Иван Ильин - Национальная Россия: наши задачи
Настоящее государство держится не принуждением и не страхом, а свободной лояльностью своих граждан: их верностью долгу, их отвращением к преступности, неподкупностью чиновников, честностью судей, патриотизмом избирателей, государственным смыслом парламентариев, гражданским мужеством писателей и ученых, инициативной храбростью и дисциплиной солдат. Все это не может быть заменено ничем. Человек есть самодеятельный волевой центр, субъект права, а не объект террора и эксплуатации. Он должен строить себя сам, владеть собою, управлять собою и отвечать за себя. В этом основная сущность всякого права, правопорядка и государственности.
Только при таком понимании нам раскроется смысл идеи «общественного договора». Эта идее имеет в государственной жизни свой строгий предел, а именно: он выговаривает основу человеческого правосознания, а не принцип государственной формы. Каждый из нас призван вести себя как человек, свободно обязавшийся перед своим народом к лояльному соблюдению законов и своего правового «статуса» (т. е. своих полномочий, обязанностей и запретностей). Такого «общественного договора», о котором пишет Ж.-Ж. Руссо, никогда не было и не будет, и Руссо сам знает это. Но нечто подобное этому должен пережить каждый человек в глубине своего правосознания, налагая на себя (свободно и добровольно) духовно – волевое самообязательство гражданина.
В основе идеи «общественного договора» лежит верная потребность воззвать к свободному самообязательству и к добровольной лояльности в душе гражданина; ибо без этой лояльности – нет гражданина, а есть одна пустая видимость его; и нет государства, а есть одна иллюзия. Народы и государства держатся только правосознанием своих граждан и своих правителей. И от воспитания его зависит вся будущность России.
Но сколь же нелепо превращать этот призыв к личному правосознанию в основу государственной формы и признавать только те режимы, которые, якобы, основаны на «общественном договоре» – как на единообразном историческом событии, или как на беспрестанно повторяющейся политической процедуре. Именно так истолковала идею «общественного договора» первая французская революция; именно этим она потрясла и измучила свою страну до основания; именно этот предрассудок она оставила в наследие последующим французским революциям (1830, 1840, 1870), а также, увы, русским доктринерам. Но дело в том, что таких режимов вообще нет, не было и не будет: ибо всякое «учредительное собрание» есть лишь грубая карикатура на «общественный договор», и никакой «референдум» не в состоянии осуществить его. Общественный договор требует в идее – чтобы голосовали все без исключения и чтобы всеобщее решение было единогласно; ибо только тогда действительно осуществится начало всеобщей добровольности. Добиваться этого – безнадежно, наивно, нелепо и гибельно. Всеобщая добровольность, превращенная в государственную форму, приведет к порядкам прежнего польского сейма, где один несогласный или протестующий голос срывал всякое решение («не позволям!»). Такой порядок существовал в Польше с 1652 до 1764 года; он «взорвал» 48 сеймов из 55, подорвал польское законодательство и государство и обессилил страну; и даже конституции 1764 и 1791 годов, формально отменившие этот порядок, не сумели преодолеть его в жизни. Ныне на наших глазах введение «единогласия» и право «вето» губит организационную работу Лиги Наций (УНО).
Нелепа претензия гражданина, чтобы ему дали право заключать в пределах своего государства любые «общественные договоры», расчленять свою страну, федерироваться или не федерироваться с кем ему заблагорассудится, останавливать организацию государства и действие закона заявлением своего несогласия, заявлять об одностороннем «выходе» и «вхождении» и т. д. Все это есть путь к анархии и соответствует программе анархизма. Поэтому все это – безгосударственно и противогосударственно, политически бессмысленно и национально гибельно.
Неужели же русские «жирондисты» не разумеют всего этого… Нет, конечно, разумеют. Для чего же они требуют этого, предсказывают это как «неизбежное» и замалчивают гибельность всего этого для России… Потому, что они приняли задание расчленить Россию во что бы то ни стало и погасили в себе русскую национальную лояльность.
