Лев Никулин - Тайна сейфа
Но самое жестокое разочарование принес мне мир. В то время, как вздорные ножницы выкраивали из старой карты Европы небольшие и доходные для правительства государства, я встретил в Сан-Себастиано женщину, которая помешала мне стать министром. Пусть я слегка преувеличиваю, но разве с моим опытом я не мог занять пост генерал-инспектора в любом новорожденном государстве? И разве в расцвете дней незаметный переворот не мог принести диктатуры, президентства, славы и портретов в витринах между альбомами открытых писем и резиновыми принадлежностями?
Всего этого я лишился из-за женщины, национальность и прошлое которой не мог бы установить самый опытный детектив. Я вспоминаю ее каждый раз, когда вижу в зеркало шрам над правой бровью, след моего монокля, который она разбила ударом смуглого и крепкого кулака.
Она была из Сан-Себастьяно……..
СТРАНИЦА НЕ ДОПИСАНА. НА ОБОРОТЕ
Я начиняю полнеть. Это бессмысленное существование в тихом отеле в Швейцарии довело меня до мемуаров, которые я пишу по утрам, как отставной сановник, обиженный двором, но с сегодняшнего дня конец меланхолическому прозябанию в ожидании развязки двух интриг — любовной и политической. Было бы возмутительной небрежностью судьбы, если бы я остался без этих приключений, самых замечательных и таинственных событий моей жизни.
Вчера за табльдотом появилась странная пара: меланхолический дегенеративный юноша и женщина.
Два дня назад, мысленно пробегая мою жизнь, которая умостилась на первых двадцати шести страницах, исписанных довольно мелким почерком, я вспомнил и записал скорее занимательный, чем таинственный случай с коптской грамматикой и пациенткой русского врача С… Мне стоило труда вспомнить московский переулок, металлическую комнату, ковер-изолятор, колеблющийся свет и лицо женщины — изогнутую, как лук, линию губ, дугу бровей и замечательную, неестественную красоту… Мог ли я подумать, что через двадцать три года в отеле «Шильон», в Швейцарии, за прозаическим табльдотом, рядом с бродячими спортсменами, автомобилистами и русской эмигрантской семьей, в самом современном костюме я увижу…
У меня крепкий, спокойный рассудок. Случай в Москве — единственный, внушающий мне подозрение, единственный, может быть, не существовавший в действительности. Но теперь я верю. Это было. Прямо против меня сидит женщина. И когда я смотрю в ее глаза, я вижу колеблющийся свет, и в фиолетовом отблеске я опять вижу ту, которую видел у С…
Я не могу найти нужные слова. Мне сорок шесть лет. С четырнадцати лет я знал не менее тысячи трех женщин (рекорд, установленный дон Жуаном де Маранья). Но все, что я видел, — ничто рядом с этим чистым профилем, с этими глубокими продолговатыми глазами и темными дугами ресниц. Пропорциональность форм, эти руки и ноги — безукоризнейшая фантазия гениального мастера, который нашел идеальный женский портрет. Я утверждаю, что появление этой женщины производило одинаковое впечатление на всех людей, которые имели счастье ее видеть. И это то же чувство, которое я испытал у С…, когда, теряя сознание, видел другую. Теперь, когда миновало первое сводящее с ума волнение, я вижу, что двадцать лет разделяют эти два лица. Я бы сказал, что это мать и дочь, если бы не невероятное сходство, невозможное даже для матери и дочери.
Одна — последний расцвет, зрелая, сопротивляющаяся времени красота.
Другая — непобедимая юность, непостижимая, насмехающаяся над временем молодость.
И видеть ее в костюме от Пуаре, видеть эту голову под парчовой золотой шапочкой — значит разбудить в себе нечеловеческую и последнюю страсть.
Самсон, Антоний, лорд Нельсон, вы, легендарные и ис-торическне любовники, заплатившие жизнью и славой за любовь, — это она… Это — женщина, которая приходит раз в век, однажды в тысячу лет. И если я должен отдать остаток моих дней, я отдам его, не медля ни секунды, но эта женщина будет…
АМИНТА
«Аминта». Это ее имя. Уходя из салона нашего отеля, она остановилась у окна и смотрела сквозь сетку дождя на мокрые зеленые магнолии, на озеро и горные цепи в облаках. Юноша (его зовут Стибор Бони) дотронулся до ее руки и позвал ее: «Аминта». И когда она поднималась по лестнице, я укусил себе руку, чтобы подавить желание отшвырнуть его от нее и покончить с ним тут же. Ах, дорогая моя… Как опасно вызывать такие желания в людях, которым нечего терять.
Я получил еще письмо с гербом Радомирских. Таинственная корреспондентка обещает приехать через две недели. Я бросил письмо в камин. Воскресшие из мертвых имеют весьма непрезентабельный вид. И княжеский герб на саркофаге не прибавит им красоты. Но я благодарю вас за Мон-тре и Аминту.
