Генрих Френкель - Брамштендте - Йозеф Геббельс (Ростов-на Дону, 2000)
Смерть Рузвельта оживила надежды Геббельса и подкрепила его веру в «глубинные законы истории»: «Война приближается к концу, — заявил он по радио 19 апреля 1945 года, в канун дня рождения Гитлера. — Противоестественный союз плутократов и большевиков разваливается! Глава мировых заговорщиков раздавлен судьбой. Его погубил тот самый рок, который сберег нам 20 июля нашего фюрера, восставшего живым и невредимым среди руин и трупов, чтобы завершить свое великое дело согласно воле провидения». На самом деле представление Геббельса о фюрере утратило в те дни всякий романтизм. 16 апреля 1945 года он признавался фон Овену: «Похоже, что счастливая звезда фюрера его покинула! Если бы теперь его увидел человек, не встречавшийся с ним два или три года, он был бы потрясен его видом. Он не только постарел, но и утратил инициативу и уже не может принимать молниеносные решения, полагаясь на интуицию, которая явно его оставила. Он колеблется, сомневается и откладывает принятие трудных решений». Гитлер и сам признавался Геббельсу: «Все идет не так, словно кто-то наслал на меня злые чары; удача от меня отвернулась». Да, гигантская игра «ва-банк» приближалась к концу; игрок растерянно стоял у стола, опустив руки.
3. Утопии и реальность
Когда военное положение складывается неудачно, перед пропагандистом любой страны встают трудные задачи. С одной стороны, он должен распространять уверенность в конечной победе и в последующем благоприятном развитии событий, а с другой — как-то объяснять возникшие «временные трудности». Он должен заявлять, что «о капитуляции не может быть и речи», и в то же время напоминать о необходимости «сражаться изо всех сил, чтобы «не допустить капитуляции и ее ужасных последствий». Он рисует в розовых красках послевоенный мир, но тут же с мрачным сарказмом говорит о бедствиях, ожидающих народ в случае поражения.
В последние два года войны вся пропаганда Геббельса строилась на противопоставлении идиллических картин послевоенного благополучия и пугающих описаний мрачной участи, ожидающей Германию и всю Европу, если они окажутся под гнетом победившего врага. Обе эти темы, которые можно условно обозначить так: «Прекрасная утопия в ближайшем будущем» и «Европа, закабаленная врагом», часто переплетались в его речах, но в последние месяцы войны негативные образы решительно вытеснили все остальное.
Геббельс до последнего момента жонглировал словами, пытаясь отвлечь массы картинами счастливого и мирного послевоенного времени. Нередко он старался смягчить впечатление от удручающих известий с фронтов, рисуя заманчивые образы скорого будущего. Так, выступая в берлинском Дворце спорта в октябре 1943 года, он поговорил немного о «предательстве клики Бадольо» в Италии (заявив с мрачной решимостью: «Для нас нет пути назад, только вперед!») и тут же нарисовал перед слушателями волшебную картину послевоенного времени: «Наступит день, когда война закончится, перестав испытывать наши нервы и силы. Занавес, скрывающий от нас будущее, внезапно упадет, и перед нами откроется новый мир — мир процветания и покоя, в который мы шагнем прямо из этого мира войны и крови». Эту прекрасную картину он дорисовал три месяца спустя, в радиообращении по случаю наступающего нового 1944 года: «Победа откроет нам путь к полной свободе и независимости нашей нации. Это будет путь мира и свободного труда, восстановления отечества и полного процветания общества, основанного на всеобщем единстве. Мы не зря терпим лишения и страдания и напрягаем силы — победа стоит того!» В июле 1944 года (возможно, для того, чтобы отвлечь внимание от высадки союзников во Франции) Геббельс посвятил целую статью в еженедельнике «Дас райх» увлекательным описаниям послевоенной идиллии. Это был разгул словесной эйфории, зовущей читателей в «иной, лучший мир»: «После войны все народы будут жить в состоянии покоя и умиротворения, социального прогресса и обновления, экономического процветания и счастья, и все это — не за счет других наций, а благодаря собственным достижениям».
В конце февраля 1945 года, когда русские войска уже стояли на Одере, а американцы — на Рейне, и когда гром войны сотрясал Германию до основания, Геббельс старался успокоить население сладкими песнями о грядущих райских днях: «Разгневанные фурии войны проносятся над нашими головами, испуская устрашающие хриплые крики, но помните: они скоро умолкнут, и зазвучат прекрасные мелодии мира и счастья».
