Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом
Междоусобная борьба внутри Северной Ирландии между католиками и протестантами, попытки Англии стабилизировать там ситуацию, иногда удачные, иногда провальные, накладывают отпечаток на английскую жизнь: повышенные меры безопасности во всех общественных местах, иногда это приводит к нарушению работы транспорта и прочей головной боли. На борьбу с терроризмом мобилизованы не только Скотланд-Ярд, но и 22-я специальная воздушная служба (САС-22), закаленный в боевых операциях полк (примерно 500 человек) с девизом: «Побеждает тот, кто дерзает». Репутация у подразделения крутая: в плен они не берут, и ирландские боевики называют их «гробовщиками». Кроме того, против террористов работает небольшая специальная служба королевской морской пехоты, контролирующая морские пути около Ольстера.
Меня всегда удивляли лозунги в метро и обществ венных туалетах: «Берегитесь карманников!» Понятно, что в уборной неизбежно вынимаешь руки из карманов, но в метро… Вообще не понятно, что в стране джентльменов до сих пор орудуют мелкие воришки, — разве не лучше грабить почтовые поезда, набитые золотом, или совершать налеты на банки? Или стать хотя бы Джеком Потрошителем, сущим ребенком по сравнению с современными маньяками: на его счету было всего лишь шесть жертв, в основном проститутки, подрабатывающие в бедном районе Уайтчейпл. «Шлю вам полпочки, которую я вырезал у одной женщины… другой кусок я зажарил и съел…» — так за подписью «из ада» было написано в записке, присланной в полицию осенью 1888 года.
Но пудинг, как учили, надо съесть, чтобы почувствовать живую жизнь.
Однажды приятель пригласил меня в маленький клуб у Пикадилли, где демонстрировался фильм «Черная лисица» с участием Марлен Дитрих, дамы-вамп с точеными ножками. Свой плащ (вместе с кинжалом) я небрежно оставил в машине и мы втиснулись в забитый публикой клуб. Народу было тьма, переполненный гардероб уже ничего не принимал, и приятель вместе с другими посетителями бросил свое ратино-вое пальто в одну кучу. Очень по-английски, там над вещами не кудахтали, как в нашей стране вечного дефицита. Марлен величественно и эффектно вошла перед самым началом фильма, все места были уже заняты, несколько джентльменов сорвались со стульев, но она небрежно махнула ручкой, сбросила свое роскошное норковое пальто прямо на пол у экрана и уселась на него, поджав по-восточному ноги. Фильм нас не сразил, но на выходе мой приятель не обнаружил пальто, хотя рылся в куче, как тот самый петух, ищущий жемчужное зерно. В унылом настроении мы возвратились к моей «Газели», и — о, ужас! — мой легендарный плащ тоже бесследно исчез…
Я не раз оказывался в шкуре вора, когда хватал у агента секретные документы, волок их в автомашину коллег на фотографирование и возвращался к агенту, дрожа, что сейчас вылетит из-за кустов английская контрразведка, заломит нам руки и потащит на допросы. Не очень приятное чувство возникало, когда я запускал вспотевшую от волнения руку в тайник, оборудованный в какой-нибудь патриархальной рощице, казалось, что за каждым деревом таится зловещая фигура и даже невинные птички витают надо мной с запрятанными в перья микроскопическими фотокамерами. Разве шпион не вор? Конечно, в глазах собственного народа разведчик — это великий патриот и неоцененный герой, но в глазах англичан… У них ведь идентичный подход, разве не записал в альбом к другу дипломат сэр Генри Уоттон: «Посол — это честный человек, посланный за границу, чтобы врать на благо своей страны».
Но английское бытие на этом не заканчивается, существуют еще и бурная политика, и театральные постановки, и литературные шедевры, и «Променады» — регулярные концерты симфонической музыки, и фестиваль оперы Глайндборн, и многое другое…
— Ты потерял английское чувство меры! — строго прервал меня Кот. — Нельзя объять необъятное, за многословие, пожалуй, тоже следует рубить голову… Разве Король Червей не учил: «Начни с начала и продолжай, пока не дойдешь до конца. Когда дойдешь, кончай!»
Но я еще не постиг Истины. Так вперед же! На абордаж!
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили при том
И пленяли улыбкой невинной…
Возвращение блудного сына
Дорис. Мистер Клипстайн, вам нравится Лондон?
Крампакер. Нравится Лондон? Нравится Лондон! Нравится Лондон!! Что скажешь, Клип?
Клипстайн. М-да, мисс… э… гм… Лондон — вещь! Лондон весьма.
Крампакер. Абсолютный блеск!
