Лев Успенский - Ты и твое имя
До нас дошли и другие довольно выразительные имена древних русских священников-христиан, — языческие, мирские имена: поп Лихач жил в 1161 году, поп Угрюм — в 1600, поп Шумило (Советую обратить внимание на имя Шумило; на стр. 52 нам придется столкнуться еще раз и с ним и с другими, похожими: Звонило, Будило и т. п.) — в 1608 году.
Хорошую троицу составили бы, собравшись вместе, эти трое «батюшек», если представить себе, что имена были даны им «по их естеству»!
* * *Как видите, до поры до времени все шло довольно просто: каждый человек имел данное ему родными понятное имя и спокойно носил его. Но с конца Х века дело осложняется. Церковь начинает среди современников усердно вербовать «крестников» для целой армии святых. Для этого новорожденных надо называть в их честь, а святые — все иностранцы.
Первый человек незнатного рода, носивший нерусское крестное имя, о котором мы знаем, был Гюрги (то есть Георгий), подросток-отрок, служивший у князя Бориса в том самом XI веке, когда у Борисова брата Глеба был конюхом знакомый уже нам Сновид Изечевич. В те же дни жили в Киеве вельможа Никифор (по-гречески — «победоносец») и некий боярский сын Константин («констанс» по-латыни значит «стойкий», «постоянный»). Имя самого Георгия в греческом языке означало «земледелец». Как видите, новые имена тоже были не лишены смысла и значения; беда одна: значений этих никто на Руси не понимал.
В самом деле, даже несколько веков спустя, в 1596 году, в книге «Алфавит», во всем подобной тем азбуковникам, о которых мы упоминали на стр. 37, составитель ее с грустью писал:
«Нам, словеном, неудобь-ведомы [непонятны] нынешние свои имена, еже что толкуется [то есть „как надо понимать слово“] Андрей, что Василий или Данила…»
Он правильно объяснял, в чем тут дело:
«Аше бо [если] святый — римлянин, то и в святцах имя ему по-римски записано; аще же евреянин, то по-еврейски…»
Словом, надо было быть полиглотом (знатоком многих языков), чтобы разбираться в значениях таких имен, а простым неученым русским людям совсем не хотелось называть своих чадушек «неудобь-ведомыми» им, странными кличками. Однако их приходилось принимать: церковь сурово карала за отказ от крещения. Но их по-прежнему тотчас же заменяли в быту своими, родными, каждому понятными именами-словами. И за человеком закреплялись на всю его жизнь иной раз оба его имени, а иной — одно, и чаще русское, «мирское». Правда, предки наши были, видимо, людьми покладистыми: и те и другие имена пестрят в старых документах в самой причудливой смеси:
Г ю р г и Собышкинич
Ратмир Нематович
Гнездило Савин
Никифор Дулов
Юрята Пинещинич
Намест.
Это все «ноугородцы». В одном перечне одиннадцать имен. Четыре из них (Гюрги, Никифор, Дула и Сава) — христианские, шесть — мирские, языческие (Происхождение имени Юрята сомнительно: может быть, оно произведено от христианского Юрий, но вернее всего — нет.). И, видимо, для того, кто их записывал, все они были, так сказать, «равны».
Но все же народ еще явно предпочитал свое чужому. Перебрав все древние документы до XIII века, ученые насчитали в них не более десятка людей, обозначенных только крестными именами. Это всегда знатнейшие из знатных, князья-рюриковичи — Василько, Давид, Андрей, Юрий. Куда чаще, даже среди высшей знати, встречаются двухыменные люди; их упоминают сразу и под официальным, крестным, и под домашним, мирским, именем (когда речь идет о лицах высокопоставленных, мирские имена зовутся «княжими»). Лишь много позднее об этом забыли, и сейчас уже мало кто знает, что с точки зрения церкви не было, например, Владимира Мономаха, прославленного полководца и мудреца. Мономах «во святом крещении» был наречен Феодором; Феодором его и числит церковь.
Если не говорить о князьях-рюриковичах, то в первые века христианства на Руси даже знатнейшие люди предпочитали не забывать своих мирских имен:
«Преставися [умер], — сообщает под 1113 годом летопись, — князь Михайло, зовомый Святополк…»
«Се аз, великий князь Гавриил, нареченный Всеволод, самодержец Мстиславович…» — гордо начинает грамоту властитель псковский и смоленский.
«И нарекоша ей, — повествует автор Ипатьевской летописи про одну из тогдашних юных княжон, — имя: во святем крещении Полагия [то есть Пелагея]. А княже — Сбыслава».