В поисках справедливости
Сколь бы разрушительны и свирепы ни были проявления русской революции, как бы ни попирала она всякую свободу и всякую справедливость, – мы не должны упускать из вида, что русский народ пошел за большевиками в смутных и беспомощных поисках новой справедливости. «Старое» – казалось ему несправедливым, «новое» манило его «справедливостью». К этому присоединились, конечно, и не благие побуждения: жадность, мстительность, злоба, честолюбие и т. д.; но за потакание этим страстям русский народ был жестоко, невообразимо наказан самою революцией. И вот верно понять революцию значит понять ее не только как наказание злой воли, но и как заблуждение доброй воли. И вывести русский народ из революции сумеет лишь тот, кто вернется к первоначальным поискам справедливости и восстановит эту старую традицию русской души и русской истории.
Русский народ должен быть возвращен к этим поискам. Он должен покаянно опознать выстраданное им заблуждение, – свою беду, и свою кару, и свой грех. Он должен увидеть впереди иные, новые, творческие пути, действительно ведущие к справедливости, – пути, указанные христианством, но доселе не найденные и не пройденные человечеством. Он должен понять, что именно дурные страсти подготовили его порабощение, ибо они ожесточили его сердце, разложили его ум, подорвали его государственную волю и обессилили его инстинкт государственного самосохранения. Ожесточившись, он пошел за безбожием, бессовестностью и бесправием, а они только и могли привести его к вящей несправедливости.
Однажды все народы поймут, что социализм и коммунизм вообще ведут не к справедливости, а к новому неравенству и что равенство и справедливость совсем не одно и то же. Ибо дело в следующем.
Люди от природы не равны: они отличаются друг от друга – полом и возрастом; здоровьем, ростом и силою; зрением, вкусом, слухом и обонянием; красотою и привлекательностью; телесными умениями и душевными способностями – сердцем и умом, волею и фантазией, памятью и талантами, добротою и злобой, совестью и бессовестностью, образованностью и необразованностью, честностью, храбростью и опытом. В этом надо убедиться; это надо продумать – раз навсегда и до конца.
Но, если люди от природы не одинаковы, то как же может справедливость требовать, чтобы с неодинаковыми людьми обходились одинаково… Чтобы им предоставляли равные права и одинаковые творческие возможности… На самом деле справедливость совсем и не требует этого; напротив, она требует, чтобы права и обязанности людей, а также и их творческие возможности предметно соответствовали их природным особенностям, их способностям и делам. Так, именно справедливость требует, чтобы законы ограждали детей, слабых, больных я бедных. Именно справедливость требует, чтобы способным были открыты такие жизненные пути, которые останутся закрытыми для неспособных. («Дорогу честности, храбрости, уму и таланту»). Подоходный налог устанавливает справедливое неравенство; напротив, «партийный билет» коммуниста устанавливает несправедливое неравенство.
Уравнивать всех и во всем – несправедливо, глупо и вредно. Но это не значит, что всякое неравенство будет справедливо. Есть несправедливые преимущества (напр. – безнаказанность влиятельных чиновников); но есть и справедливые преимущества (напр., трудовые льготы беременным женщинам).
Бывают верные, справедливые неравенства (т. е. преимущества, привилегии, послабления, ограждения), но бывают и неверные. И вот нередко люди, возмущаясь чужими, неверными привилегиями («это несправедливо»), начинают восставать против всяких привилегий вообще и требовать всеобщего равенства. Это требование несправедливо; оно проистекает из ожесточенного и потому ослепшего сердца, а ожесточенное сердце не видит человеческого разнообразия и начинает «приводить всех к одному знаменателю».
Но, помимо этого, всеобщее уравнение вредно и в жизненном отношении; уравнять всех «наверх» (т. е. сделать всех одинаково образованными, хорошо одетыми, богатыми и здоровыми) – невозможно. Всякое преднамеренно быстрое уравнение может двигаться только «вниз», понижая общий уровень (т. е. делая всех одинаково необразованными, плохо одетыми, бедными или больными). К этому и стремилась коммунистическая революция; чтобы не было капиталистов и «кулаков», она делала всех нищими; чтобы не было профессиональной касты ученых, она наводняла профессорский состав невеждами и болтунами, и этим насаждала всероссийское невежество. И так от коммунистического равенства русские люди становились полубольными, оборванцами, измученными, нищими и невеждами – они все теряли и не выигрывали ничего.