Русские армии уже стучали в ворота Берлина; Гитлер и семья Геббельса готовились к смерти, а сам «Великий Пропагандист» все продолжал наигрывать ту же успокоительную мелодию о приближающихся сладких днях мира. Он даже почти перестал восхвалять фюрера, сосредоточившись на создании картин «прекрасного завтра». Чем мрачнее и безнадежнее выглядела реальность, тем с большим красноречием рисовал он волшебные картины будущего, ожидающего и Германию, и всю Европу. «После этой войны, — предрекал он, — Германия расцветет как никогда раньше. Все ее разрушенные города и села будут восстановлены в еще лучшем виде, и в них будут жить счастливые люди. Вся Европа переживет такой же подъем. Мы снова станем дружить со всеми людьми доброй воли. Вместе мы залечим глубокие раны войны, обезобразившие наш континент. На тучных пашнях вырастут богатые хлеба, чтобы накормить миллионы нуждающихся и страждущих. Работы будет хватать всем; настанет лучшая весна человечества, несущая счастье и процветание!» Так мечтал закоренелый циник, разочаровавшийся в действительности и готовившийся увидеть крах своего дела.
4. Геббельс предсказал «железный занавес» и «холодную войну»
По мере приближения краха нацистского режима сияющие картины грядущей утопии все чаще перемежались предсказаниями наступления зловещего времени «сумерек богов» — тех самых нацистских богов, падение которых должно было вызвать гибель Германии и всей Европы: «Наш успех будет означать начало новой жизни для всего человечества, но наше падение станет крахом для всего Запада!»
Геббельс совершенно ясно предсказал наступление «холодной войны», разразившейся после 1945 года, и ошибся лишь в том, что она не переросла в «горячую», как он того страстно желал. И именно Геббельс (хотя это известно не всем) ввел в феврале 1945 года термин «железный занавес», предсказав, что он опустится по воле большевиков и отгородит Европу, оккупированную русскими войсками. Он высказал эту мысль в одной из последних статей, чтобы внушить страх перед большевизмом как немцам, так и западным державам: «Если Ялтинское соглашение действительно будет выполнено, — предостерегал он, — то Советы оккупируют всю Восточную и Южную Европу и большую часть рейха. Перед этими гигантскими территориями (если прибавить сюда и Советский Союз) будет опущен железный занавес, за которым начнется массовая резня, а еврейская пресса в Лондоне и Нью-Йорке будет ей аплодировать. Там будут жить «живые роботы» — миллионы забитых, нищих людей, влачащих жалкое существование рабочей скотины; они будут получать из внешнего мира лишь те крохи информации, которые Кремль сочтет нужным им предоставлять». Звучит впечатляюще, и все-таки забавно слушать горькие обвинения в адрес тоталитарной системы из уст главного пропагандиста тоталитарного нацистского государства, переморившего в газовых камерах миллионы людей. У немцев на этот счет есть пословица: «Горшок говорил чайнику: что это ты весь в копоти!»; она неплохо звучит и по-русски: «В чужом глазу соломинку ты видишь, а у себя не видишь и бревна!»
Каким же, по мнению Геббельса, должно было стать положение западноевропейских стран после войны? Он предсказал, что могущество Англии сильно сократится: там придет к власти правительство лейбористов, которое «повернется спиной к Европе». В США режиму демократов и Рузвельта придет конец; на президентских выборах 1948 года победит представитель республиканской партии, всегда выступавшей за изоляционизм; он выведет из Европы все американские войска. Начнется третья мировая война, которая приведет к большевизации Англии, и она тоже попадет за железный занавес. После этого возникнет угроза четвертой мировой войны.
Советская Россия, выжав пот из миллионов своих рабов, создаст новое оружие и нападет на США. Но как бы ни пошли дела дальше, пока что, в ближайшем будущем, победителем будет Сталин (которым и Гитлер и Геббельс втайне восхищались), а Рузвельт и Черчилль окажутся в проигрыше.
Предсказание создания железного занавеса стало венцом пропагандистских трудов Геббельса, желавшего напугать западные державы и воздвигнуть барьер между Москвой — с одной стороны, и Лондоном и Вашингтоном — с другой.
Чем дальше продвигались русские армии к границам Германии, а потом и вглубь нее, тем истеричнее становились вопли Геббельса, предупреждавшего западные державы об опасности. 12 января 1945 года произошел прорыв русскими немецкого фронта под Барановым, за которым последовало освобождение Варшавы, Лодзи и Кракова, с выходом в Силезию, и Геббельс написал с горькой издевкой: «Напрасно так радуются английские и американские газеты — им придется уронить немало горьких слез в чашу своего торжества. Все не так просто, как они думают, и победа русских может оказаться похуже иного поражения. Сами британцы признают, что Советы бросили на Восточный фронт двести дивизий, которых сейчас сдерживают наши войска. Мы держим на Востоке большую часть своих армий. Англичане и американцы имеют против нас на Западе восемьдесят дивизий. Итак, что же произойдет, если германские дивизии на Востоке вдруг перестанут существовать, и двести разъяренных дивизий русских столкнутся лицом к лицу с англо-американскими войсками? В этом случае Кремль вполне может вспомнить о своей прежней цели — большевизации Европы как этапа на пути к большевизации всего мира, и тогда Сталин бросит к ногам господ Черчилля и Рузвельта клочки договора, заключенного с ними!»
