Генри Киссинджер - О Китае
Именно потому, что последствия войны такие серьезные, благоразумие становится самым ценным качеством:
Правитель никогда не должен, будучи во гневе,
Принимать решения о мобилизации своих людей;
Генерал никогда не должен, по злобе душевной,
Ввязываться в битву…
Гнев можно поменять на удовольствие;
Злобу можно сменить на радость.
Но разрушенную страну нельзя будет снова восстановить,
Погибшие не смогут воскреснуть.
Поэтому осторожный правитель благоразумен;
Готовый к действиям генерал предусмотрителен.
В этом заключается Путь,
Чтобы сохранить в стране мир
И не задействовать армию[41].
О чем должен беспокоиться государственный деятель? Для Сунь-цзы победа не просто триумф вооруженных сил, наоборот, это достижение тех наивысших политических целей, которые, как предполагалось, могли бы быть обеспечены при помощи военного столкновения. Гораздо лучше вызова противника на поле боя подрыв его морального духа или втягивание его на невыгодные ему позиции, откуда спасение невозможно. Поскольку война есть крайне ужасное и сложное мероприятие, важным является познание самого себя. Стратегия сводится к психологическому соревнованию:
Высшим совершенством является
Не достижение победы в каждом сражении,
А нанесение поражения противнику,
Даже не начиная битвы.
Наивысшей формой войны
Является удар по стратегии [неприятеля];
Следующим шагом следует
Нападение на его союзников.
Дальше следует атаковать армии;
Самой низкой формой войны
Является нападение на города.
Осада как война
Является последним средством…
Опытный стратег наносит поражение врагу
Без развязывания сражения,
Захватывает города без их осады,
Сваливает государства противника
Без продолжительных войн[42].
В идеале полководец получает позицию такого превосходства, при котором он может и вовсе избежать войны. Или же он использует оружие, чтобы осуществить завершающий смертельный удар после глубокого анализа, а также материально-технической, дипломатической и политической подготовки. С учетом это Сунь-цзы советует:
Победоносная армия сначала побеждает,
А потом прибегает к военным действиям;
Потерпевшая поражение армия сначала воюет,
А потом стремится к победе[43].
Так как атаки на стратегию противника и его союзников включают психологию и проницательность, Сунь-цзы особо подчеркивает важность использования уловок и дезинформации. Он советует поступать так:
Когда ты силен, притворись слабым;
Когда перемещаешь войска, сделай вид, что это не так.
Когда находишься близко, покажи, что ты далеко;
Когда ты далеко, покажи, что ты близко[44].
Для придерживающегося советов Сунь-цзы полководца победа, достигнутая не напрямую, а путем обмана или манипуляций, является более гуманной (и явно более экономичной), чем победа в результате превосходства сил. «Искусство войны» советует полководцу побудить противника выполнять именно то, что ему самому требуется, или заставить его занять настолько невыгодную позицию, что он предпочтет сдать свою армию или страну без потерь.
Возможно, самым важным моментом в понимании Сунь-цзы было то, что в военном или политическом противостоянии все относительно и все взаимосвязано: погодные условия, формы местности, дипломатическая активность, шпионские донесения и агентурные данные, снабжение и работа тыловых служб, соотношение сил, общие исторические предпосылки, а также такие нематериальные факторы, как внезапность, моральный дух. Каждый фактор влияет на другие, придавая тончайший импульс движению в ту или иную сторону и давая тем самым относительное преимущество. Не бывает изолированных друг от друга событий.
Отсюда задача стратега состоит не столько в анализе конкретной ситуации, сколько в определении ее соотношения с обстановкой, в которой она возникает. Ни одна из конкретных совокупностей факторов не является статичной, каждый пример верен для конкретной ситуации и в конкретном контексте. Стратег должен определить направление этого развития и поставить на службу своим целям. Сунь-цзы использует слово «ши» для этой характеристики, понятие, не имеющее прямого западного эквивалента[45]. В военном смысле этого понятия «ши» имеет дополнительное значение, близкое понятию стратегического направления, и означающее «потенциальная энергия» развивающейся обстановки, «сила, присущая определенной классификации элементов и… тенденции ее развития»[46]. В «Искусстве войны» это слово ассоциируется с постоянно изменяющейся конфигурацией сил, равно как и их главным направлением.
