Николай Сперанский - Ведьмы и ведьмовство
Приведенные выше документы дают ответ и на вопрос, почему казни ведьм по общему правилу носили массовый характер. Ведьма считалась членом преступной шайки. Она являлась непременной посетительницей ужасных шабашей. Понятно, что суд не мог не интересоваться, кого же подсудимые еще встречали на таких собраниях, и с крайнею настойчивостью допытывался у них об этом. Правда, по общим уголовным законоположениям той эпохи, оговор обвиненным других лиц в сообщничестве не принимался не только за настоящее свидетельство, но даже за «улику», достаточную для привлечения оговоренного к пристрастному допросу. Суд должен был искать против оговоренного других улик; если же их не находилось, то он обязан был оставить оговоренного в покое. Но, как мы видели, «в виду исключительной тягости преступления» судебная практика выработала для процессов ведьм совсем особые нормы, и привлечение к суду на основании оговора из–под пытки, с которым встретились на помянутых нами процессах в Гельнгауэне и Вюртемберге, представляло собой общий порядок при всех таких делах. Оговор одним лицом и тут, впрочем, не признавался еще сам по себе достаточным основанием, чтобы сразу взять оговоренного в застенок. Но если против человека оказывались еще другие подозрения, или если две подсудимых согласно показывали на одно и то же лицо, то суд имел полное право считать вину полудоказанной и требовать у оговоренных полного сознания при помощи известных нам средств. Не много пользы приносило обвиняемым и безусловное требование Имперского кодекса, чтобы сделанные подсудимым признания, особенно если они были у него вырваны пыткой, строжайше сверялись с наличностью объективно установленных обстоятельств и в случае противоречия больше не принимались судом в расчет. Во множестве процессов свидетели показывали суду, что в то число, когда подсудимая, по собственному своему признанию, якобы распутничала на шабаше, она в действительности всю ночь спала спокойно рядом с мужем на супружеской постели. Но для суда это еще не являлось Доказанным алиби. Всякому сведущему в деле человеку твер-До было известно, что такое противоречие может иметь два
объяснения. Во–первых, при страшной быстроте своего передвижения ведьма могла с вечера слетать на шабаш так скоро, что никто и не успел заметить ее отсутствия. Но если даже случайно кто–нибудь в доме не спал всю ночь и утверждал, что подсудимая даже на четверть часа никуда из дому не отлучалась, то и на это у суда был готовый ответ. Ясно, что дьявол, покрывая свою сообщницу, скинулся ею и в ее образе спал рядом с ее мужем все время, пока она летала. Такой способностью дьявола принимать свободно любой образ легко объяснялись для суда и разные другие мудреные с виду вещи. Не раз случалось, что подсудимая точно указывала, какого из соседских младенцев ведьмы вырыли из могилы на лакомство, на дудки и на мази, и что по вскрытии могилы там находился никем нетронутый труп указанного ребенка. Но суд и в этом случае находил возможным признавать, что дело тут в ludificatio daemonum, что дьявол и суду, и всем присутствующим просто отводит глаза, скинувшись полуразложившимся трупом. В таких условиях стоило раз начаться сыску о ведьмах, и процессы шли один за другим нескончаемой чередою. Правда, не от всякой подсудимой, как мы уже заметили, было легко добиться «имен сообщниц». По прирожденной совестливости или из страха взять перед верной смертью на душу тяжкий грех, многие отговаривались или тем, что на шабаше все ведьмы бывают в масках, или что там у них никогда не бывало никого знакомых, или же они называли имена умерших лиц. Но для суда все эти отговорки были слишком хорошо известной дьявольской уловкой, и пытка, наконец, сламывала такое сатанинское упорство. Другие же подсудимые и сами охотно шли суду навстречу. С целью, возможно, запутать и растянуть процесс или просто в бешенстве от мук, которые им приходилось принимать от руки правосудия, многие оговаривали всех, кого только могли припомнить, и называли имена десятками. При этом, раз подсудимых было хотя бы две, совпадение оговоров на некоторых лицах оказывалось вещью почти неизбежной, даже если суд и не помогал тут, напоминая обвиняемым имена казавшихся ему особенно подозрительными женщин. На новой пытке назывались новые имена, и при таком порядке, по справедливому замечанию Рицлера, надобно удивляться не тому, с какою быстротой могли плодиться подобные процессы, а тому, как они могли наконец останавливаться.
О числе жертв, которые способна оказывалась уносить раздуваемая такими оговорами травля ведьм, и о характере, который она принимала в различных случаях, нам могут дать понятие отрывки из некоторых современных описываемым событиям хроник и Hexenzeitungen.