Странно, что я еще не слышал ее голоса.
1…Я переменил комнаты в отеле. Теперь я живу над их балконом. Если наклониться и свеситься через барьер, я увижу две трети их балкона. Я услышу голоса, но не услышу слов, которые они произносят.
Вечером она долго сидит в кресле, причем ее лицо обращено к северу, вернее, к горному хребту на севере. Я превращаюсь в юношу из колледжа, перелезаю через барьер и, держась за карниз, наклоняюсь так, что вижу их обоих: ее в меланхолической, очарованной неподвижности и его… Пижама, сигарета в зубах. Я не расслышал его слов.
Он говорил очень тихо, раздраженным, слегка жалобным голосом. И потом я услышал другой, мелодический, насмешливый голос и ясный акцент. Осторожно произносимые слова… так говорят иностранки на малознакомом языке.
— Я не понимаю… — Ужасающе знакомый голос женщины. Я скорее угадал, чем услышал эти слова. Не знаю, сумею ли еще медлить. Каждая моя мысль о ней.
2…Счастливая случайность. Вчера я встретил его на теннис-граунде «Палас-отеля». Вторую или третью партию я играл с ним и должен сказать, что, несмотря на слегка дегенеративную, апатическую внешность, он обнаружил неожиданную ловкость и легкость. Мои сорок шесть лет дают себя знать, первый «сет» был мой, второй его, и победа стоила мне больших усилий. Между тем, в «клубе диких» в книге спорта я был вторым после великого Питерса. Пожимая его руку, я задержал ее в своей и предложил ему выпить мозельвейна со льдом.
Мы — соседи по отелю, — джентльмены, разумеется, говорили о пустяках. Ни одного слова, которое навело бы меня на мысль, откуда он и кто эта женщина. Мы простились. Он шел по набережной по направлению к «Шильо-ну». Я знаю, что вчера и сегодня он справлялся в банке, не получен ли на его имя перевод из-за границы. Это все, что я знаю о нем.
3…Сегодня я обедал за их столом. Аминта не прикасалась ни к одному блюду. Вблизи она ослепляет. Ее рука слегка холодна; должно быть, такая же прохлада исходит от ее тела. Что может быть прекраснее этой сжигающей прохлады? Она отвечает односложно, задумчиво смотря сквозь вас. Она наводит ужас пропорциональностью каждой линии лица и тела. Это неестественная симметрия, неестественная красота. Если нужны сравнения, она не Ве-нус, а Изида. В ней есть Восток и Запад, Европа и Азия, чистейшая арийская кровь, чистые классические линии и непостижимая тайна — глаза, отражающие пустыню. Как безличен рядом с ней двадцатидвухлетний молодой человек с мягкими золотыми волосами, вытянутым в ниточку пробором, голубыми, слегка наглыми глазами сноба.
Однако, он может быть опасен. Нужно быть осторожным и внимательным, чтобы вовремя сбросить его с пути.
Пока я с ним вежлив и внимателен. Стареющий лев и молодой, скрывающий силу леопард.
Прикосновение к ее прохладной руке и коже вызывает во мне нечеловеческое возбуждение. Аминта!.. Аминта!.. Какое имя!
4…В саду мы остановились у калитки. Он задержался у выхода и несколько минут говорил с портье. Ока была между мной и солнцем; в просвечивающем тонком шелке и кружевах платья я видел ее как бы обнаженную. Она не могла не видеть моего лица и сказала:
— Одно и то же думают обо мне все люди…
Я понял, что она угадала мою страсть. И еще раз, когда меня охватил приступ ярости, и я хотел грубо отделаться от ее спутника, она сказала, как бы предупредив мою мысль:
— Вы не должны говорить того, что думаете.
Эта лукавая женщина угадывает мысли. Я это заметил еще раньше.
Но какая страшная, лукавая улыбка…
5…Мне стоило большого труда развязать язык Жоржет-те, горничной их этажа.
Первое — у него иссякают деньги.
Второе — они не муж и жена.
Они — любовники. Это то, что принято называть связью. Я не могу не повторить вульгарного эпитета. Жоржет-та говорит, что она неземное существо. Жоржетта утверждает, что Аминта никогда не спит, что она не ощущает холода, голода и жажды. Конечно, это глупости.
А впрочем, может быть, это неизвестный наркоз или длительный гипнотический сон. Во всяком случае, отношение этого молодого человека к ней непостижимо. Я начинаю понимать его нервность, его тик, — изредка пробегающую гримасу от левого угла рта к уху. Может быть, это гипнотизер и ясновидящая. Да нет же, черт возьми!.. Я глупею от этой страсти. Кто бы он ни был, но я отниму ее у него.
