он показался, "золотистый, светлый и блестящий, как небо", и согласился жениться на младшей. Но, подобно водяным духам из мифа лиллуэт о масках säinnux (см. с. 37), старший шаман, отец девушек, воспользовался своими дочерьми, чтобы привлечь их претендентов и возложить на них задания, считавшиеся смертельными. Герой смог обойти все ловушки и превратил дом в заколдованный утес, куда он заключил своего тестя. Этот утес существует; если оскорбить его, начнется буря и виновник и его лодка потонут.Стало быть, и здесь герой, которому обязаны медью и который отличается своим сверканием, солнечным и металлическим, оказывается в корреляции и оппозиции со скорпеной. Во второй части книги мы углубим представление о той роли, что отведена этим рыбам. Изложенного достаточно, чтобы убедиться, что их внедрение в миф квакиутльо происхождении масок не случайно и что оно объясняется несовместимостью масок xwéxwéс богатствами, среди которых медь —и вещество par excellence, и символ. Тем не менее этих частичных и фрагментарных указаний недостаточно, чтобы понять, что, как мы констатировали, маски swaihwé были поставлены сэлиш в непосредственную корреляцию с обретением богатств, тогда как у квакиутль прямо, а у цимшиан непрямо красные скорпены — ассоциированные квакиутль с масками — выполняют противоположную функцию. И это при том, что везде, где маски существуют, их пластические характеристики остаются одинаковыми и что наблюдается та же самая близость между ними и землетрясениями. Если мы отказываемся закрыть вопрос на этом констатировании неопределенности, то следует отклониться от нашего метода и открыть какой-то оригинальный путь выхода из тупика, где мы временно блокированы.
IVЛюбой миф или мифологическая последовательность остались бы непостижимыми, если бы каждый миф не противополагался другим версиям того же самого мифа либо мифам, по видимости отличным,а каждая последовательность — другим последовательностям того же либо других мифов, и особенно тем мифам или тем последовательностям, логическая арматура и конкретное содержание которых, рассмотренные в их мельчайших деталях, кажутся принимающими их противоположность. Мыслимо ли, чтобы мы могли применить этот метод к пластическим творениям? Для этого потребовалось бы, чтобы каждое из них по своим очертаниям, декору и цвету противостояло бы другим, У которых те же самые элементы, по-другому исполненные, противополагались бы себе подобным, с тем чтобы служить опорой какому-то частному сообщению. Если это верно относительно масок, то следовало бы признать, что, подобно словам языка, никакая из них не содержит в себе самой всего значения. Таковое проистекает одновременно из того значения, что включает выбранный термин, и из тех значений (исключаемых этим же выбором) других терминов, которыми можно было бы его заместить.