«В 1589 году, — повествует нам хроника Иоахима Шит–рунка, — в Вестфалии в Оснабрюке спалили 133 души из колдовского отродья. А вышло это так. На Блоксберг собралось из разных стран до 8.000 чародеев: тут были и старые, и молодые, богатые и бедные. После собрания все это скопище разбрелось по 14 погребам в Нордгейме, Ос–тероде, Ганновере и Оснабрюке и начисто вытянуло около пяти возов вина. Две ведьмы в Оснабрюке совсем перепились и заснули в погребе, где работник их утром и застал. Работник сейчас же сказал об этом хозяину, хозяин побежал к бургомистру (надо заметить, что тогдашний бургомистр Гаммахер, воспитанник Эрфуртского и Виттенбер–гского университетов, и раньше проявлял большую ревность по очищению города от ведьм), и бургомистр сам скрутил спящих и отправил их на строгий допрос. Они тотчас же выдали еще 92 женщины в городе и 73 в сельской округе, и было дознано, что они все своим колдовством и снадобьями погубили далеко за триста человек, что они покалечили 64 человека и очень многих заставили от любви сойти с ума. В городе потом сразу спалили 133 колдуньи, но трех из них, самых красивых, дьявол живыми унес в воздух, прежде чем они попали на костер». В общем стараниями ревностного бургомистра в Оснабрюке за шесть лет было сожжено свыше 400 ведьм, при сравнительно очень небольшом населении.
В 1616 году, читаем мы в одном франконском «Листке о ведьмах», в вюрцбургском городке Герольцгофене один поденщик у себя в погребе ночью накрыл четырех старух и отправил их в суд. На суде они признались, что они ведьмы, и дали такое показание: «Во всем Герольцгофен–ском судебном округе, — говорили они, — вряд ли найдется человек 60 старше семилетнего возраста, которые не были бы совсем причастны к колдовству». По их указанию было арестовано сначала еще три женщины. За этими тремя последовало новых пять, потом еще десять, потом было арестовано еще 14 человек, в том числе трое мужчин. Все заподозренные кончили на костре. Затем сразу забрано было 26 человек, которых всех постигла та же участь. Так как людей, вина которых стала почти несомненной вследствие совпадения нескольких оговоров, оказалось после этого несчетное количество, то в дело вмешался сам князь–епископ и издал указ такого рода: «Отныне должны местные власти еженедельно по вторникам, кроме дней великих праздников, учинять сожжение ведьм. Каждый раз их надо ставить на костер и сжигать душ 25 или 20 и никак уже не меньше чем 15». Но дело не ограничилось Геролыдгофеном. Епископ потребовал, чтобы очищены были от ведьм все его владения. Для этого в Герольц–гофен были приглашены блюстители правосудия из других мест. «Там им было строжайше наказано приступить к сожжению ведьм и вручены списки всех, которых удалось обнаружить». В самом Герольцгофене при этом за два года| сожжено было 187 человек. Но и другие суды не остались глухи к внушению епископа, как можно судить по записям в домашней хронике одного семейства из небольшого вюрцбургского городка Цейль. «В сем 1616 году на Иванов день начали забирать колдуний или ведьм, и первою попалась Елисавета Букелева, Ивана Букеля жена. 26 ноября у нас в Цейле сожгли девять цейльских женщин как ведьм: то было первое паденье. — В сем 1617 году 6‑го марта, устроили второе паденье колдуний: их на костер поставили четыре души. 13‑го апреля сожгли Анну Рютзо–ву, Ивана Вейера хозяйку, которая удавилась в тюрьме из–за своего колдовства. 26‑го июня опять сожгли одного кол–дуна и трех колдуний. 7‑го августа одна ведьма или колдунья умерла в тюрьме: ее тоже сожгли. 22‑го августа у нас в Цейле еще сожгли 11 чертовок, которых отправил на тот свет новый палач Эндрессен из Эльтмана. 27‑го сентября опять сожгли одну старую ведьму, которая от крепкой пытки умерла в тюрьме. 4‑го октября опять сожгли девять колдунов. 16‑го декабря опять сожгли у нас 6 кол–дунов».
Нередко такие процессы растягивались на многие и многие годы. «Зимой 1572 года, — повествует хроника маленького эльзасского городка Танна, — здесь для нача–ла сожгли четырех так называемых ведьм, и эти экзекуции длились до 1620 года, так что за 40 лет только у нас частью из самого города, частью из прилегающих деревень забрали пытали, казнили и сожгли около 152 человек. Мужчин из них было всего душ восемь. Померли осужденные частью с покаянием, а частью без покаяния. В это же самое время такие же экзекуции шли повсюду. В Эльзасе, Швабии и в Брейсгау таких преступниц сожжено было до 800. Дело шло так, что чем больше палили подобных ведьм или колдуний, тем больше их являлось, словно бы они зарождались в этом пепле».