Т.-С. Элиот-
Все автострады мира одинаково безлики и унылы, они затягивают в сон и мизантропию, и вдруг забываешь, где находишься и какого черта тебе тут надо. Неужели это Англия через тридцать лет после болезненной разлуки? Сошла бы и за Нидерланды, и за Испанию, и за Софрино, все одно, все прекрасно, все отвратно, и пути отсюда нет: бескрайние автострады с видимостью зелени по бокам, как прелюдия к космосу, исподволь подготавливают к тягостному коловращению в пространстве…
Чеширский Кот безмятежно похрапывает в мешке, куда его пришлось затолкнуть во время прохода через английские кордоны: закон тут тверд, как челюсть джентльмена, и всех бедняг зверей в обязательном порядке полгода томят на карантине — ни справки, ни заступники из правительства помочь не в состоянии. Да стоять в очереди за английской визой и проходить собеседование в посольстве Кот решительно отказался: этот ритуал не для Чеширских Джентльменов.
Мы прилетели в аэропорт Хитроу (бесплатные и удобные тележки для багажа), цветущий Крис встретил у причала — любезная улыбка, крепкое рукопожатие и никаких объятий[85]. Мой старый приятель принадлежит не к очаровательной породе лошадиномордых англичан-аристократов (моя мечта), а к упитанным, круглолицым потомкам Джона Буля: они добродушны на вид, но раздувают ноздри от гнева, если официант запаздывает с портом перед кофе.
Коня, коня, полцарства за коня…Черный кеб с просторным салоном — на пять человек с двумя откидными местами. Будучи в душе водителем, постоянно напрягаю ноги и судорожно торможу, опасаясь влететь в кювет или сбить коляску с младенцем: левостороннее движение требует привычки. Мой друг тем временем развлекается с таксистом, плечистым шотландцем, невозмутимо пробивающимся сквозь стада пыхтящих автомобилей.
— Знаете, кого вы везете? — веселится Крис. — Это бывший полковник КГБ, опасный шпион, которого в свое время выгнали из Англии. Знаете, чем тут занимался этот симпатичный на вид дяденька? Вербовал направо и налево наших консерваторов!
Тяжелая пауза. Я настораживаюсь от такого блестящего паблисити, оно прошло бы в прощально-похоронном спиче на Лубянке, но умилятся ли по этому поводу честные лондонцы? Водитель на миг ловит мою физиономию в зеркальце и неожиданно радуется:
— Молодчина! Правильно делал! Так им, гадам, и надо! Эти проклятые тори довели страну до ручки!
— И цены на «Фрискас» подскочили, — добавляет Кот, уже вылезший из мешка, где он таился, притворяясь игрушкой.
Обитатели северных гор, где затаилась вся в замках и виски Шотландия, недолюбливают консерваторов и завидуют благополучному Лондону, который, впрочем, беззлобно считает, что бездельники-шотландцы сидят у него на шее. Я счастлив: не зря все-таки работал, не зря растрачивал пыл драгоценной души и свое горячее, чекистское сердце. Хочется пожать руку пролетарию водительского труда, выразив солидарность в классовой ненависти.
Слезы шпиона
Так здравствуй же, неуловимый, загадочный Альбион!
Предрассветный Пэлл-Мэлл, по которому гнал я безбожно кар, мчался на первое свидание с сыном в трущобы Ист-Энда, воспетые в свое время Джеком Лондоном и другими обличителями капитализма. Именно там и находился родильный дом, где трудились акушеры-коммунисты, и потому риск погибнуть во время родов был гораздо меньше, чем в буржуазных больницах, где все, как известно, подвластно звону злата.
О, боже, как все это было давно!
Привет, универмаг «Маркс и Спенсер», не бивший ценами по голове, как помпезный «Хэрродс», а дешевый, демократический магазин (не зря ведь носил имя отца великого учения!), где, стыдно признаться, меня, великого дипломата и шпиона, иногда покупатели принимали за сирого продавца и просили показать то терку для овощей, то жилетку — наверное, на физиономии моей лежала печать предупредительной услужливости, недаром взращен я был во времена Первого Машиниста Истории.
Здравствуй, викторианский отель «Рид», грузноватое украшение Пикадилли, — «Прощай, Пикадилли, прощай, Лестерсквер, далеко от Типперери, но сердце мое здесь!». И олени, гулявшие по лужайкам и газонам Ричмонд-парка, вечная загадка для русской души, ибо голову сломишь, но не поймешь, почему, несмотря на бродячие и лежащие толпы, трава в Англии дышит свежестью, а в родных пенатах, где ходить по ней строго запрещено, все вытерто и серо.