Для Сунь-цзы стратег, совершенствующий «ши», похож на воду, текущую вниз по долине, естественным путем находящую самый быстрый и легкий путь. Успешный полководец выжидает, перед тем как очертя голову ринуться в схватку. Он отклонится от столкновения с мощью противника, он предпочтет заняться наблюдением и обработкой данных об изменениях на стратегическом ландшафте. Он проводит подготовительные мероприятия и изучает моральный дух противника, экономно расходует ресурсы и четко определяет их назначение, играет на слабостях своего противника – до тех пор, пока наконец не почувствует, что настал момент нанести врагу удар в его самое уязвимое место. Затем он спешно и неожиданно для противника размещает свои ресурсы, будучи «на взлете», легко и быстро идет по пути наименьшего сопротивления, утверждая свое превосходство тем, что тщательное планирование и подготовка предоставили возможность говорить о свершившемся факте[47]. «Искусство войны» четко формулирует доктрину, которая меньше говорит о территориальных завоеваниях и больше о психологической доминанте; именно так северные вьетнамцы воевали с Америкой (хотя Ханой обычно использовал также и психологические победы для конкретных территориальных завоеваний).
В целом китайская государственная мудрость демонстрирует тенденцию рассматривать весь стратегический ландшафт как часть единого целого: добро и зло, близкое и далекое, сила и слабость, прошлое и будущее – все взаимосвязано. В противоположность западному подходу рассмотрения истории как процесса достижения современностью серии абсолютных побед над злом и отсталостью традиционный китайский взгляд на историю подчеркивает цикличный процесс упадка и возрождения, при котором природа и мир могут быть поняты, но не полностью подлежат управлению. Самое главное, к чему надо стремиться, так это добиться гармонии в данном процессе. Стратегия и искусство управления государством становятся средством «боевого сосуществования» с противником. Цель заключается в том, чтобы различными маневрами сделать его слабым, а самому построить собственное «ши», или стратегическую позицию[48].
Такой подход с использованием «маневрирования», конечно, является идеальным и не всегда соответствующим действительности. На протяжении своей истории китайцы участвовали в целом ряде далеких от «утонченности» и жестоких конфликтах, как в своей собственной стране, так и изредка за ее пределами. Если такого рода конфликты возникали – подобные конфликты, столкновения, мятежи имели место во время объединения Китая под властью Цинской династии, в период Троецарствия, Тайпинского восстания, гражданской войны XX столетия, – в Китае в массовом порядке гибли люди в масштабах, сопоставимых с потерями в европейских мировых войнах. Кровопролитные конфликты возникали в результате разрушения внутренней системы в Китае – другими словами, как некий аспект внутреннего приспособления к состоянию, при котором внутренняя стабильность и защита против угрожающей опасности иностранного вторжения также становились предметом озабоченности.
С точки зрения классических китайских ученых мужей, мир никогда не может быть завоеван, мудрые правители могут надеяться только на соответствие главной тенденции момента. Их не манил возможностью заселения Новый Свет, никакое искупление грехов не ожидало их на дальних берегах. Земля обетованная – это и есть Китай, и китайцы уже в нем проживали. Блага культуры Срединного государства теоретически могли бы получить более широкое распространение на примере превосходства Китая у иностранцев на периферии империи. Но не находилось никакой славы для тех, кто, рискуя жизнью, отправился бы за моря, чтобы обратить дикарей на китайский путь истинный; обычаи божественной династии совсем не распространялись на далеких варваров.
В этом может быть глубокий смысл того, почему китайцы отказались от традиции мореплавания. Выступая с лекциями в 1820-х годах по своей философии истории, немецкий философ Гегель говорил о том, что китайцы рассматривали огромные просторы Тихого океана к востоку от их побережья как никому не нужные. Он отмечал, что Китай по большому счету не вел дел в морях, а предпочитал заниматься своими обширными землями. На земле проживало «бесконечно большое количество зависимых людей», в то время как море вынуждало людей двигаться вперед «за пределы ограниченного круга мысли и действия». Он писал: «Распространение моря далеко за пределами суши отсутствует в системе взглядов азиатских государств, хотя сами они граничат с морями, например Китай. Для них море – только предел, конец суши; они не испытывают позитивных чувств к нему». Запад установил паруса для распространения своей торговли и ценностей по всему миру. В этом плане Гегель утверждал, что сухопутный Китай – на деле когда-то являвшийся величайшей морской державой – был «отрезан от всеобщего исторического развития»[49].