Это понятно: кто, кроме ученых монахов, мог знать, что Михаил значит по-еврейски «богоподобный», что Гавриил — это «божья твердыня». Не понимал народ и греческого имени Пелагиа — «морская», происходящего от того же корня, что и наше «архипелаг». Конечно, он предпочитал такие имена, о смысле которых нет нужды гадать. Даже самые важные «отцы церкви» не гнушались мирскими именами: про митрополита волынского, жившего в начале XIII века, сказано, что его звали «Никифором, а прироком — Станило». Слово «прироком» означает тут «по прозвищу», «домашним именем». Ну, а раз уж важного церковного сановника в народе именовали языческим именем, ясно, что оно было милее и понятнее для всех.
Все перепуталось
Теперь понятно, откуда взялась древняя двухыменность. Боярина Шубу, крещенного Окинфом (XIV век), называли Шубой Федоровичем, возможно, потому, что он родился преждевременно, недоношенным: таких слабеньких младенцев принято, пока не окрепнут, выдерживать в рукаве теплой родительской шубы. Не удивляет нас и «убиенный от литовского князя Олгерда» (Algirdas на лит.; ldn-knigi) некий «Круглец, нареченный Евстафием». Церковь дала человеку имя Евстафий («очень стойкий») по своим соображениям; родители же назвали его Круглецом, наверное, по «взору или естеству».
Но вот под 1350 годом в Галицкой летописи встречается странная запись:
«Родился князю Андрею сын Иван. Нарекоша ему имя Василий…»
Что за нелепость? Как же звали на самом деле этого княжонка — Ваней или Васей? Ведь оба эти имени — церковные, христианские.
Это не случайность: дальше (см. стр. 50) мы встретим немало подобных неожиданностей. Приходится думать, что понемногу наиболее часто встречающиеся чужеземные имена как-то обрусели, стали представляться народу роднее, чем другие, более редкие. Ведь и сегодня «Иван» или «Марья» кажутся нам исконно русскими рядом с каким-нибудь «Прискиллой» или «Никтополионом». А с другой стороны, иные действительно русские по типу имена начали выглядеть как христианские, если они имели какое-то «благочестивое» значение.
Возьмите древнее чисто русское имя Богдан: в том азбуковнике, о котором шла речь, оно приведено в виде примера дохристианского наименования. А позднее стали понимать его не как «данный богами», а как «данный богом». Каким богом? Христианским, не языческим! Именно поэтому иногда возникала путаница, разобраться в которой не умели даже и глубокие знатоки именословия, православные монахи и священники.
На одной из могильных плит знаменитой Троице-Сергиевой лавры, прославленного монастыря-крепости под Москвой, высечена надпись:
СОБОТА ИВАНОВИЧ ОСОРЬИНВО ИНОЦЕХ СИМЕОН
Что в ней особенного? Имя Собота, Соботко, Суббота было очень распространенным когда-то. Это типичное мирское имя, и давалось оно, конечно, как говорится в азбуковнике, «по времени»: родилось дитя в счастливый день, под воскресенье, так и будем его звать Субботой. Правда, в святцах такого имени нет (Имени этому в святцах соответствует христианское имя Савватий. См. стр. 264.), но по смыслу его легко смешать с церковными именами: ведь суббота — канун православного праздника. «Помни день субботний, во еже святити его…» — сказано в Библии. Такая путаница произошла и с боярином Осорьиным. Откуда это видно?
В старину был обычай — тяжелобольного человека, готовя к смерти, очищали от грехов, постригая его в монахи. Это был мрачный, даже жуткий, обряд. Над умирающим читали заупокойные молитвы, точно он уже скончался. То земное имя, с которым он прожил всю жизнь, заменяли другим именем, «иноческим», чтобы показать, что грешный человек совсем переродился теперь, стал подобен ангелам и схимникам по чистоте души. Очень важным считалось при этом соблюдать правило: новое имя по инициалу должно было совпадать с крестным. Ивана называли «во иноках» Иоакимом или Ионафаном; Григория делали Гермогеном или Гервасием, Феодора — Филаретом или Феофаном. Думали так: пусть Ивану по его делам прямая дорога в ад; под видом Иоакима он авось попадет в царствие небесное, избежит заслуженной кары. Как видите, все еще живо было древнее представление о силе имени, о том, что его перемена может полностью изменить и самого человека.
Все это, несомненно, было проделано и над Соботой Осорьиным. И, заметьте, священники, совершавшие печальный обряд, постарались подобрать ему имя по всем правилам: Собота — Симеон. Ясно: даже они считали имя Собота крестным, православным; им бы и в голову не пришло подгонять «ангельское» имя по мирскому.
